Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Лучше не знать ничего, чем знать многое наполовину! Лучше быть глупцом на свой страх и риск, чем мудрецом по чужому усмотрению! Я — доискиваюсь основания:

— что в том, велико оно или мало? Называется оно болотом или небом? Пяди основания достаточно для меня: если только оно действительно есть основание и почва!

— пяди основания: на ней можно стоять. В истинной совестливости знания нет ни большого, ни малого».

«Так ты, быть может, познаёшь пиявку? — спросил Заратустра. — Ты исследуешь пиявку до последнего основания, совестливый духом?»

«О Заратустра, — отвечал тот, на кого наступил Заратустра, — было бы чудовищно, если б дерзнул я на это!

Но в чём я специалист и знаток, так это в мозге пиявки: это мой мир!

И это мир! — Но прости, если говорит моя гордость, ибо здесь нет мне равного. Поэтому сказал я: “здесь я дома”.

Давно исследую я эту единственную вещь, мозг пиявки, чтобы скользкая истина больше не ускользнула от меня! Здесь моё царство!

— ради этого отбросил я остальное, ради этого стал я равнодушен ко всему остальному; и совсем рядом с моим знанием простирается чёрное невежество моё.{643}

Совестливость духа моего требует, чтобы знал я что-то одно, а остальное не знал: мне противны все половинчатые духом, все туманные, порхающие, мечтательные.

Где кончается моя честность, я слеп и хочу оставаться слепым.{644} Но где я хочу знать, хочу я также быть честным, — быть суровым, строгим, узким, жёстким и неумолимым.

Как сказал ты однажды, о Заратустра: “Дух есть жизнь, которая сама режет по живому”, это соблазнило и привело меня к твоему учению.{645} И поистине, собственной кровью умножил я своё знание!»

— «Как доказывает очевидность», — перебил Заратустра: ибо кровь всё ещё текла по обнажённой руке совестливого духом. Десять пиявок впились в неё.

«О странный попутчик, сколь многому учит меня эта очевидность, то есть ты сам! И, может быть, не всё следовало мне вливать в твои строгие уши!

Ну что ж! Расстанемся здесь! Но мне очень хотелось бы снова встретить тебя. Там вверху идёт дорога к моей пещере; сегодня ночью будь там желанным гостем!

Мне хотелось бы и полечить тело твоё, на которое наступил ногой Заратустра, — об этом подумаю я. А теперь меня спешно зовёт от тебя крик о помощи».

Так говорил Заратустра.

Чародей{646}

1

Но когда Заратустра обогнул скалу, он увидел внизу, недалеко от себя, на ровной дороге человека, который трясся, как бесноватый, и, наконец, бросился животом на землю. «Стой! — сказал Заратустра своему сердцу. — Должно быть, это высший человек, от него исходил тот мучительный крик о помощи, — посмотрю, нельзя ли помочь ему». Подбежав к месту, где лежал на земле человек, нашёл он дрожащего старика с неподвижными глазами; и как ни старался Заратустра поднять его и поставить на ноги, всё напрасно. Казалось, что несчастный даже не замечает, что возле него есть кто-то; напротив, он с трогательным видом осматривался, как человек, покинутый целым миром и одинокий. Наконец, после продолжительной дрожи, судорог и подёргиваний, начал он горько жаловаться:

Кто в силах отогреть меня, кто ещё любит?
Горячие мне руки протяните
И пламя рдеющих углей для сердца дайте.
Лежу бессильно я, от страха цепенея,
Как перед смертию, когда уж ноги стынут,
Дрожа в припадках злой, неведомой болезни
И трепеща под острыми концами
Твоих холодных, леденящих стрел.
За мной охотишься ты, мысли дух,
Окутанный, ужасный, безымянный —
Охотник из-за туч! —
Как молниею, поражён я глазом,
Насмешливо из темноты смотрящим!
И так лежу я, извиваясь,
Согбенный, скрюченный, замученный свирепо
Мученьями, что на меня наслал ты,
Безжалостный охотник,
Неведомый мне бог! —

Рази же глубже,
Ещё раз попади в меня и сердце
Разбей и проколи!
Но для чего ж теперь
Тупыми стрелами меня терзать?
Зачем опять ты смотришь на меня,
Ненасытимый муками людскими,
Молниеносным и злорадным бога взглядом?
Да, убивать не хочешь ты,
А только мучить, мучить хочешь!
Зачем тебе, зачем моё мученье,
Злорадный, незнакомый бог?

