Михаил Савеличев - Меланхолия

• Название: Меланхолия
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Роман о Контакте, о том самом Контакте, о котором уже столько написано и где, кажется, ничего нового настолько невозможно придумать, что если Неназначенная Встреча и случиться, то будет просто обязана уложиться в прокрустово ложе ответственных или безответственных выдумок. Они пришли. Они уже здесь. Они не спустились с небес на своих сверкающих кораблях, не назначили нам Встречу на Плутоне. Они лишь взглянули на человека его собственными глазами и позволили нам прочувствовать свою печаль, свою меланхолию – философский камень преображения жаждущей души. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Данная книга написана с сознательным намерением нанести ущерб всем читателям и по-читателям "традиционной фантастики".

---

Волшебники продолжали творить свои угрюмые чудеса, а вода поднималась все выше и выше. На самом деле это казалось падением. Утомительным, долгим падением сквозь нескончаемую белизну вырожденной звезды, сквозь снежную бурю спорящих фигур в обществе торопливых рыб. Гравитация цепко сжимала прикованное, распятое на высоте тело, задевала острыми когтями ветхую кожу, электролизуя реальность. О, это чудо образов! Голод чутко отзывался на любое движение, порождая запах, фактуру и видения. Целый сонм перепутанных видений. И среди них - самый вычурный и жуткий солипсизм, где нет ничего, кроме нелепой фигуры, трясущейся от холода и подтягивающей под себя крупные ступни с двумя громадными пальцами, уставившейся сквозь розовые очки на очередное собрание торжествующих букв. Главное - правильно расшифровать заговор бытия и небытия, выдернуть нить комплота из кошмарной ночи, рассыпать кубики и сделать еще одну безнадежную попытку.

Вода не может быть такой зеленой. Слишком много дурной зелени.

- Я боролся с болезнью. Я думал о возможной защите от нее. Мне было очевидно, что она укоренилась не во мне, не в жалкой пустыне черепа, где недостаточно влаги и на жалкий саксаул... Она - во вне. Она и есть экзистенция. Вы видите лишь жалкие попытки, обсиженную верхушку айсберга, банальность отвлекающих маневров, выдающих неопытность ныряльщиков психической реальности. Мы обречены на такой шаг, вы же приговорены к непониманию. Как это казалось забавным! Дразнить голоса! Менять ритм своих шагов! Творить все новые и новые заклятья, сбивающие с толку тех, кто преследовал тебя. Затем приходит очередь самоконтроля - касание ледяной, льдистой воды, погружение в настоящий шторм сознания... Еще одна бессмысленность! Потому что мы - это вы. Нас разбили на тысячи осколков, но каждый осколок готов воспроизводить все ту же выцветшую голограмму реальности... Нельзя склеить вазу и выдавать ее за целую. И вот с каждым днем я понимал свое положение все хуже и хуже, с каждым днем я совершал все больше и больше ошибок, потому что я пытался жить, я пытался действовать, я думал "Я", хотя никакого "Я" уже не существовало и никогда не существовало. Да, мы разбились, но мы и получили подлинную свободу. Все это торжество наведенных големов, лживых чар прошло, проскочило сквозь исчезнувшее окно и лишь наши страхи, попытки остановить океан порождали то трепыхание, которое вы и называете болезнью. Агония. Агония - ее имя.

Они молчали и слушали. Их рты отвисали и целые косячки рыбешек устраивались в дебрях кораллов вставных челюстей. Они были профанами, жалкими любителями, которые плещутся у берега и боятся акул. Они видят камни и думают, что весь океан - это только свет, купающийся в воде. Нужно рассказать, где искать подлинный свет... Запястья распухли, размокли, наплыли багровыми складками на проклятый металл, как будто пытаясь его поглотить, растворить, взметнуться к свободе, которой нет.

