Михаил Савеличев - Меланхолия

• Название: Меланхолия
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Роман о Контакте, о том самом Контакте, о котором уже столько написано и где, кажется, ничего нового настолько невозможно придумать, что если Неназначенная Встреча и случиться, то будет просто обязана уложиться в прокрустово ложе ответственных или безответственных выдумок. Они пришли. Они уже здесь. Они не спустились с небес на своих сверкающих кораблях, не назначили нам Встречу на Плутоне. Они лишь взглянули на человека его собственными глазами и позволили нам прочувствовать свою печаль, свою меланхолию – философский камень преображения жаждущей души. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Данная книга написана с сознательным намерением нанести ущерб всем читателям и по-читателям "традиционной фантастики".

---

Четыре кровати стоят вдоль стен. Та, на которой сижу и которую ни за что не назову своей, прижалась почти к самой двери, на сквозняке. Только здесь и услышишь откровения дремлющего здания. Его кошмары и надежды.

- Тесновато, - подтверждает сосед. - Здесь нет даже туалета. Приходится ходить по коридору. Но я не хожу. Я терплю.

- Зачем черепаха?

- Это не черепаха, - сосед обидчиво косится, но в его глазах пустота, стертая пустота. - Это мое великое доказательство. Единственное и неопровержимое...

- Доказательство чего? - еще одна мысль шлепнулась умирать на язык.

- Всего, - пожимает плечами собеседник. - Ведь это я создал мир и я же доказал его невозможность. Не сегодня завтра все кончится. Исчезнет. Могу и я сам исчезнуть. Выпасть из круговерти доказательств и формул.

Мир вовсе не жаль. Лишь расслабленная вера и тяжелое, невозможно тяжелое тело. Хочется опять упасть на подушку, но математик не отстанет. Будет орать, трясти за плечо. Лучше перетерпеть умиротворяющую сонливость, апатию, неловко следуя прихоти ночной беседы.

- Кто здесь еще?

- Не знаю. Никого. Они только тени. Такие же выцветшие тени былого величия. Мы все здесь - бывшие. Мир хочет убежать от меня, вырваться из моих рук, оставляя позади вот таких, - математик пренебрежительно кивает, - но меня не обмануть.

Словно им разрешили присутствовать, укутанные в одеяла тела зашевелились, застонали, захрапели, заговорили. От них веяло опасностью, душком поддельности, не спали они, а лишь прислушивались, тайком подсмеиваясь над собственной хитростью. Они выплясывали за ширмой ночи, тыкали в легкое покрывало утра мосластыми кулаками, улюлюкая про себя. Тяжелый гул доносился из их упакованных тел. Упрямый гул работающих охладителей, безнадежно притормаживающих тлен умерших душ.

- Они не спят, - сказал математик. - Они никогда не спят. Они только часть вертепа моего безумия. Да, я безумен, ведь я единственный могу в этом признаться. Только свободная воля может утвердиться в собственной ненормальности.

- Заткнись, - доносится из-под одеяла. - Заткнись и не мешай думать.

- Они мнят себя мыслителями, - прыснул математик. - Скромность можно отнести на их счет! Вы не играете на бирже? Я помог бы вашей скромности сколотить несколько миллионов монет!

- Ты в сортир научись вовремя ходить, - посоветовал сосед. - Мы же все-таки не на Земле.

Математик толкнул меня локтем:

- Он - космонавт. Тогда для тебя новенький, космонавт! Скажи-ка мне, откуда они здесь берутся?

Космонавт откинул одеяло и сел. Всклокоченные волосы торчали неопрятными антеннами.

- Чувствуешь, что твое тело наполнили какой-то тяжелой дрянью? - спросил космонавт.

- Я - не чувствую, - сказал математик.

- Не тебя спрашиваю.

Я кивнул:

- Чувствую.

- А сначала эта дрянь плескалась в голове?

- Да.

- Черт, ты слишком быстро говоришь, - щелкнул пальцами космонавт. - Говори либо медленнее, либо побольше слов запихивая в каждую фразу. Неожиданный релятивистский эффект - чудовищные семиотические потери и наведенные шумы.

- У меня было описанное ощущение.

- Понятно. Все как я и предполагал.

- Позвольте поинтересоваться, что же вы предполагали? - язвительно произнес математик.

- Я предполагал гибернацию. Кто-то из экипажа постоянно выбывает - лучевая болезнь, или психика не выдерживает, вот поэтому приходит пополнение. Свежие члены экипажа из холодильников. Меня самого два раза будили и большего по отвратительности ощущения я еще не испытывал. Но ничего страшного, все это скоро пройдет. Только не советую пить таблетки.

Здесь нечто произошло.

Все притихло, как будто в океан привычного шума кто-то вылили бочку масла. Вязкая пленка растеклась, облепила волны, скрепила мягкими объятиями неустойчивость волнения и на какой-то легкий миг взорвалась тишина - разметала в мощной вспышке шепот и стоны, вой труб и шелест занавесок, невесомое хождение разбуженных и гул гибернаторов. Черная клякса расплывалась в мире и ничто не могло стянуть лохматые края. Повеяло холодом, окатило жидким хрусталем до рези, до боли от соприкосновения стеклянной пыли и пупырчатой кожи, сжало, втиснуло в тесную и стылую утробу безмолвия и пустоты, оглаживая когтистыми лапами и стальными крюками и, наконец, выплюнуло в тепло дезинфекции...

