Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

• Название: 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны
• Автор: Майкл Карлей
• Издательство: Грантъ
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-89135-309-1

Канадского историка пустили в бывшие советские архивы и вот он всю книжку удивляется: «Ну надо же! Всё так оно и было, как СССР рассказывал». Несмотря на это, наш канадский друг почему-то твёрдо убеждён, что в предвоенное время СССР обязан был отстаивать англо-французские интересы, а не свои собственные. — DS

Концы страниц размечены в теле книги так: <!-- 123 -->, для просмотра номеров страниц следует открыть файл в браузере. — DS

---

Вопрос о том, разрешит ли польское правительство Красной армии пройти через свою территорию, чтобы встретиться с нацистским противником, был далеко не нов. Он стал ключевым вопросом в 1938 году, хотя и раньше французские и британские дипломаты предупреждали о его серьезности. Советские войска, отмечал Пайяр, однажды войдя на территорию Польши, могут и не захотеть с нее уходить. Польское правительство, захватив в 1919—1920 гг. часть советской территории, небезосновательно опасалось, что Советы в одни прекрасный день захотят вернуть ее назад. И вовсе не удивительно, что сэр Говард Кеннард, британский посол в Варшаве, отмечал после Мюнхена, что коллективная безопасность разбилась о польскую несговорчивость.71

Британцы были больше, чем французы склонны следовать советам посла Ноэля о терпении. И хотя британское правительство очень скептически отнеслось к захвату поляками Тешина, их отношение к польской политике в целом в марте 1939 года можно было охарактеризовать словами: пусть прошлое остается в прошлом. Но не так-то легко было убедить в этом Леже, хотя один из клерков Форин офиса отмечал, что французы были всегда слишком суровы к полковнику Беку.71 Леже советовал британцам разговаривать с поляками «очень ясным и твердым языком», как это делал французский посол Корбен. «Тот считал, что на поляков нужно оказывать настолько жесткое давление, насколько они способны выдержать, вплоть до угроз лишить их всякой помощи». Но строгий язык не был характерен в последние годы и для самой Франции, обрести его вновь было не так просто. Леже сетовал, что он «окружен недомолвками». Вина за многие из них лежала на нем самом, хотя Леже был прав, говоря британскому поверенному в делах в Париже, что Франции и Британии не следует особенно считаться с теми правительствами, теми «следствиями» их политики, с которыми они собирались консультироваться. «А иначе получится, что повозка будет бежать впереди лошади. Эти правительства присвоят себе право решать, как к ним следует относиться, исходя из намерений Франции или Великобритании».73

Так оно и получалось: хвост до сих пор продолжал вилять собакой. Причины этого были те же самые, что и во время мюнхенского кризиса. Бонне говорил британцам, что было бы «неплохо, если бы Польша и Румыния согласились принять советскую помощь. Но важно было и то, чтобы не дать Польше (а еще важнее — Румынии) предлога выйти из соглашения из-за России».74 У Чемберлена были сходные мысли: он ведь не мог винить поляков за отказ сотрудничать с Советским Союзом. Это сотрудничество могло вызвать ответные меры со стороны Германии. И что тогда оставалось делать Британии и Франции? «Это все равно, что посылать человека в логово льва со словами: "Не волнуйся, если лев сожрет тебя; после этого я найду ему хорошее оправдание"». И Чемберлен приходил к таким выводам:

«Стоит ли нам в таком случае связываться с Россией? Должен признать, что я питаю глубокое недоверие к русским. И никоим образом не верю в их способность организовать эффективные наступательные действия, даже если они захотят этого. Не доверяю я и побуждениям русских, которые, по-моему, имеют очень мало общего с идеями свободы и направлены только на то, чтобы перессорить всех остальных друг с другом. Больше того, к России относится с неприязнью и подозрительностью большинство малых государств, в особенности, Польша, Румыния и Финляндия, поэтому наше тесное сотрудничество с ней может стоить нам симпатий тех, кто способен оказать нам действительную помощь, если мы сумеем удержать их на своей стороне».75

Таким образом Чемберлен заключал, что четырехсторонняя декларация была «мертворожденной» и подтверждал, что дурные предчувствия Даладье были не напрасны. Взгляды Чемберлена-Бонне на Советский Союз продолжали преобладать. Через день после того, как Чемберлен написал вышеприведенные строки в письме к своей сестре, британский военный атташе в Париже сообщил о встрече с полковником Морисом Гоше, начальником «Второго бюро» — подразделения французской военной разведки.

«Он был убежден, что демократиям нечего ждать от военного взаимодействия с Россией. Теперь, как и всегда, в интересах Сталина было, чтобы демократии и тоталитарные государства сами перерезали друг другу глотки, что вымостило бы дорогу большевизму и наилучшим образом защитило бы русские территории; он больше не был заинтересован в том, чтобы демократии сокрушили тоталитаризм или наоборот».76

7

Пока в Париже и Лондоне разматывалась цепь этих событий, в Москву 23 марта прибыл Хадсон. В первый же день он встретился с Литвиновым, чтобы обсудить вопросы высокой политики. Хадсон повторил то, что Ванситтарт уже говорил Майскому, но в более сдержанной манере. В прошлом сентябре, признал Хадсон, мы не были готовы к борьбе, теперь мы готовы. В британском общественном мнении произошли крупные сдвиги. Теперь никакое правительство не сможет удержаться у власти, если оно попытается вернуться к политике умиротворения. «Второго Мюнхена не будет». По словам Литвинова, Хадсон заявил, что приехал в Москву «без всякой предвзятости» и был готов выслушать любые советские идеи о будущем сотрудничестве.

