Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Злой фальшивомонетчик, разве мог бы ты поступать иначе! Даже болезнь свою нарумянил бы ты, если бы показался врачу своему нагим.{650}

Точно так же румянил ты предо мною свою ложь, когда говорил: «Всё это была только игра!» Было в этом и серьёзное, ибо ты сам отчасти такой же кающийся духом!

Я хорошо угадываю тебя: ты стал чародеем для всех, но для себя не осталось у тебя ни лжи, ни лукавства, — ты сам для себя расколдован!

Ты пожинал отвращение как единственную истину свою. Нет ни одного правдивого слова в тебе, но ещё правдивы твои уста: правдиво отвращение, прилипшее к ним». —

«Но кто же ты? — воскликнул тут старый чародей надменно. — Кто смеет так говорить со мною, самым великим среди живущих ныне?» — и зелёная молния сверкнула из его глаз на Заратустру. Но тотчас же он изменился и сказал с грустью:

«О Заратустра, я устал, противны мне искусства мои, я не велик, к чему притворяться! Но — ты знаешь хорошо — я искал величия!

Великого человека хотел я сыграть и убедил многих; но ложь эта была свыше моих сил. О неё разбиваюсь я.

О Заратустра, всё ложь во мне; но что я разбиваюсь — это подлинно!» —

«Это делает тебе честь, — сказал Заратустра мрачно и глядя в сторону, — делает тебе честь, что искал ты величия, но это же и выдаёт тебя. Ты не велик.

Ты злой старый чародей, это твоё лучшее и самое честное, я чту в тебе то, что устал ты от себя и сказал: “Я не велик”.

За это чту я тебя как кающегося духом: даже если только на один вздох, на один миг, но в это мгновение был ты — подлинным.

Скажи, чего ищешь ты здесь в моих лесах и скалах? И если для меня лежал ты на дороге, чего хотел ты от меня? —

— в чём искушал ты меня?»

Так говорил Заратустра, и его глаза сверкали. Старый чародей помолчал немного, потом сказал: «Разве я искушал тебя? Я — только ищу.

О Заратустра, я ищу правдивого, справедливого, простого, недвусмысленного, абсолютно честного человека, сосуд мудрости, праведника знания, великого человека!

Разве ты не знаешь этого, о Заратустра? Я ищу Заратустру».

Тут воцарилось долгое молчание; Заратустра глубоко погрузился в себя, так что даже закрыл глаза. Но затем, возвратясь к своему собеседнику, он схватил руку чародея и сказал ему вежливо и с хитростью:

«Ну что ж! Туда вверх идёт дорога, там находится пещера Заратустры. В ней следует тебе искать, кого хотел ты найти.

И спроси совета у моих зверей, у моего орла и у моей змеи: пусть помогут они тебе в поиске. Но моя пещера велика.

Правда, я сам — не видел ещё великого человека. Для великого груб сегодня глаз даже самых проницательных. Теперь царство черни.

Немало встречал я таких, которые тянулись и надувались, а народ кричал: “Смотрите, вот великий человек!” Но что толку во всех раздувательных мехах! В конце концов воздух выходит из них.

В конце концов лопается лягушка, которая слишком долго надувалась, — и воздух выходит из неё.{651} Ткнуть в живот надувшемуся — это называю я славной шуткой. Слушайте, дети!

Это сегодня принадлежит черни; кто там знает ещё, что велико и что мало! Кто с успехом искал там величия! Только глупец: глупцам везёт.

Ты ищешь великих людей, странный глупец? Кто научил тебя этому? Разве для этого теперь время? О скверный искатель, в чём — искушаешь ты меня?» —

Так говорил Заратустра, утешенный в сердце своём, и пошёл, смеясь, своей дорогою.

В отставке{652}

Вскоре после того как Заратустра освободился от чародея, увидел он опять, что кто-то сидит на дороге, по которой он шёл; это был чёрный высокий человек с исхудавшим, бледным лицом; человек этот сильно раздосадовал его. «Горе, — сказал Заратустра своему сердцу, — вот сидит закутанная печаль, мне кажется, она из рода священников; чего хотят они в моём царстве?

Как! Едва избег я одного чародея, — другой чернокнижник опять становится мне поперёк дороги, —

— какой-нибудь колдун, налагающий руки, мрачный чудотворец божьей милостью, помазанный клеветник на мир, дьявол его возьми!

Но дьявол никогда не бывает там, где он был бы на месте: всегда опаздывает этот проклятый карлик и колченожка!» —

Так бранился Заратустра с нетерпением в сердце и думал, как бы, не глядя на чёрного человека, проскользнуть мимо, — но случилось иначе. Ибо в этот самый момент его увидел сидевший; и подобно тому, кто наталкивается на неожиданное счастье, вскочил он и пошёл навстречу Заратустре.