- Не говори так, - сказал математик и погладил беспокойно шевелящую лапами черепаху.

- Что это было?

- Разрыв. Разрыв непрерывности, - объяснил математик.

- Слушай его, - сказал космонавт. - Рутинная работа. Переключение двигателей. Так всегда бывает, когда переключают двигатели. Как будто космос настигает тебя... и только тебя.

- Нет никакого космоса, - покачал головой математик. - Это опасная иллюзия. Обман. Не бывает бесконечной непрерывности. Топология Крейнца-Хеммела запрещает такие противоречия.

Космонавт слез со своей кровати и прошлепал к нам, уселся по другую сторону и прошептал на ухо:

- Не слушай его. Он - не человек.

- А кто?

- Оболочка. Скорлупа. Тут много таких, но я еще не выяснил их природу. В прошлом цикле их было меньше... Ходят, мутят экипаж. Кто-то уже вообще не верит в полет. Хотя... Вдруг это и к лучшему?

В дверь постучали. Жидкий сумрак прорезался светом из коридора и половинка черной фигуры протянула руку и пошевелила пальцами. Космонавт вскочил с места, засеменил к двери, о чем-то зашептался на невразумительном языке, затем вернулся к кровати и стал скатывать матрас вместе с простыней, одеялом и подушкой. Получилась огромная, нелепая и неряшливая скатка - подтаявший рулет с висящими концами белья.

- Оказывается, тебя прислали мне на замену! - радостно сказал космонавт. - В холодильнике освободилось место и меня направляют на отдых. Удачно поработать! И никаких метеоритных атак! Спокойной плазмы!

Дверь тихо закрылась. Последний спящий зашевелился.

- Куда его забрали в такое время? - спросил я. Без космонавта палата сразу опустела и его кровать хищно щерилась переплетениями зубов панцирной сетки.

- Не знаю, - сказал математик. - В карцер. На процедуры. На дежурство. Люди меняются.

- Он действительно космонавт?

- Наверное. Ведь я действительно математик. Почему бы ему не быть космонавтом? К тому же он порой высказывал нетривиальные идеи о нашей здешней вселенной. Его тренировали наблюдать... Хотя... В такой халтуре трудно не отметить нелогичностей. Вся надежда на аксиоматику. В сутках двадцать четыре часа и ни часом меньше. Многие... Да что там, все на это ловятся.

- Здесь сутки устроены как-то иначе?

Математик огляделся и прошептал мне на ухо:

- Один час исчез.

- И какой же?

- Тот, что идет после трех по полуночи. Его нет. После трех часов наступает сразу пять часов.

- Понятно...

- Ничего непонятно, - возразил математик. - Даже мне это непонятно. Почему четыре? Чем не угодил час? Перезагрузка иллюзий? Час богов, когда они спокойно могут справить свои ритуалы? Я - бог. Они отняли у меня час жизни!

Под далеким потолком раздалось гудение, проскочила искра и затлела, неуверенно мигая, ртутная лампа, выливая в палату тусклую желчь подступившего дня. Лениво закрутился вентилятор, чьи лопасти оказались упрятаны в решетчатый футляр. Спящий натянул одеяло и заворочался. Коридор заполнялся тихой струйкой шаркающих шлепанец, шуршанием халатов и позвякиванием ложек. Пустота вспучилась суетой, бессмысленной и надоедливой, духом давно почивших правил, раскрытыми глазами так и не пробуждаемых душ, дрожанием рук, зачерпывающих холодную воду и не догадывающихся сжить пальцы. Надсмотрщики щедро отпускали тычки зазевавшимся под одобрительный шепот ждущих своей очереди, нелепое создание отваливалось от обколотого умывальника и другие руки с синяками от внутривенного начинали бесполезные прятки.

Засор постепенно рассасывался, извергал нечистые фонтаны по затхлым палатам, где халаты заменялись на робы, зубные щетки опускались в стаканчики, выпивались горькие лекарства, впрыскивающие тягостное молчание в раскалывающуюся от ссор черепную коробку, раздавался клич и те же надсмотрщики сгоняли стадо к столовой, к металлическим палитрам с углублениями для ярких кадмиевых красок ядовитой кукурузы, ядовитого гороха и ядовитого пюре. Раздражающая желтизна, успокаивающая зелень и обычная белизна, три обертона, выводящие из ступора кататонию жизни, волшебное соцветие, нашептывающее: "съешь меня".

- Прекрасно, прекрасно, - бормотал старик напротив, зачерпывая кукурузу и смешивая ее с горохом и пюре. - Прекрасно, прекрасно...

Математик тщательно отбирал по одной горошине и отправлял в рот. Спящий так и не проснулся и сидел в своем одеяле, закутавшись с головой. Старик оторвался от палитры и посмотрел через стол:

- Я уже говорил, что в связи с моими представлениями о конце света у меня было бесчисленное множество видений, - математик отдвинулся, согнулся, пытаясь заслониться плечом от едкого взгляда старика. - Среди них были ужасающие, но были и неописуемо величественные.