Литвинов ответил тем, что прочел Хадсону заявление, которое отправил на утверждение Сталину. В основном в нем говорилось о том, что в течение пяти лет Советский Союз выдвигал предложения о коллективной безопасности, и все они были отвергнуты, либо проигнорированы французским и британским руководством. Вместо коллективной безопасности те выбрали политику умиротворения, делая уступку за уступкой, и достигли этим только того, что аппетиты у агрессоров все больше возрастали. Несмотря на все это советское правительство не отказывается от своей готовности сотрудничать с другими странами, желающими оказать сопротивление агрессии. Но учитывая печальный опыт своих предыдущих предложений, советское правительство пришло к выводу, что теперь настал его черед ждать французских и британских инициатив. Если таковые последуют, Советский Союз был готов «рассмотреть и обсудить» всякие конкретные предложения. Я говорил также о том, что мюнхенская политика уничтожила «международное доверие, а также авторитет великих держав среди малых государств». Вряд ли могут быть достигнуты какие-либо серьезные результаты, если сотрудничество сведется к тому, что одна сторона будет вопрошать, а другая должна отвечать.77

В советских и британских отчетах об этой встрече имеются некоторые разночтения. Согласно телеграмме Сидса, Хадсон заявил, что в сожалениях об ошибках прошлого мало пользы и теперь настало время думать о настоящем и будущем. Литвинов сказал, что советское правительство «готово к консультациям с правительством Е. В. и другими правительствами, чтобы рассмотреть все возможные, как дипломатические, так и политические или экономические меры сопротивления. Он дал ясно понять, что подразумевает любую форму сопротивления, вплоть до вооруженной».78

Более позднее по времени и уже более продуманное послание Сидса содержит разумную дозу британского сарказма: «Исторический экскурс Литвинова был в высшей степени исчерпывающим... Развернут с обычным для него знанием предмета. Он ярко продемонстрировал постоянное отступление западных демократий... завершившееся мюнхенской капитуляцией и ледяным душем для Советского Союза». Хадсон мог защититься «единственным аргументом, который мог принять столь бескомпромиссный реалист, как Литвинов»: о том, что «в то время у нас не было другой возможности», у нас просто не было пушек.

«Слегка коснувшись, как он обычно делает в разговоре со мной британской слабости (в отличие от своей привычки при беседах с французским представителем), он сказал, что Франция практически обречена: она была, по его сведениям, наводнена германскими агентами, лишена единства и стабильности и практически отдана на откуп разного толка политическим лидерам, к которым он не испытывал никакого доверия. В не столь уж отдаленной перспективе он видел в Европе только Германию — от Бискайского залива до советских границ — уже непосредственно соприкасающуюся с Великобританией и Советским Союзом. Но даже это не удовлетворит германских амбиций, и атака при этом, сказал он, счастливо улыбаясь, будет направлена вовсе не на восток».79

Литвинов в своем отчете решил умолчать о взгляде на Францию и своей счастливой улыбке при мысли о том, что гитлеровские армии двинутся на запад. Это были личные чувства Литвинова, без сомнения разделяемые многими из его коллег. Зато излив свою желчь, он вплотную приступил к работе. И официальное советское дружелюбие к Хадсону и его партии было сполна подкреплено визитами в театр, роскошными обедами и приемами.80

Следующий разговор Хадсона, Сидса и Литвинова состоялся во время антракта в театре. Отчет Литвинова об этом разговоре довольно объемист, дискуссия должно быть захватила порядочно второго акта. Британцы показали ему короткую телеграмму, которую они отослали или собирались послать в Лондон. Литвинов выразил сомнение, содержание часовой беседы можно ужать до восьми-десяти строк. «Инсценировка проверки правильности записи на меня произвела впечатление зондажа о нашей готовности идти вплоть до военного союза или взаимной военной помощи, хотя во время первого разговора Хадсон оговаривался, что военный союз отнюдь не имеется в виду». Затем последовал длинный разговор, касавшийся Польши, Румынии и различных торговых вопросов. В самом конце, когда Хадсон намекнул, что Британия вполне могла бы обойтись вообще без торговли с Советским Союзом, терпение Литвинова изменило ему. Такие разговоры, заметил он, могут дать результат в переговорах с малыми странами, а две великие державы на самом деле могут обойтись без взаимной коммерции. Поэтому лучше сосредоточиться на соглашении, выгодном для обоих стран. А в более общем плане «Сидс и Хадсон оба стали жаловаться на замечаемое с нашей стороны недоверие к Англии, на наше нежелание понять, что английское правительство желает порвать со своей прошлой политикой и начать новую».