Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

• Название: 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны
• Автор: Майкл Карлей
• Издательство: Грантъ
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-89135-309-1

Канадского историка пустили в бывшие советские архивы и вот он всю книжку удивляется: «Ну надо же! Всё так оно и было, как СССР рассказывал». Несмотря на это, наш канадский друг почему-то твёрдо убеждён, что в предвоенное время СССР обязан был отстаивать англо-французские интересы, а не свои собственные. — DS

Концы страниц размечены в теле книги так: <!-- 123 -->, для просмотра номеров страниц следует открыть файл в браузере. — DS

---

Из французского посольства в Москве неоднократно приходили предупреждения об опасности советско-германского сближения. Читателя может заинтересовать — основывались ли эти предупреждения на каких-либо конкретных фактах. Сохранялась ли дипломатическая активность между Москвой и Берлином после отзыва миссии Шнурре в конце января? Ответом будет, пожалуй — очень незначительная. Даже франко-германские экономические консультации, которые начались в декабре 1938 года, во время визита Риббентропа в Париж можно рассматривать как более важные, нежели тот краткий всплеск активности, вызванный отмененной раньше, чем она успела начаться, миссией Шнурре. Даладье даже подумывал о визите в Париж Германа Геринга — именно Геринг был ответственным за германский четырехлетний экономический план, — Бонне тоже был заинтересован в возможности заключения крупных контрактов, которая появлялась на гребне мартовского успеха. В Берлин, для ведения переговоров, были посланы Эрве Альфан, чиновник министерства торговли и Люсьен Ламурье, бывший член кабинета. Британцы тоже вели переговоры с нацистской Германией в январе — марте 1939 года. Сначала необходимость политического прощупывания, а потом и соображения экономической выгоды привели Форин офис к мысли послать в Берлин Эштон-Готкина — пообщаться с германскими официальными лицами и деловыми людьми. Германская оккупация Праги положила конец всей этой активности.

Что касается германо-советских отношений, то посол Мерекалов сообщал в начале марта из Берлина, что будучи приглашен на завтрак для дипломатического корпуса, удостоился встречи с самим Гитлером. Короткая беседа между Мерекаловым и Гитлером была скорее жестом вежливости, хотя посол и не упустил возможности пожаловаться на враждебность прессы. На самом деле Литвинов считал, что в германской и итальянской прессе даже убавилось язвительности в отношении СССР. «Германия сама не прочь использовать, — отмечал Литвинов, — советский козырь в своей игре с Англией и Францией, но не решается на соответственные политические жесты, которые она хочет заменить, если возможно, экономическим сближением. Кстати, фашистская Германия никогда не переставала интересоваться нашим сырьем и своим экспортом в СССР».53 Месяцем позже Литвинов писал Мерекалову о политической ситуации: «Я ничего не могу сообщить сверх того, что Вам известно из газет, — не из немецких, конечно, а из французских, английских и советских». Гитлер, казалось, был несколько сконфужен британской декларацией относительно Польши. И, наконец, Литвинов отмечал «загадочные передвижения» германского посла Шуленбурга между Москвой и Берлином.54 На следующий день Литвинов послал Мерекалову краткую телеграмму с просьбой обратиться в германское посольство иностранных дел и потребовать, чтобы Германия прекратила вмешиваться в производственный процесс, менять планы и ассортимент изделий военных заводов «Шкода», расположенных в оккупированной Чехословакии, которые производили по заказу Советского Союза зенитные установки.55

Некоторые историки придают большое значение последовавшей встрече между Мерекаловым и госсекретарем германского министерства иностранных дел Эрнстом Вайцзеккером 17 апреля, именно в тот день, когда Литвинов окончательно оформил свои предложения об альянсе с Францией и Британией. Эта встреча рассматривается, основываясь на отчете Вайцзеккера, как своего рода взаимное раскрытие СССР и Германии, которое в итоге и привело к подписанию в августе 1939 года нацистско-советского пакта о ненападении. Публиковавшиеся в 1990—92 гг. советские документы однако свидетельствуют, что не было никакого политического раскрытия, посол просто выполнял указание Литвинова потребовать остановки германского вмешательства, не позволявшее «Шкоде» выполнять советские заказы. Мерекалов не сообщает об обмене какими-либо политическими мнениями, если не считать того, что он выразил надежду Советского Союза на то, что с угрозой войны будет покончено. Согласно собственному отчету, Мерекалов все же задал в ходе беседы несколько вопросов Вайцзеккеру о франко-германских и германо-польских отношениях. Еще Мерекалов выразил сожаление о нападках на Советский Союз в германской прессе, отметив, что «эти выпады ничуть не ослабели и не создают впечатления об изменении линии герм[анской] прессы». В ответ «В[айцзеккер] разводит руками и вздыхает». Потом Мерекалов спросил, какими видит Вайцзеккер германо-советские отношения в будущем. Госсекретарь пошутил насчет того, как плохи они были, потом сказал, что их улучшению препятствовали «идеологические» факторы, но он надеется по крайней мере на развитие экономических отношений. В отчете Вайцзеккера об этой встрече, на которую в основном и опираются историки, указывается, что Мерекалов вполне недвусмысленно заявил о желании улучшить политические отношения. Вполне возможно, что отчет Вайцзеккера более объективен, а Мерекалов просто скрыл свои политические намерения; но если даже и так, значит он действовал не по инструкциям Литвинова.56

