Питер Грин - Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос

• Название: Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос
• Автор: Питер Грин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0668-1

В романе современного английского писателя и ученого Питера Грина делается попытка воссоздать жизнь легендарной поэтессы античности Сафо, показать ее мир, мир любви и страданий, дружбы и предательства, чистых чувств и высокой поэзии.

---

колоннады. Пара стрижей, радостно щебеча, вылетела из гнезда и в мгновение ока скрылась из виду. Алкей страстно интересовался всем, что ни суще в дикой природе — неожиданно для такого человека! — и иногда проводил целые дни, гуляя по горам в одиночестве, сопровождаемый лишь своей любимой собакой.

— Знаешь, — продолжил он, — я порой начинаю думать, что ты и впрямь немного простодушна. Или же это всего лишь упрямая гордость? Или чистая детскость? Или это значит только то, что ты постоянно влюблена?!

Я ничего не ответила: ответить было нечего. Алкей глядел на меня страстным поглощающим взглядом, каким обыкновенно следил за летящей дикой уткой или садящимся на гнездо ястребом.

— Да, — сказал он, — никто не скажет, почему в любви возникает одержимость и почему — безразличие. В этом смысле принято называть ее слепой. Но эта слепота не вечна. Когда я гляжу на тебя и на твою скромную маленькую любовницу…

— Она мне не любовница, — ответила я.

— Как жеманно это звучит, Сафо! И как похоже на тебя то, что ты вдаешься в такие вот несущественные тонкости! Конечно же она твоя любовница, — сказал он и покачал головой. — Спала она с тобой или нет — не в этом суть, и ты это прекрасно знаешь. Знаешь, что я думаю? Что ты живешь в каком-то непонятном сне, некоем самообмане. Но рано или поздно тебе придется пробудиться. Когда этот день настанет, — а он неизбежно настанет, — тебе придется заплатить за самообман большую цену. И тебе и ей. Но ответственность будет лежать только на тебе. Я закончил.

Медленным движением, словно сомневаясь, он взял еще один орешек, разгрыз, выплюнул шелуху на землю, отдал мне легкий поклон и удалился.

В течение двух дней я пыталась выбросить нашу встречу из головы, дать отповедь абсурдным обвинениям, которые Алкей на меня навешал. Я убеждала себя, что его снедают ревность и зависть. В сущности, кто он такой? Чувствительный аристократ, которому недостает даже мужества поддержать свои убеждения! Я так рвала и метала, что, отдавая распоряжения рабам, наталкивалась на их затравленный взгляд, как у собаки, ожидающей пинка. Церцил, как всегда внимательный ко мне, тщательно избегал любых замечаний по поводу моего поведения (а может, просто боялся? не хотел трепать себе нервы?), хотя я чувствовала, как мое дурное настроение растекается по дому, точно черная жидкость, которую кальмар выпускает в чистую воду… все с той же целью — самозащиты.

Глава четырнадцатая

Это случилось в одно ясное утро на исходе лета — если верить моим собственным записям, на следующий день после великого празднества Деметры[129]. Колонна повозок, запряженных лошадьми и мулами, выехала из Митилены и двигалась по дороге среди холмов в направлении Пирры. Поскольку в числе путешествующих были оба первых лица в городе, то бишь Мирсил и Питтак, цепь повозок сопровождалась целым отрядом всадников. Ярко начищенные по такому случаю доспехи горели в лучах утреннего солнца, знамена плескались на ветру, а звонкие голоса труб разгоняли с дороги скот, принадлежавший местным жителям — бессловесным тварям ведь наплевать, что едет городское начальство.

Впереди всех гарцевали бок о бок Мирсил и Питтак, ведя неслышный постороннему уху разговор. Мирсил восседал на своем любимом вороном скакуне, а Питтак — на огромной гнедой кобыле, которая тем не менее казалась слишком ничтожной, чтобы выдержать такую тяжесть. Позади ехали Два верховых лучника, а за ними шла так называемая «дамская повозка» — большая, неуклюжая, малоудобная колымага, в которой собрался весь наш курятник: тетушка Елена, тетушка Ксанта, Андромеда, Горго, Ирана и ваша покорная слуга, — мягко говоря, не очень-то сочетаемая компания. Мы сидели на довольно-таки жестких подушках и пытались поддерживать учтивую беседу, трясясь на бесконечных рытвинах, ухабах и камнях. Веселый, отороченный пурпурной тканью балдахин над нашими головами был некоторым утешением, но не более того. Я злилась на тетушку Елену, которая категорически отвергла идею сесть на мулов — не подобает, мол, женщинам так путешествовать, — и вот в итоге мы едем в тесноте и большой обиде. Тетушка Елена, как всегда, без умолку болтала; Андромеда дремала; Иране, которая носила под сердцем ребенка, было явно дурно. Жара и тряска сделались совершенно несносными, и в глубине души я сожалела, что пустилась в путь.