«Кто бы ты ни был, странник, — сказал он, — помоги заблудившемуся, ищущему, старому человеку, с которым здесь легко может случиться несчастье!

Здешний мир мне чужд и далёк, я даже слышал вой диких зверей; а того, кто мог бы служить мне защитой, уже нет.

Я искал последнего благочестивого человека, святого и отшельника, который один в лесу своём ещё ничего не слыхал, о чём весь мир знает сегодня».

«О чём же знает сегодня весь мир? — спросил Заратустра. — Не о том ли, что уже нет в живых старого бога, в которого весь мир когда-то верил?»{653}

«Ты так говоришь, — отвечал опечаленный старик. — А я служил этому старому богу до последнего его часа.

Теперь же я в отставке, без господина, и всё-таки не свободен, нет у меня ни одного весёлого часа, разве только в воспоминаниях.

Для того и поднялся я на эти горы, чтобы наконец вновь устроить себе праздник, как подобает старому папе и отцу церкви, — ибо знай, я последний папа! — праздник благочестивых воспоминаний и богослужений.

Но теперь умер и он, самый благочестивый человек, тот святой в лесу, который всё время славил своего бога пением и бормотанием.{654}

Его самого я уже не нашёл, когда нашёл его хижину, — лишь двух волков в ней, которые выли о его смерти: ибо все звери любили его. Тогда я убежал.

Неужели я пришёл напрасно в эти леса и горы? Тогда решило моё сердце искать другого, самого благочестивого из всех, кто не верит в бога, — искать Заратустру!»

Так говорил старик и окинул острым взглядом стоявшего перед ним; Заратустра же взял руку старого папы и рассматривал её долго с удивлением.

«Посмотри, досточтимый, — сказал он затем, — какая прекрасная и длинная рука! Это рука постоянно раздававшего благословение. Но теперь держит она того, кого ты ищешь, меня, Заратустру.

Это я, безбожный Заратустра, говорю: кто безбожнее меня, чтобы мог я радоваться его наставлению?»{655} —

Так говорил Заратустра и пронизывал своим взором мысли и скрытые помыслы старого папы. Наконец тот заговорил так:

«Кто его больше всего любил и владел им, тот теперь и утратил его больше всего:

— посмотри, не сам ли я из нас двоих теперь больше безбожник? Но кто бы мог радоваться этому!» —

«Ты служил ему до конца, — спросил Заратустра задумчиво, после глубокого молчания, — ты знаешь, как он умер? Правда ли, как говорят люди, что его задушило сострадание,

— что он видел, как человек висел на кресте, и не вынес этого, так что любовь к человеку сделалась его адом и наконец его смертью?» —

Но старый папа ничего не отвечал, а смотрел робко в сторону страдальческим, мрачным взглядом.

«Оставь его, — сказал Заратустра после долгого размышления, продолжая смотреть старику прямо в глаза. —

Оставь его, он умер. И хотя тебе делает честь, что ты о мёртвом говоришь только хорошее, но ты хорошо знаешь, как и я, кто он был; и что он ходил странными путями».{656}

«Говоря с глазу на два, — сказал, повеселев, старый папа (ибо он был слеп на один глаз), — в вопросах бога я просвещеннее самого Заратустры — и имею право на это.

Моя любовь служила ему долгие годы, моя воля следовала во всём его воле. Но хороший слуга знает всё и даже многое, что его господин скрывает от себя самого.

Это был скрытный бог, полный таинственности. Поистине, даже сына обрёл он не иначе как тайным путём. У дверей его веры стоит прелюбодеяние.{657}

Кто его прославляет как бога любви, тот недостаточно высокого мнения о самой любви. Разве этот бог не хотел быть также судьёю? Но любящий любит по ту сторону награды и возмездия.

Когда он был молод, этот бог с востока, был он жесток и мстителен и построил себе ад, чтобы забавлять своих любимцев.

Но наконец он состарился, стал мягким, дряблым, сострадательным, более похожим на деда, чем на отца, и всего больше похожим на ковыляющую старую бабушку.

Так сидел он, поблекший, в своём углу на печке, сокрушался о своих слабых ногах, усталый от мира, усталый от воли, пока наконец не задохнулся от слишком большого сострадания». —

«Скажи, старый папа, — прервал тут Заратустра, — видел ли ты это своими глазами? Могло быть и так, могло быть и иначе. Когда боги умирают, умирают они всегда разными смертями.