Французское и британское правительства наверняка сожалели об уходе Литвинова. Его преемник, Молотов, был человеком совершенно другого сорта — безжалостный, хладнокровный сукин сын, по-собачьи преданный опричник, который следовал сталинским указаниям до последней буквы. Молотов был вторым по могуществу человеком в СССР. Начав карьеру с неприметной бюрократической должности, он стал, по словам Ленина, «товарищем, заполняющим кабинет». В отличие от Литвинова Молотов не бывал за пределами Советского Союза, не говорил на иностранных языках. И там, где Литвинов старался держаться подальше от политических мероприятий партии, Молотов, как сталинский приспешник, находился в самой их гуще. Вот уж кто на самом деле был по горло в крови репрессий; бывало, что он сам подписывал смертные приговоры жертвам, зачастую собственным коллегам. И даже в старости Молотова едва ли мучили угрызения совести. Не было секретом, что Молотов и Литвинов очень не нравились друг другу. «Да, да, — вспоминал Молотов, — Литвинов только случайно жив остался».57 По словам Черчилля, который познакомился с Молотовым во время войны:

«Он жил и преуспевал в обществе, где беспрестанно плетущаяся интрига сопровождалась постоянной угрозой персональной ликвидации. Его похожая на пушечное ядро голова, черные усы, пронизывающие глаза, грубо вырубленное лицо, изощренность в разговоре и невозмутимая манера вести себя вполне соответствовали его качествам и навыкам. Он лучше всех других подходил на должность проводника и инструмента политики этой непостижимой машины... Я никогда не видел человеческого существа, которое бы можно было с большим основанием назвать современным роботом. И несмотря на все это он был вполне разумным, даже не лишенным некоторого лоска дипломатом».58

4 мая, как и предчувствовал Литвинов, британцы возобновили свое предложение об односторонних гарантиях. Однако то, что последовало за этим было вовсе не так предсказуемо. Потемкин отправился в Анкару, чтобы продолжить переговоры об улучшении отношений с Турцией — важным союзником Советов в предвоенные годы, — которые начались в то же самое время, что и переговоры с англичанами и французами. Он встретился с турецким президентом Исметом Иненю, который был настроен критически по отношению к британцам и французам за то, что они не смогли воспрепятствовать германской экспансии на восток. Исмет был убежден, что англо-французская политика направлена только на то, чтобы самим остаться в стороне и состоит в ожидании того, что Германия истощит себя в восточной войне и тогда в конечном итоге французы и англичане смогут стать вершителями судеб Европы. К несчастью, они просчитались и первыми жертвами стали Австрия, Чехословакия и Албания. Остававшиеся независимыми государства Восточной Европы, по словам Исмета, потеряли веру в англо-французскую поддержку и теперь размышляют о том, каким бы образом вступить в соглашение с Гитлером. Британия и Франция наконец узрели эту опасность и начали переговоры с Турцией и Советским Союзом. «По мнению Исмета, СССР не должен уклоняться от предлагаемого [англо-французского] сотрудничества». Он убеждал Потемкина, что лучше принять предложение Бонне или в крайнем случае британскую концепцию односторонних гарантий и, уже исходя из этого, строить свои отношения с ними. Сам факт принятия, говорил Исмет, не нанесет никакого урона советскому «достоинству». Англо-франко-советский альянс был жизненно необходим. Вейгану, который был с визитом в Турции примерно в то же время, Исмет говорил примерно то же, что и Потемкину — что «без поддержки СССР Франция не сможет защититься против Германии».59

Прислушалось ли советское правительство к советам Исмета? Пайяр телеграфировал в Париж, что судьба французских предложений складывается, мягко говоря, неудачно, «...и это в то время, когда нам крайне необходимо привлечь СССР на свою сторону, связать его хотя бы словом, вместо того чтобы давать ему новые поводы замыкаться в себе...».60 8 мая Сидс отправился на встречу с Молотовым, чтобы представить ему британские предложения. Молотов был вежлив, но настроен скептически, когда интересовался готовностью англичан к штабным переговорам и военному соглашению. И еще Молотов был несколько обескуражен несовпадением французских и британских позиций — он хотел бы понять, в чем тут дело. У Сидса не было ясного ответа на этот вопрос. Затем последовали уже привычные и как всегда непростые вопросы о позиции Польши. Сидс отделался дежурным ответом, что поляки, как всегда, находятся в предчувствии нападения нацистской Германии. Затем Молотов с неудовольствием выговорил Сидсу за британскую задержку с ответом на предложения Литвинова: «Советское правительство всегда отвечает в течение трех дней, вместо трех недель». Сидс ответил довольно сухо: «Снимаю шляпу перед советской расторопностью». Молотов «от души рассмеялся», хотя в обсуждаемом не было ничего смешного. Пайяра не убеждали британские и польские уверения, что все средства хороши — лишь бы не рассердить Гитлера; если уж решено сопротивляться нацистской агрессии, необходимо принять все требуемые меры, чтобы добиться своего.62 Для обсуждения некоторых из этих вопросов Молотов встретился с Пайяром 11 мая, но на этой встрече он уже больше подчеркивал важность реального сотрудничества в противовес бесполезным бумажным заявлениям.63