Я вижу, да!
В полночный час подкрался ты ко мне.
Скажи ж, чего ты хочешь?
Меня теснишь и давишь ты,
И, право, чересчур уж близко!
Ты слушаешь дыхание моё,
Подслушиваешь сердца ты биенье, —
Да ты ревнуешь! Но к кому ж ревнуешь?
Прочь, прочь! Куда —
Пробраться затеваешь ты?
Ты в сердце самое проникнуть хочешь,
В заветнейшие помыслы проникнуть!
Бесстыдный, ты, чужой мне, вор!
Что хочешь выкрасть ты себе на долю
И что подслушать хочется тебе?
Что хочешь выпытать ты от меня, мучитель?
Божественный палач!
Или я должен, как собака,
Валяться пред тобой, хвостом виляя
И отдаваясь, вне себя от страсти,
Тебе в любви виляньем признаваться?

Напрасно трудишься,
Рази сильней!
Какой укол ужасный!
Нет, не ищейка я тебе — твоя добыча,
Безжалостный охотник,
Я пленник гордый твой,
За облаками скрывшийся разбойник!
Скажи мне, наконец, чего,
Чего, грабитель, от меня ты хочешь?

Как? Выкупа?
Какого же и сколько?
Потребуй много, — так твердит мне гордость, —
И кратко говори, — другой её совет.

Так вот как? Да? Меня?
Меня ты хочешь?
Меня всецело, и всего?

А! — так зачем же
Ты мучаешь меня, глупец, при этом?
Зачем терзаешь душу униженьем?..
— Дай мне любви, кому меня согреть?
Горячую мне руку протяни
И пламя рдеющих углей для сердца дай мне,
Мне, одинокому в своём уединенье, —
Что ко врагам и седмиричный лёд,
К врагам стремиться научает.
Ты сам отдайся мне.
Необоримый враг, —
Сам — мне!

Прочь! улетел! —
Умчался прочь —
Единственный товарищ мой и враг,
Великий враг
И чуждый мне опять
Божественный палач.

Нет!
Возвратись ко мне
И с пытками твоими,
Мои все слёзы льются за тобой,
И для тебя вдруг загорелся снова
Огонь последний на сердце моём.
Вернись, вернись ко мне, мой бог, — моё страданье,
И счастие последнее моё!..{647}

2

Тут Заратустра не мог долее сдерживать себя, схватил свою палку и ударил изо всех сил того, кто горько жаловался. «Перестань, — кричал он ему со злобным смехом, — перестань, ты, комедиант! фальшивомонетчик! закоренелый лжец! Я узнаю тебя!

Я отогрею тебе ноги, злой чародей, я хорошо умею задать жару таким, как ты!»

«Оставь, — сказал старик и вскочил с земли, — не бей больше, о Заратустра! Это была только игра!

В этом моё искусство; тебя самого хотел я испытать, подвергая этому испытанию! И поистине, ты разгадал меня!

Но и ты — немало дал мне себя испытать: ты суров, мудрый Заратустра! Суровые удары наносишь ты своими “истинами”, твоя дубинка вынуждает у меня — эту истину!»

«Не льсти, — отвечал Заратустра, всё ещё возбуждённый и мрачно глядя на него, — закоренелый фигляр! Ты лжив: что толкуешь ты — об истине!

Ты, павлин из павлинов, ты, море тщеславия, что разыгрывал ты предо мною, злой чародей, в кого должен был я верить, когда в таком обличье ты жаловался мне?»

«Кающегося духом, — сказал старик, — его — играл я; ты сам изобрёл когда-то это слово{648} —

— поэта и чародея, обратившего наконец дух свой против себя самого, преображённого, который замерзает от своего дурного знания и дурной совести.

И согласись: прошло немало времени, о Заратустра, прежде чем ты разгадал моё искусство и мою ложь! Ты поверил в мою нужду, когда держал мою голову обеими руками, —

— я слышал, как ты горько жаловался: “Его слишком мало любили, слишком мало любили!” Что я так долго тебя обманывал, — этому радовалась внутри меня моя злоба».

«Ты, пожалуй, обманывал и более хитрых, чем я, — сказал Заратустра сурово. — Я не остерегаюсь обманщиков, я должен быть неосторожным: так хочет моя судьба.{649}

А ты — должен обманывать: настолько я знаю тебя! Ты всегда должен иметь два, три, четыре, пять смыслов! Даже то, в чём сознавался ты сейчас, было для меня далеко не достаточной правдой, ни достаточной ложью!