Фридрих Ницше - Так говорил Заратустра

• Название: Так говорил Заратустра
• Автор: Фридрих Ницше
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-250-06018-9

---

Глаз не смыкает он мне, душу оставляет бодрствовать. Лёгок он, поистине! лёгок как пёрышко.

Он убеждает меня — я не знаю, как? Он касается внутри меня ласкающей рукою, он принуждает меня. Да, он принуждает мою душу потягиваться;

— какой она становится длинной и усталой, моя странная душа! Неужели вечер седьмого дня пришёлся для неё как раз в полдень?{679} Уж не блуждала ли она слишком долго, блаженная, среди добрых и зрелых вещей?

Она долго потягивается, — всё больше и больше! она лежит тихо, странная душа моя. Слишком много доброго вкусила она; эта золотая печаль гнетёт её, она кривит её уста.

Как корабль, зашедший в самую тихую бухту свою, — и теперь опирающийся на землю, усталый от долгих странствий и неведомых морей. Разве земля не надёжнее?

Когда такой корабль пристаёт к берегу, жмётся к нему, — тогда достаточно, чтобы паук протянул от земли к нему свою паутину. В более крепкой верёвке нет надобности.

Как усталый корабль в тихой бухте, так отдыхаю теперь и я вблизи земли, преданный, доверчивый, ожидающий, привязанный к ней тончайшими нитями.

О счастье! О счастье! Не хочешь ли ты запеть, о душа моя? Ты лежишь в траве. Но теперь таинственный, торжественный час, когда ни один пастух не играет на своей свирели.

Берегись! Жаркий полдень спит на нивах. Не пой! Тише! Мир совершенен.

Не пой, птица лугов, о душа моя! Не шепчи даже! Смотри — кругом тишина! старый полдень спит, он шевелит губами; не пьёт ли он каплю счастья —

— старую, потемневшую каплю золотого счастья, золотого вина? Счастье пробегает по нему, его счастье смеётся. Так — смеётся бог. Тише! —

“Для счастья, как мало надо для счастья!” — так говорил я когда-то и считал себя мудрым. Но это было злословием, это узнал я теперь. Мудрые дураки говорят лучше.

Всё самое малое, самое тихое, самое лёгкое, шорох ящерицы, дуновение, мгновенье, миг — малое, вот что составляет род лучшего счастья. Тише!

— Что происходит со мною — чу! Не улетело ли время? Не падаю ли я? Не упал ли я — чу! в колодец вечности?

— Что происходит со мною? Тише! Меня кольнуло — о, горе! — в сердце? В самое сердце! О, разбейся, разбейся, сердце, после такого счастья, после такого укола!

— Как? Не стал ли мир сейчас совершенен? Круглым и зрелым? О золотой круглый диск, — куда летит он? Я бегу за ним! Тише!

Тише». (Тут Заратустра потянулся и почувствовал, что спит.)

«Вставай, ты, сонливец! — говорил он самому себе. — Ты, спящий в полдень! Ну, вставайте, старые ноги! Пора, давно настало время, ещё добрый конец обратного пути остался вам.{680} —

Теперь вы выспались, долго ли спали вы? Половину вечности! Ну, вставай теперь, моё старое сердце! Много ли нужно тебе времени после такого сна — чтобы проснуться?»

(Но тут он снова заснул; душа его противилась, защищалась и опять легла.) — «Оставь же меня! Тише! Не стал ли мир сейчас совершенен? О золотой круглый шар!» —

«Вставай, — говорил Заратустра, — ты, маленькая воровка, лентяйка! Как? Всё ещё потягиваться, зевать, вздыхать и падать в глубокие колодцы?

Кто же ты, о душа моя!» (и тут испугался он, ибо солнечный луч упал с неба на его лицо).

«О небо надо мной, — сказал он, вздыхая, и сел, выпрямившись, — ты глядишь на меня? Ты вслушиваешься в странную душу мою?

Когда выпьешь ты эту каплю росы, упавшую на всё земное, — когда выпьешь ты эту странную душу, —

— когда, о родник вечности! ты, радостная, ужасающая полуденная бездна! когда втянешь ты обратно в себя мою душу?»

Так говорил Заратустра и поднялся с ложа своего у дерева, как будто после странного опьянения; и смотрите, солнце всё ещё стояло прямо над его головою. Из этого кто-то мог бы справедливо заключить, что Заратустра в тот раз спал недолго.

Приветствие{681}

Лишь поздно вечером, после долгих напрасных исканий и блужданий, Заратустра вернулся к своей пещере. Но когда он остановился перед ней не более как в двадцати шагах, случилось то, чего он теперь ожидал менее всего: снова услышал он великий крик о помощи. И, поразительно! на этот раз крик исходил из его собственной пещеры. Но это был долгий, разноголосый, странный крик, и Заратустра ясно различал, что он состоит из многих голосов: только издали он звучал как крик из одних только уст.

