Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

• Название: К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
• Автор: Георгий Чиж
• Жанр: Путешествия и география

---

Оба смущенно стояли друг перед другом. Он – не спу­ская с нее глаз, она – опустив голову. Оба старались овла­деть собой – и не могли.

И вдруг Геннадий Иванович шагнул вперед, смело и креп­ко обнял ее. Потом, не выпуская ее из рук, тихо сказал:

– Я люблю вас, люблю с первой встречи и прошу вас ответить мне...

«Вот так бы всю жизнь», – подумала Катя, и вдруг поче­му-то стало стыдно, она оттолкнула его.

– Геннадий Иванович, – насмешливо сказала она, от­ступая на шаг назад и надменно поднимая голову, – я тоже полюбила вас, и даже раньше, до встречи, этого я не скры­ваю. Но женой вашей быть не могу. Вы не тот идеал, кото­рого ищу: мне нужен муж нежный, всегда у моих ног с моль­бой о любви, а вы, как грубый матрос, налетели, насильно облапили и позволили себе целовать меня. Матрос не может быть моим мужем.

– Успокойтесь, многоуважаемая Екатерина Ивановна, – в тон ответил Геннадий Иванович, – грубый матрос и не будет вашим мужем, он откажется от вас.

– Откажется? Пусть только попробует! – и она снова оказалась в объятиях смеющегося Невельского.

Успокоившись и усевшись рядком, они повели серьезную беседу о будущем, прерываемую то и дело счастливым сме­хом и бесчисленными поцелуями.

– Я боялся сказать «люблю»: скажу – и вдруг, как оду­ванчик, разлетятся все глупые несбыточные мечты о счастье!

– Ну вот, а я все гадала: любит, не любит. Да и как по­любить такому серьезному человеку какую-то ничего не смы­слящую дурочку? Зачем ему такая?.. Ты знаешь, я во всем, во всем призналась Марии Николаевне.

– Да что ты! А я все боялся тебя потерять: тут около тебя столько светской блестящей молодежи... как Молчанов, Струве, Свербеев, Беклемишев, Бибиков, Стадлер...

Мягкая и теплая ладонь плотно прикрыла ему рот:

– Замолчи, не надо...

– Я тут между ними какой-то лесной человек или мор­ская выдра. Где же мне с ними тягаться? Вижу, как будто симпатизируешь, а уеду, сердце щемит и щемит. Я ведь тоже все сказал Марии Николаевне, и она поняла, успокоила меня и дала мне понять...

– Что дала понять?

– Что любишь...

– А я вовсе не боюсь, что тебя разжалуют: ну что же, матрос так матрос, вместе будем из генерал-губернаторской кухни выносить помои... А ты знаешь, что сказал, уезжая, Николай Николаевич? Что Невельской завоевал государству целое новое царство, что он, то есть ты, настоящий русский герой. Он собирается сказать государю: «Я лучше покончу с собой, чтобы не видеть, как Нессельроде и их прихлебатели губят мощь и славу России».

– Да, я теперь вижу, – Геннадий Иванович вздохнул, – как трудно бороться с той паутиной, что опутала Россию, – и он невольно представил себе замерзающее и заваливаемое снегом Петровское, свист ветра в трубах и голодное суще­ствование...

– А ты знаешь, Катя, картошка дала прекрасный уро­жай. Давали пробовать гилякам, мужчины пробовали – хвалили, женщины пока отказываются.

– Приучатся, думаю.

– Конечно, приучатся... А что ты тут читала?

– Посмотри, – и она подняла растрепанное дело о ко­мандировке лейтенанта Подушкина на исследование устья Амура.

– Ну и что же? Открыл? – засмеялся Невельской.

– Да нет, только ухлопал безрезультатно два года, но самое главное – это то, что в деле о Подушкине несколько слов, а все оно – история Российско-Американской компании.

Вечером у себя в будуаре растроганная Мария Николаев­на, единственная из посвященных, не без слез благословила молодую чету на жизненный путь, рука об руку, до гроба.

– А ведь у нас в Иркутске всем по сердцу будет ваш взаимный выбор, – зачем же эта тайна? Или вы не уверены друг в друге? – шутя сказала она.

– Это мое желание, Мария Николаевна: Екатерина Ива­новна никогда не станет женою разжалованного в солдаты, – тихо и серьезно ответил Геннадий Иванович.

16. ПОБЕДА

Не подозревая о новой злостной вылазке врагов, генерал-губернатор Восточной Сибири, не спеша и останавливаясь в Красноярске, Омске, Екатеринбурге, подвигался к Петер­бургу. На этот раз он пренебрег обычными визитами к двум старикам по пути, к западносибирскому генерал-губернатору князю Горчакову и московскому – графу Закревскому.

Оба сановника усмотрели в этом необычную некоррект­ность зазнавшегося выскочки и вместе с тем встревожились, опасаясь, что Муравьев узнал о их последних кознях и дает им это понять: рыльце в пушку было у обоих.

