Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Так сидел он, поблекший, в своём углу на печке, сокрушался о своих слабых ногах, усталый от мира, усталый от воли, пока наконец не задохнулся от слишком большого сострадания». —

«Скажи, старый папа, — прервал тут Заратустра, — видел ли ты это своими глазами? Могло быть и так, могло быть и иначе. Когда боги умирают, умирают они всегда разными смертями.

Ну что ж! Так или иначе — он умер! Он был не по вкусу моим ушам и глазам, худшего не хотел бы я о нём говорить.

Я люблю всё, что ясно смотрит и правдиво говорит. Но он — ты ведь знаешь это, старый папа, — в нём было что-то от твоей породы, породы священников: он был многозначен.

И был непонятным. Как же сердился он на нас, этот дышащий гневом, что мы плохо его понимали! Но почему не говорил он яснее?

И если виной тому были наши уши, почему дал он нам уши, которые его плохо слышали? Если грязь была в наших ушах, пусть! но кто вложил её туда?

Слишком многое не удавалось ему, этому недоучившемуся горшечнику! А если он мстил своим горшкам и творениям за то, что они ему плохо удавались, — это было уже грехом против хорошего вкуса.

И в благочестии есть хороший вкус; он сказал наконец: «Прочь такого бога! Лучше без бога, лучше на собственный страх устраивать судьбу, лучше быть безумцем, лучше самому быть богом!»

«Что слышу я! — сказал тут старый папа, навострив уши. — О Заратустра, ты благочестивее, чем ты веришь, при таком безверии! Какой-то бог в тебе обратил тебя к твоему безбожию.

Разве не само благочестие не дозволяет тебе более верить в бога? А твоя чрезмерная честность уведёт тебя по ту сторону добра и зла!

Посмотри, что осталось у тебя? У тебя есть глаза, и руки, и уста, которые от вечности предназначены для благословения. Благословляют не только рукою.

Вблизи тебя, пусть ты и хочешь быть самым безбожным, я предчувствую тайное благовоние и благоухание долгих благословений; мне становится хорошо и мучительно.

Позволь быть твоим гостем, о Заратустра, на одну только ночь! Нигде на земле мне не будет теперь лучше, чем у тебя!» —

«Аминь! Да будет так! — сказал Заратустра с великим удивлением. — Туда вверх ведёт дорога, там находится пещера Заратустры.

Право, я сам охотно проводил бы тебя туда, досточтимый, ибо я люблю всех благочестивых. Но теперь меня спешно зовёт от тебя крик о помощи.

В моих владениях ни с кем не должно случиться несчастья; пещера моя — хорошая гавань. И больше всего хотел бы я всякого, кто печалится, вновь поставить на твёрдую землю и твёрдые ноги.

Но кто снимет с плеч твою печаль? Для этого я слишком слаб. Поистине, долго придётся нам ждать, пока кто-нибудь снова не воскресит тебе твоего бога.

Ибо нет в живых уже этого старого бога: он основательно умер». —

Так говорил Заратустра.

Самый безобразный человек{658}

И снова бежали ноги Заратустры по горам и лесам, а глаза его непрестанно искали, но нигде не было видно того, кого искали они, — кто был в великой беде и взывал о помощи. Всю дорогу, однако, радовался он в сердце своём и был полон признательности. «Какие хорошие вещи, — говорил он, — подарил мне этот день в награду за то, что так скверно он начался! Каких редких собеседников нашёл я!

Долго буду я пережёвывать слова их, как хорошие зёрна; и зубы мои должны беспрерывно измельчать и дробить их, пока не потекут они в мою душу, как молоко!» —

Но когда дорога опять обогнула скалу, сразу изменился ландшафт, и Заратустра вступил в царство смерти. Здесь торчали чёрные и красные выступы скал; ни травы, ни деревьев, ни голоса птиц. Ибо это была долина, которой избегали все звери, даже хищные звери; и только змеи одной породы — безобразные, толстые, зелёные, — состарившись, приползали сюда умирать. Поэтому называли пастухи эту долину: Змеиная смерть.

Заратустра же погрузился в мрачные воспоминания, ибо ему казалось, что однажды он уже стоял в этой долине. Много тяжёлого легло ему на душу — так что шёл он всё медленнее и медленнее и наконец остановился совсем. Здесь, открыв глаза, увидел он перед собою что-то сидевшее на краю дороги, по виду напоминавшее человека или почти что человека, нечто невыразимое. И разом охватил Заратустру великий стыд, что пришлось ему своими глазами увидеть нечто подобное; покраснев до корней седых волос своих, он отвернулся и хотел уже уйти из этого недоброго места. Но вдруг мёртвая пустыня огласилась шипевшими и хрипевшими звуками, поднимавшимися из самой земли, подобно тому как ночью шипит и хрипит вода в засорившейся водопроводной трубе; наконец возник из них человеческий голос и человеческая речь — и она гласила так:

«Заратустра! Заратустра! Разгадай загадку мою! Говори, говори! Что такое месть свидетелю?

