Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"

• Название: Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"
• Автор: Николай Дубровин
• Жанр: История
• Год: 1894

---

В начале декабря Лабзии прибыл в Симбирск, где был встречен довольно сочувственно. «Вообще, — писал он кн.Голицыну [368], — в моем несчастии я счастлив: меня привел Господь в такую губернию, которая отличается, кажется, согласием населяющих ее, — одного письма знакомого мне довольно было, чтобы всех расположить ко мне дружески. Многие просили полициймейстера уведомить их тотчас, как я приеду, и потому, лишь я въехал, стали являться ко мне люди с вопросами о моих нуждах и с предложением услуг своих. Некоторые даже ожидали меня в том трактире, где мне пристать надлежало. Но все это в губернском, а не уездном городе, из которых в одном, здешней же губернии, я не нашел ни калача, ни простого пива. Губернатор (которого вообще здесь хвалят) показался и мне человеком добродушным. Он, думая, что я сам местом жительства моего выбрал г.Сенгилей, удивился тому и, рассказывая мне о невыгодностях оного, предлагал даже ходатайство свое об оставлении меня в Симбирске, предполагая поводом к тому, что грузинские князья, присланные также к нему, и некоторые, без сомнения, опаснее меня живут в Симбирске. Но я, опасаясь, чтобы благорасположение ко мне добрых сердец не раздражило паче сердца моих гонителей, просил его сего не делать».

Из Сенгилея Лабзин отправил кн.A.Н.Голицыну письмо, в котором просил «приголубить» сопровождавшего его полицейского офицера, оказавшего многие услуги во время путешествия, и, повергая себя милосердию государя, просил ходатайства о сложении с него «тягостного гнева» императора.

В Сенгилее Лабзин и его супруга поместились в избе, состоявшей из одной комнаты, имевшей аршин восемь в квадрате, рядом с кухней, «откуда чад и тараканы беспокоят нас» писал он [369]. При 13 градусном морозе они сидели в нетопленой комнате и дрогли, не потому, чтобы дров не было или купить их было не на что, а потому, что труба лопнула, и поправить ее было некому. He говоря о том, что во всем городе не было архитектора, но даже каменщика, печника и трубочиста. За печником пришлось посылать за 35 верст к помещику, чтобы починить трубу и, в ожидании его приезда, дрогнуть. В Сенгилее можно было получить тогда многое даром, но за то часто и за деньги нельзя было достать того, что необходимо для самых первых потребностей жизни. Симбирский помещик Петр Петрович Тургенев, по старинной масонской связи прислал Лабзину воз домашних и другой лекарственных припасов, без которых обходиться было трудно. Когда, вскоре после приезда в Сенгилей, Лабзин занемог, то за доктором пришлось посылать в Симбирск; он приехал на другой день, прописал лекарство, но в городе не было аптеки, и надо было снова посылать в Симбирск. Таким образом прошло несколько дней прежде, чем можно было оказать первую помощь больному. Сравнивая свое прежнее положение с настоящим, Лабзин находил, что дешевизна в Сенгилее хуже дороговизны в каком-нибудь другом городе.

He имея средств к существованию. посланный туда, где трудами своими не мог снискать пропитания Лабзин, с полной покорностью жил «с тараканами в дыму и чаду» [370].

«Ах! какая разность, — писал он Хвостову [371], — между тем, чтоб учить и давать другим советы и исполнять то самому! Можно налагать на других бремена тяжка, а самому и пальчиком не пошевелить. Я сам около 40 лет проповедовал другим о крестоношении: может быть, востребовалось от меня показать тому пример на практике самым делом, и что ж? да будет воля Его! Я обнимаю крест, а не бегу от него. Слава Ему, слава Ему преблагому!» [372].

— Я становлюсь историческим лицом — говорил Лабзин, — о котором судить будут потомки. Господь укрепляет немощные мои силы, и я твердо положил: что бы со мною ни последовало и хотя бы стало еще хуже, никого из человеков, а особливо из великанов земли об облегчении участи моей не просить, предавая себя в полную волю Отца моего небесного и доказывая им на опыте, что верующий и без их милостей жить может.

В Сенгилее Лабзин оставался до половины мая 1823 года, когда по ходатайству кн.Голицына и по просьбе оставшейся в Петербурге сестры его Анны Федоровны ему пожалована была пенсия в 2 т. рублей [373] и позволение переехать в Симбирск на жительство.

Ни постигшее Лабзина несчастье, ни трудная, полная лишений жизнь в Симбирске не изменили его характера.

«По избранию ли, попущению ли Господню, — говорил он, — но около 40 лет я работником в Его винограде, и Его уже дело отрубить ли меня от лозы своей, как ветвь негодную, или отеребить ее, дабы больший плод принесла. A работники винограда Господня состоят под иными законами, часто не согласными с мнениями человеческими. Апостолы не могли бы исполнить порученного им дела, если бы слушались суждений и мнений человеческих, — их дело терпеть и страдать. Произнеся раз от всей полноты сердца то, что мы всякий день в церкви слышим: сами себя и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим, я во всю жизнь мою старался иметь сие постоянным себе правилом. Посему ни за какими земными благами не гонялся, не человекоугодничал и вся моя жизнь была не что иное, как сплетение разнородных крестов, которых я не бегал. Все призванные в состояние Апостольское, — говорит г-жа Гион, — не должны заграждать уст своих молчанием от страха гонений, но должны говорить тем дерзновеннее. Терпение в гонениях есть вернейший признак обитающей в душе истины Божией. Терпение и постоянство более обратили людей в христианство, нежели самые чудотворения и кровь мучеников сделалась семенем христиан; ибо чудесам и сатана подражать может, но не терпению. He должно удивляться тому, что злоба человеков изгоняет служителей Божиих, кои сеяли благое семя; напротив того, зная, что и с самим Иисусом поступлено было так же, души Апостольские должны паче радоваться, нежели печалиться, видя себя осуждаемых, обвиняемых, изгоняемых и преследуемых правды ради.

«Вот, милостивый государь, — прибавлял Лабзин в письме кн. Голицыну [374], — сколь различны правила духовных людей от правил обыкновенных человеков! Ежели они истинны, то надобно же кому-нибудь руководствоваться ими; а ежели это заблуждения, то на что же и выпускать такие книги в свет и заблуждения выдавать за важные и великие истины?

«Я предвижу, что и сим письмом не угожу вашему сиятельству, но что ж мне делать? He отвечать на благосклонное письмо ваше было бы невежливо; а отвечать не то, что y меня в сердце и голове, для меня совестно. Быв всю жизнь мою служителем истины, под старость приниматься за лицемерие и лесть мне уже поздно. Я знаю, что мы все, не только цари и вельможи, не любим возражений, а любим только поддакивание, следовательно, для приобретения благосклонности чьей бы то ни было, по мирскому суду, нужно бы было последнее, особливо в моем положении. Но ежели я, и зная свою выгоду, жертвую оною даже с риском, то сие самое не показывает ли, что я движим высшим каким-то побуждением, а не одним своекорыстием? По мнению вашего сиятельства, оправдываться есть как бы грешно; неужели же обвинять человека, не исследовав дела до пряма, душеспасительно? A я до сих пор не знаю, что на меня представлено, правда, или нет? И это не мудрено было бы исследовать, пока еще все те люди, при коих сие происходило, живы. Оправдываться не есть противно никакой морали, никакой философии, никакой религии, тем паче христианской, которая вся основана на милосердии, правде и истине. He только Апостолы и мученики оправдывали себя в иных случаях; но и сам Спаситель, который за тем и нисходил на землю, чтобы пострадать и умереть, и который не хотел было и отвечать Пилату, но когда архиерейский слуга безвинно ударил Его в ланиту, сказал: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли же ни, что мя биеши? т.е. требовал же справедливости. После сего примера можно ли такое требование почитать противным христианскому смирению? Напротив того, если б я обнесен был какому приятелю моему; то, буде дружба его для меня ценна, я должен искать пред ним оправдаться, и скорее я погрешу против смирения, если б я не захотел пред ним оправдаться. Тем паче пред государем, коего милость, по всем отношениям, должна быть драгоценна для верноподданного! Уже многие опыты показывали мне, а последний утвердил, что я в мыслях Его Императорского Величества весьма очернен, и это ли вина, что я ищу избавить себя от напрасного гнева моего государя, избирая к тому не побочные какие пути, а прибегая к помощи бывшего моего начальника, полагая обязанностью подчиненного иметь прямую доверенность и откровенность к своему начальнику; а долг доброго начальника — защищать и покровительствовать своих подчиненных.

«Впрочем (на основании Иоан. XVIII, 36), будучи ни к чему земному, ни к самой жизни здешней не привязан, лишение временных благ я не почитаю большим уроном, и зная, что к блаженству истинному призываются более бедные, нищие и труждающие, нежели счастливцы и любимцы мира, я, по милости Господней, переношу горестное мое положение с твердостью и терпением, какими немногие похвалиться могут, будучи твердо уверен, что если Господу моему угодно будет уделить мне что-нибудь и от временных Его благ, то, как сердце царево в руце Божией, Господь внушит царю и другие обо мне мысли, и тогда окружающие монарха, как теперь не могут подать мне руку помощи в моем страдании, не в состоянии будут воспрепятствовать моему благополучию, которым я хочу обязан быть токмо Богу и государю. Господь до сих пор меня не оставляет, может быть, и государь когда-нибудь обратится ко мне с милостью. Ежели же им это не угодно, я готов все переносить и терпеть по гроб без ропота. Ваше же сиятельство покорнейше прошу сестру мою, которую и вы нашли и христианскою и смиренною, с прочими остающимися там моими домашними, принять под ваше покровительство и не допустить отягчить еще их участь высылкой из квартиры; ибо я, оставаясь в нищенском положении, ни там, ни здесь устроить благосостояние их еще не могу, лишен будучи даже способов руками своими доставать себе пропитание; ибо мне не в портные и сапожники, или не в столяры уже идти; а мое ремесло здесь ни для кого не надобно».