Тогда Заратустра бросился к своей пещере, и вот какое зрелище ожидало его тотчас после этого концерта! Там сидели в сборе все, мимо кого он проходил днём: король справа и король слева, старый чародей, папа, добровольный нищий, тень, совестливый духом, мрачный прорицатель и осёл; а самый безобразный человек надел на себя корону и опоясался двумя красными поясами — ибо он любил, как все безобразные, приодеваться и прихорашиваться. Посреди же этого печального общества стоял орёл Заратустры, взъерошенный и тревожный, ибо он должен был на многое отвечать, на что у гордости его не было ответа, — а мудрая змея висела вокруг его шеи.

На всё это посмотрел Заратустра с великим удивлением; затем он стал разглядывать каждого из своих гостей со снисходительным любопытством, читал в душе их и удивлялся снова. Тем временем собравшиеся поднялись со своих мест и почтительно ожидали, чтобы Заратустра заговорил. Заратустра же говорил так:

«Вы, отчаявшиеся! Вы, странные люди! Это ваш крик о помощи слышал я? И теперь я знаю, где искать того, кого напрасно искал я сегодня, — высшего человека:

— в моей собственной пещере сидит он, высший человек! Но чему удивляюсь я! Не я ли сам привлёк его медовыми жертвами и хитрыми приманками счастья моего?

Но кажется мне, что вы не годитесь для общества, вы, взывающие о помощи, вы смущаете сердце друг друга, сидя здесь вместе. Сперва должен придти некто,

— некто, который вновь заставит вас смеяться, добрый, весёлый шут, танцор, ветер, сорвиголова, какой-нибудь старый дурень — как кажется вам?

Простите мне, вы, отчаявшиеся, что я обращаюсь к вам с такой ничтожной речью, недостойной, поистине, таких гостей! Но вы не догадываетесь, что делает задорным моё сердце, —

— вы сами и вид ваш, простите меня! Ибо всякий, кто смотрит на отчаявшегося, становится отважным. Чтобы утешить отчаявшегося — для этого мнит себя каждый достаточно сильным.

Мне самому придали вы эту силу, — благой дар, мои высокие гости! Настоящий подарок гостей! Ну что ж, не сердитесь, что я предлагаю вам свой.

Здесь царство моё и владения мои — но всё моё в этот вечер и эту ночь должно быть и вашим. Пусть звери мои служат вам; пусть будет пещера моя отдохновением для вас!

В моём доме, под моим кровом никто не должен отчаиваться, в моих владениях защищаю я каждого от диких зверей его. И первое, что предлагаю я вам, — безопасность!

Второе же — мой мизинец. И если он уже у вас, возьмите и всю руку, ну что ж! и сердце впридачу! Добро пожаловать, добро пожаловать, желанные гости мои!»

Так говорил Заратустра и смеялся от любви и злобы. После этого приветствия гости его вновь поклонились ему в почтительном молчании; король же справа отвечал ему от их имени.

«По тому, о Заратустра, как ты предложил нам руку и приветствие своё, узнаём мы в тебе Заратустру. Ты унизился перед нами, почти оскорбил наше почтение к тебе, —

— но кто сумел бы, как ты, унизиться с такой гордостью? Это ободряет нас, услада это для глаз и сердец наших.

Чтобы видеть одно это, мы охотно поднялись бы и на более высокие горы. Ибо как любители зрелищ пришли мы, мы хотели видеть, что делает ясным печальный взор.

И вот, уже прекратился всякий крик наш о помощи. Уже открыты мысли и сердца наши и восхищены. Ещё немного — и наше мужество станет задорным.

Ничего, о Заратустра, не растёт на земле более радостного, чем высокая, сильная воля: она прекраснейшее из ростков её. Целый ландшафт оживляется от одного такого дерева.

С пинией сравниваю я, о Заратустра, всякого, кто вырастает подобно тебе: высокий, молчаливый, твёрдый, одинокий, сделанный из лучшего гибкого дерева, прекрасный, —

— простирающий крепкие зелёные ветви к своему господству, твёрдо вопрошающий ветры и бурю и всё, что от века привыкло к высотам,

— ещё твёрже отвечающий, повелевающий, победоносный; о, кто бы не поднялся на высокие горы, чтобы посмотреть на такую поросль?

Видя дерево твоё, о Заратустра, оживляется и печальный, и неудавшийся, при виде тебя обретает уверенность беспокойный и исцеляется сердце его.

И поистине, на гору твою и к дереву твоему обращены сегодня многие взоры; возникла великая тоска, и многие научились спрашивать: кто такой Заратустра?

И все, кому ты некогда по каплям вливал в уши песню свою и мёд свой, все, кто прятался, кто жил одиноко или одиночествовал вдвоём, заговорили сразу к сердцу своему: