Бронюс Яунишкис - От Альп до Гималаев

• Название: От Альп до Гималаев
• Автор: Бронюс Яунишкис
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

Эта книга — документальная повесть о литовском юноше, для которого религиозные родители избрали путь монаха-мис­сионера. Юноша был направлен для работы в одну из католиче­ских миссий в Индии. Смутные сомнения в правильности избран­ного им пути постепенно перерастают в протест против фарисей­ства христианских миссионеров. Он порывает с церковью и воз­вращается на родину уже убежденным атеистом.

---

— Да, господи, — отвечал я, весь дрожа.

— Согласен ты стать униженным, поруганным, порицае­мым, оклеветанным ради матери-церкви?..

— Да, господи, согласен.

— Согласен ли ты терпеть телесную боль, душевные муки, нищету?..

— Да, господи, я на все готов.

— Да благословит наш господь твое прекрасное намере­ние, — произнес ректор и перекрестил меня.

Я встал, протянул руки к наставнику, и тот положил на них сутану. Это означало, что я принят клириком в духовную семинарию.

Счастливый, я отошел в сторону, а директор уже называл другую фамилию, вызывая следующего новиция.

В ризнице я переоделся. Резко повернулся, чтобы воз­вратиться в костел, наступил на сутану и чуть не упал. Стран­но чувствовал я себя в этом одеянии, ходить в нем было не­удобно, но я ликовал, ибо стал членом сообщества, почти равным наставнику. Так хотелось, чтобы сейчас меня увидела мать. Ведь она мечтала о духовной карьере для меня.

После нас наступил черед давать обет девушкам. Затем Ринальди взошел на амвон, прочитал предназначенную на это воскресенье главу из священного писания и, воздев руки, вновь благословил нас, сказав.

— Вы пополнили наши ряды, возрадовали господа бога, церковь, монастырь, все миссии. Видя вашу преданность все­вышнему, многие присутствующие здесь плакали, потому что они восхищаются вами, некоторым даже кажется, что вы расстаетесь с жизнью. Да, велика ваша жертва! Вы по­прали наслаждения и радости мира сего, богатство и поче­сти. Но вы будете тысячекратно еще более ценимы, когда приобщите язычников к истинному богу. Вы — свет мира, духовные маяки человечества. Живите, и да дарует вам бог силы, чтобы переносить тяжкие муки, ибо жизнь вас не бу­дет баловать.

Его последние слова меня особенно взволновали. Отныне все монахи стали мне еще более близкими, ведь я теперь та­кой же, как и они. Я был горд. Теперь я ни за что не хотел бы вернуться на родину. Меня манили далекие миссии, я был просто помешан на них. Хотелось побыстрее уехать в джунгли Америки, жить там среди индейцев или отправиться в Конго, к неграм, — словом, туда, где подвизались салезианские миссионеры.

Когда торжественный молебен был завершен, все монахи построились в центральном нефе, и, когда мы медленно про­ходили мимо них, они каждого из нас поздравляли и целова­ли в щеку. В тишине храма звучали лишь их слова: «Pax tecum! Pax tecum!»[13]

Я не чувствовал ног под собою. Монастырь приготовил нам торжественный обед. Хор пел нам хвалу, а мы, герои дня, уселись между старшими монахами. Меня, как отличившего­ся, мученика, ректор Ринальди усадил рядом с собою. Я был горд этим, но заметил, что все поглядывают на меня с зави­стью, а ведь это тоже греховное чувство. Воистину, peccatur intra muros et extra[14], утешал и оправдывал я себя.

— Дрожайшие сыны мои, вас обрел неутомимый дух свя­щенника Иоанна Боско. Этот дух поведет вас в языческие страны, дабы зажечь там огонь истинной веры. Так пусть же он никогда не угасает в ваших сердцах. Знайте, что труд и терпение все преодолевают.

13

Из Перосы-Арджентины некоторых новициев отпра­вили обратно в Турин обучаться ремеслу, так как у них не оказалось способностей к богословию, других же просто оставили в новициате. Несколь­ких ребят из группы мучеников, в том числе и меня, послали в духовную семинарию.

Семинария была расположена вблизи давно потухшего вулкана, склоны которого покрывали густые леса. У здания, где мы разместились, росли неведомые нам деревья, ветви которых так переплелись, что образовали настоящую крышу. Вдоль дорожек для прогулок росли платаны, взоры притяги­вали к себе великолепные магнолии. Перед зданием пестрели громадные цветники.

Это поместье подарил монахам Иосиф Фестини. Здесь в свое время была его летняя резиденция, где он в юности развлекался вместе с друзьями. Стремясь искупить свои пре­грешения, он постригся в монахи, а дворец отдал монастырю. Прогуливаясь по великолепным, старательно ухоженным аллеям, я встречал семинаристов, которые разговаривали между собой на французском, испанском, японском языках. Среди них были и негры, и мулаты. Хотелось с ними заго­ворить, но я не осмеливался. Меня удерживали природная застенчивость и покорность, которую привили мне в мона­стыре.