Позади нашей повозки, глотая пыль, летевшую из-под ее колес, ехали Ион и сын Питтака Тиррек, которые, как я рада была заметить, наслаждались обществом друг друга не в большей мере, чем мы у себя в повозке. За ними следовали Церцил и мой дядюшка Драконт; оба пребывали, невесть с чего, в веселом настроении, что выводило меня из себя. Время от времени пространство вокруг оглашалось звуками, похожими на конское ржанье, — это моего дядюшку разбирал смех, пока тетушка Елена наконец не сказала своему братцу, что, если он хочет превратиться в кобылу, пусть спит в конюшне да кушает побольше соломы. Прозвучало неуклюже даже в устах тетушки Елены, и никто не знал, нужно смеяться или нет. Меня удивило, что она была в состоянии нервного возбуждения; с чего бы это?

В конце тащились повозки со слугами, поварами, пекарями (Мирсил был неравнодушен к вкусному хлебцу) и всяким прочим народом, который обыкновенно сопровождает знатных особ. Мы плелись со скоростью тяжелых повозок с поклажей, что было отнюдь не замечательно.

— Непонятно, — сказала Горго Андромеде, — с чего бы это Агесилаиду взбрело в голову пригласить к себе первых людей Митилены, да еще со всей свитой? Этого от него меньше всего можно было ожидать. Он отнюдь не такой честолюбец. В противном случае все радостно смотрели бы ему в рот, когда он отпускает грубые шуточки — как же, ведь великий человек говорит! — а на деле старались бы избегать его, сколько можно… — Тут она осеклась, почувствовав на себе хищный взгляд тетушки Елены; ей бы следовало говорить еще чуть-чуть потише…

— Милое мое дитя, — сказала тетушка Елена с сардонической усмешкой в голосе, — не бойся, ты не пошатнула во мне девических иллюзий! То, о чем ты говоришь, — вещь не столь уж редкая и, если честно, я нахожу, что это в некотором роде даже забавно.

Ирана имела привычку молчать, словно мул, но время от времени неожиданно для всех вставляла в разговор столь смелые, захватывающие дух высказывания, что трудно было посчитать их обмолвками. (Вот теперь я поняла, каким образом Харакс выведал о ее богатом приданом!) На сей раз она сказала следующее:

— Полагаю, он хочет устроить на выгодную должность какого-нибудь своего старинного приятеля, который был у него мальчиком. Заметим, довольно дорогой способ.

Услышав это, тетушка Елена повела бровью и сладостно сказала:

— Милая, по-моему, ты малость перегрелась на солнце. В твоем положении это не полезно.

Тут повозка неожиданно рванула вперед, и лицо Ираны сделалось бледно-зеленоватого цвета. Тетушка Елена наблюдала за этим с нескрываемым наслаждением.

— А что, твой благоверный снова отправился за барышами? Ну, конечно, ты в тревоге. Это естественно, тем более когда носишь первого ребенка…

Ирана перегнулась за борт повозки — ей сделалось совсем нехорошо. Мы отвернулись. Я загляделась, как убегает вдаль белая пыльная дорога, виясь между рощами, перемежающимися то здесь, то там пятнами бурого, сожженного солнцем кустарника, и взлетает к вершине холма, на которой покоится огромный камень, будто надгробие на могиле какого-нибудь гиганта. Вдаль горизонта вытянулся сосновый бор; дальше, перевалив через холм, дорога уже легко сбегала до самой Пирры и залива. Над нами парил, расправив крылья, небольшой ястреб, отпечатавшись на бескрайнем пространстве голубого неба.

Я увидела, как Питтак наклонился вперед и коснулся своей рукой в перчатке конской уздечки, будто собирался отвязать ее. За это время он отстал от Мирсила на два-три локтя. Мы как раз поравнялись с первой рощей, и я залюбовалась ослепительной игрой света и теней. До меня донесся крик сойки… и еще некий странный звук, похожий на резкий свистящий вздох, который сразу оборвался. Мирсил подскочил, дернулся, распростер руки, пурпурный плащ упал с его правого плеча; за мгновение до того, как он рухнул наземь, мы увидели торчащую у него как раз под левым соском длинную критскую стрелу с черными перьями.

Вся колонна резко и с шумом остановилась, начался хаос; Питтак, подтянув левой рукой вожжи, вынул меч из ножен и метнулся вправо, в кусты, откуда вылетела стрела. В это самое мгновение Церцил скакнул вперед, будто хотел заслонить собою Питтака; рука его была поднята, ветки кустарника хрустели под копытами коня. Тут снова раздался зловещий звук, и я увидела, как мой муж, схватившись за горло, упал вслед за Мирсилом; кровь так и хлестала у него между пальцами.

— Нет, — шептала я, — нет, только не это! — Совсем как ребенок, разбивший дорогую игрушку, которая тешила его еще мгновение назад и теперь лежала грудой никчемных осколков у его ног.