Я предостерегаю тебя, здесь скользкий лёд! Смотри, смотри, как бы гордость твоя не сломала здесь ногу!

Ты считаешь себя мудрым, гордый Заратустра! Так разгадай же загадку, ты, дробитель твёрдых орехов, — загадку, которой являюсь я! Скажи: кто я!»

Но когда Заратустра услышал эти слова, как думаете вы, что случилось с его душою? Сострадание овладело им; и он сразу упал ниц, как дуб, долго сопротивлявшийся многим дровосекам, — тяжело, внезапно, пугая даже тех, кто хотел срубить его. Но вот он снова поднялся с земли, и лицо его сделалось суровым.

«Я узнаю тебя, — сказал он медным голосом, — ты убийца бога! Пусти меня.

Ты не вынес того, кто видел тебя, — кто всегда и насквозь видел тебя, ты, самый безобразный человек! Ты отомстил этому свидетелю!»

Так говорил Заратустра и хотел уйти; но тот, кому нет названия, схватил его за край одежды и снова стал клокотать и подыскивать слова. «Останься! — сказал он наконец, —

— останься! Не проходи мимо! Я угадал, какая секира сразила тебя; хвала тебе, о Заратустра, что ты снова встал!

Ты угадал, я хорошо знаю, каково тому, кто его убил, — убийце бога. Останься! Присядь ко мне, это будет не напрасно.

К кому же стремился я, как не к тебе? Останься, сядь! Но не смотри на меня! Почти этим — безобразие моё!

Они преследуют меня — теперь ты последнее моё убежище. Не ненавистью своей, не своими ищейками — о, над таким преследованием смеялся бы я, гордился им и радовался ему!

Разве всякий успех не был доселе на стороне хорошо преследуемых? И кто хорошо преследует, легко научится следовать, — раз уж он идёт — по пятам! Но от их сострадания,{659} —

— от их сострадания бегу я и прибегаю к тебе. О Заратустра, защити меня, ты последнее убежище моё, ты единственный, разгадавший меня:

— ты угадал, каково тому, кто убил его. Останься! И если хочешь идти, ты, нетерпеливый, — не ходи дорогой, какою я шёл. Эта дорога плохая.

Ты сердишься, что я так долго и нескладно говорю? Что я даю тебе советы? Но знай, это я, самый безобразный человек,

— у которого самые большие и тяжёлые ноги. Где я шёл, там дорога плохая. Я обращаю все дороги в смерть и позор.

Но по тому, как ты прошёл молча мимо меня, как ты покраснел, я это видел, — я узнал в тебе Заратустру.

Всякий другой бросил бы мне свою милостыню, своё сострадание, взором и речью. Но для этого я недостаточно нищий, это угадал ты, —

— для этого я слишком богат, богат великим, ужасным, самым безобразным и невыразимым! Твой стыд, о Заратустра, почтил меня!

С трудом выбрался я из толпы сострадательных, — чтобы найти единственного, который сегодня учит: “сострадание навязчиво”, — тебя, о Заратустра!

— будь оно божеским, будь оно человеческим состраданием — оно перечит стыду. И нежелание помочь может быть благороднее, чем эта услужливая добродетель.

Но это сегодня называют добродетелью все маленькие люди, — сострадание; они не умеют чтить великое несчастье, великое безобразие, великую неудачу.

Поверх всех их смотрю я, как смотрит собака поверх спин копошащихся овечьих стад. Это маленькие, доброшерстные, доброжелательные, серые люди.

Как цапля, закинув голову, с презрением смотрит поверх мелководных прудов, — так смотрю я поверх копошения серых маленьких волн, воль и душ.

Давно дано им право, этим маленьким людям, — так что дана им наконец и власть; теперь учат они: “Хорошо только то, что маленькие люди называют хорошим”.

И “истиной” называется сегодня то, о чём говорил проповедник, сам вышедший из них, тот странный святой и заступник маленьких людей, который свидетельствовал о себе: “Я — истина”.{660}

Этот нескромный давно уже позволяет маленьким людям петушиться — он, учивший немалому заблуждению, когда учил: “Я — истина”.{661}