Закревский сообщил Чернышеву, с которым очень дру­жила жена Нессельроде, дочь Закревского, о том, что дейст­вия Муравьева на Амуре вызывают неудовольствие пекин­ского правительства. Горчаков в то же время предполагал, что его сообщение понравится царю, недавно отказавшемуся от Амура, и писал тому же Чернышеву, что Амур России не нужен, что в связи с высылкой в Сибирь петрашевцев и влиянием осевших в ней революционеров зреет крамола, ко­торая может довести Сибирь до отложения от России!

Все это было нелепо, неправдоподобно, и Чернышев сме­ялся, читая эти «дружеские» письма. И тем не менее по со­вету Нессельроде решил довести их до сведения царя.

По расчету льстецов и интриганов, содержание писем долж­но было напугать царя и заставить его отнестись с особой осторожностью и недоверием к предстоящему личному докла­ду Муравьева о сибирских делах. Вышло, однако, наоборот.

Подозрительному Николаю давно уже казались странны­ми чрезмерная боязливость, обнаруживаемая перед Пекином со стороны Нессельроде и его азиатского департамента, и постоянное непротивление, граничащее с попустительством, по отношению к англичанам, явно стремившимся овладеть всей торговлей с Китаем и парализовать нашу.

Почуявши нечто неладное в переписке, завязавшейся между Чернышевым, Закревским, Горчаковым и превратив­шейся в донос Чернышева, за спиной которого стоял Нессель­роде, Николай решил дождаться приезда Муравьева и столк­нуть всех их лбами, а там видно будет. Вместе с тем, быть может, и удастся вывести на чистую воду амурский вопрос: кто же, наконец, его запутывает и мешает распутать?..

На очередных докладах самого Нессельроде Николай ни словом не обмолвился ему о полученном доносе Чернышева. Он запрятал этот донос в стол, снабдив его пометкой: «для памяти». Нессельроде недоумевал, куда мог бесследно исчез­нуть этот донос, а спросить – значило бы выдать свое участие.

Живой, красочный доклад Муравьева об амурских делах приятно поразил царя своей точностью и определенностью. Он поверил и в доступность устья Амура для морского фло­та и в желание гиляков, орочан, нейдальцев, самогиров от­даться под опеку России. Он понял, что промедление может повести за собой занятие Амура англичанами. Замена на южных границах России добродушных и миролюбивых ки­тайцев англичанами была нежелательной и опасной. Окры­ленный таким приемом царя, Муравьев счел передачу дела на рассмотрение Гиляцкого комитета простой формаль­ностью. На самом же деле оказалось иное.

Бурное заседание Амурского комитета затянулось. Рас­красневшиеся лица участников, а у некоторых и взмокшие, плотно прилипшие к голым лысинам жидкие пряди напома­женных и подкрашенных волос и вдруг оживившиеся тусклые склеротические глаза свидетельствовали о пережитой буре.

Буря действительно разбушевалась, а минутный перерыв позволял противникам обменяться впечатлениями и бросить­ся в бой с новой энергией. Участники четко распались на «воюющих» и «примыкающих». Примыкающие и меньшая братия из министерств сгрудились в обширной столовой у бу­фета, воюющие сгруппировались вокруг вожаков.

К продолжавшему сидеть на председательском месте под громадным, во весь рост, царским портретом Нессельроде подсел бывший директор азиатского департамента, только что назначенный товарищем министра иностранных дел Сенявин, за ним министр финансов Вронченко и военный – Чернышев.

Канцлер нервничал, его смущала неизвестность судьбы доноса Чернышева. Он беззвучно барабанил дрожащими пальцами по толстому красному сукну стола и что-то быстро вполголоса, недовольным тоном внушал по-немецки Сенявину, успевшему уже получить прозвище «Нессельроде-второй». Вронченко и Чернышев, оба приложивши к ушам ла­дони, чтобы лучше слышать, время от времени кивали голо­вами, одобряя заключения канцлера.

Возражения Сенявина, по-видимому, раздражали канц­лера, почувствовавшего с некоторого времени, что хотя благо­воление к нему царя наружно даже как бы усилилось, фактическая власть зашаталась. Выдумка царя поручить управ­ление министерством Сенявину, в то время как канцлер никуда выезжать не собирался, казалась подозрительной. Правда, сделано это было под предлогом облегчения работы канцлера и сбережения драгоценных для государства сил, но ведь он об этом не просил. Пришлось еще и благодарить за проявленную высокую, весьма сомнительную, «милость и вни­мание».

Из прогуливающейся взад и вперед другой воюющей груп­пы, где в центре был Муравьев, доносились оживленные возгласы и приглушенный смех. Это «веселье некстати» еще больше раздражало канцлера и лишало его привычного само­обладания.