В семинарии нам внушали, что вера в бога обогащает человека, раскрывает смысл жизни и приобщает к источнику счастья. Я был преисполнен жажды самосовершенствования, но меня терзало одиночество. Среди литовцев, с которыми я приехал, не нашлось близкого мне по духу человека, с ино­странцами же я не сдружился. И вот ходил в одиночестве, словно отверженный. Общение с одним только богом не при­носило полного духовного удовлетворения, хотелось спра­шивать, слушать, что говорят другие, спорить. Словом, тяну­ло к общению с людьми.

Меня заинтересовал смуглый, с нежными чертами лица, небольшого роста семинарист, по имени Сильвио Сингх. По его словам, он был родом из Италии, но больше походил на индуса. Откуда, когда и как он очутился у салезианцев, никто не знал. Говорили, что он круглый сирота, подкидыш.

Сильвио Сингх ни с кем не дружил, гулял всегда один, опустив глаза. Сингха считали странным и сторонились его. Мне стало его жаль. Как-то во время перерыва я подошел к нему и о чем-то спросил. Он ответил и сам стал спрашивать меня, откуда я родом, а узнав, что из Литвы, попросил произ­нести несколько слов по-литовски.

— Девас (бог), - сказал я, указывая на образ Христа.

— Погоди, погоди, - он ухватил меня за руку. - Ведь это похоже на санскритский язык. Девас — дэвас...

— Я слышал, что среди индоевропейских языков литов­ский и санскрит самые древние. Хотелось бы изучить его.

— Еще что-нибудь скажи...

— Думас (дым).

— Дхумас.

— Шака (ветка).

— Шакха.

— Нактис (ночь).

— Нактис. Ха, ха, ха, — рассмеялся Сингх, и, кажется, я впервые увидел его таким веселым. - А теперь я скажу: кто твои есть? Правильно?..

— Кто ты есть?

— Я изучаю санскрит, научи меня и литовскому языку. — попросил меня Сингх. - Обязательно!

Я согласился.

Во время перерывов мы часто гуляли вместе. Я его обу­чал литовскому. Мы сравнивали санскритские слова с литов­скими. Некоторые из них были весьма схожи, многие имели одинаковые или близкие корни.

Мы обратили внимание, что за нами стал следить куратор курса Джовани де Бартолини. Он был очень подозрительным и постоянно досаждал семинаристам, но нам-то нечего было бояться. Однажды он остановил нас:

—- Я не понимаю, синьоры, чем вы занимаетесь?..

— Я учу Сильвио своему родному языку, — ответил я не без гордости.

— Что? — не понял куратор.

— Учу литовскому языку, — повторил я.

— А ты, дорогой сын, разве не знаешь, что в семина­рии можно разговаривать только на итальянском, латинском и греческом, ну еще на английском и на хинди. А здесь какой-то провинциальный язык? Больше такими делами не занимайтесь. Предупреждаю вас.

Я почувствовал, как кровь застучала в висках. В душе шевельнулось недоброе чувство. Я заторопился в аудиторию. Сингх, догнав меня, стел успокаивать:

— Наш духовник всегда придирается. Уж я-то его так слушаюсь и все равно не могу угодить. Не переживай, мы и дальше будем изучать литовский язык. Он для меня настоя­щая находка.

— Неужели ради монастыря я должен забыть и родной язык? — не мог я успокоиться. - Как же, возвратясь на роди­ну, я смогу тогда говорить со своими родителями, родствен­никами?

— Не горюй, Викторио, — Сильвио пожал мне руку. — Ты можешь гордиться тем, что у тебя есть родина, родители. Вот я... Ни родины, ни родных, никого. Многие даже сомневаются в том, что я итальянец. Как будет по-литовски «kada ratho va hati» («когда колеса катятся»)? Обожди, обожди, я сам ска­жу: «Kada ratai vaziuoja». Разве не так?

— Да, конечно! - я заставил себя улыбнуться. — Ты очень хороший друг, Сильвио.

— Так пусть же наши колеса катятся дальше.

— Ну что ж. Не будем искать волос на блохе, как говорят у нас. Воздадим хвалу господу!

В свободное время я продолжал обучать Сингха литовско­му языку. Учебников у меня не было, так что я сам составил словарь и правила грамматики. Вскоре мы могли говорить с ним по-литовски, а несколько позже Сильвио стал писать мне письма. Однажды в конспектах по философии я нашел записку:

«Викторио, ты мне брат. Я скоро стану настоящим литов­цем. Ты мне очень нравишься. Я тебя страшно люблю.

Сильвио Сингх» .

В семинарии вели активную деятельность духовные брат­ства. Одни уговаривали меня вступить в братство четников, другие - в братство общения святых, третьи - в братство евхаристических воинов. Но меня не привлекало ни одно из них, поэтому все предложения я отвергал:

— Я мученик.

И меня оставили в покое. Но группа мучеников в семи­нарии была незначительная и активностью не отличалась. Са­моистязаться мы не могли, потому что в пансионате жили все вместе. Не было у нас и соответствующих кроватей, на которых полагалось спать мученикам. Плеть и цепи валялись без надобности в шкафу. Только иногда, желая показать, что я все-таки мученик, я уходил в келью покаяния, брал с собою плеть и хлестал себя.