- В начале вы чувствуете жуткое изменение, произошедшее с миром. Что-то случилось. Сдвинулось. Исчезло. Крохотная, но такая важная деталь, дарующая вам безопасность. Вы сами с собой, ничто не сдерживает взрыва, лишь проклятый адреналин впрыскивается тупым телом в превращенную кровь. Страх - только мнение. В нем нет ни грана переживания, ни грана подлинности, только наведенная тоска приклеенной маски, которая не хочет отдираться от лица... Маска. Их много. Нас обвиняют в расщеплении, но еще большей расщепленностью обладаете вы. Вы как опилки разлетаетесь в стороны под визг безжалостной пилы правил и необходимости, добропорядочности и моральности, ума и страха. Бесформенные, мягкие, одинаковые опилки, которые уже ни за что не поджечь подлинной страсти жизни. Вы думали, что все безнаказано? Что даже болезнь неразборчива в средствах?

Голос гремит и бурлит, разгоняет волны, освобождая мокрое дно шагающим колоннам. Они двигаются ко мне, мое спасение, но я могу не успеть. Я хочу успеть. Сказать, влить в уши настоящих безумцев всю философию и всю мистику Spaltung. Сладкое чувство мщения. Слабость. Легкая слабость перед наплывом силы.

- Для нас все там ново. Там нет привычных людей и связей, там нет работы и нет развлечений. Там только безвоздушное пространство ледяной пустыни обратной стороны луны. Там нужен характер и стойкость, потому что они и определяют, что сделает из вас болезнь! Раздавит, расплющит по полу психбольницы во тьме беспробудного сна, или позволит осознать нечто, осознать и постичь болезнь... Я постиг болезнь. Вы думаете, что самое трудное догадаться, что ты болен? Что в тебе произошло такое превращение, волей которых ты уже не добропорядочный член общества? Глупцы! Напыщенные глупцы! Вы говорите в своей слепоте, что слон - это веревка, вы верите, что познание боли находится в ваших руках, и что вы единственные проводники в паноптикуме видений! Вот ты, именно ты, что скажешь Высокому ареопагу? Выходи смелей, раз они требуют суда!

Шевелится блестящая чешуя лат и благородный Жерар де Нерваль выступает вперед, держась руками за эфесы своих мечей:

- Я хочу попытаться донести до вас, благородные судьи, мои впечатления от длительной болезни, протекавшей в таинственных глубинах моего духа. Я не знаю, почему я использую выражение "болезнь", ведь я никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Иногда мне казалось, что мои силы и способности удвоились. Я ощущал, что знаю и понимаю все на свете, и бесконечно наслаждался собственным воображением. Нужно ли сожалеть об утрате всего этого, когда заново обретаешь свой так называемый разум?

Но, может быть, благородство и запутанность стиля не в чести у Высокого ареопага? Они подозрительно скосили глаза, их распухшие тела шевелятся в причудливом узоре морских течений, они желают истин из глубин жизни. Что ж, тогда твоя очередь, человек, скажи: болен ли ты?

- Мне нечего об этом сказать, - трет ладонями поросшие металлической стружкой щеки простая личность (хотя в личности ли тут дело!). - Я натыкаюсь на железный занавес - неверие. С точки зрения мира это бред. Мир хочет реальности. Я ничего не могу доказать. Я держу это в себе - иначе меня сгноили бы в больнице.

- Я имею на это право! - не выдерживает кто-то в толпе. - Ведь я безумен!

Его толкают локтями и зажимают рот. Выскочка. Здесь все безумны, потому что все нормальны.

Председательствующий колотит молотком по камбале и брызги чернил разлетаются из корчащейся рыбьей тушки:

- Я призываю вас к порядку, уважаемые коллеги, я еще раз призываю вас к порядку! Здесь не место для профанации!

- Не верьте ему! - вторит взволнованный профессор Эй. - Не верьте! Он только выглядит человеком, но в нем уже нет ничего от человека! Его вывернули наизнанку, его глаза и рот смотрят внутрь и все, что он говорит, касается только его! Прошу Высокий ареопаг не принимать во внимание эти аутистические бредни! Он изменен с ног до головы, он готов вытащить на поверхность самые глубины своего естества. Это потрясение, только так и нужно понимать - ПОТРЯСЕНИЕ. Реальность оказалась лишь сборищем фантазмов, а сознательное - бессознательным.

- Ну, я бы не стал кидаться такими обвинениями, - доверительно говорит травести. - Ни один суд присяжных в жизни не видел бессознательного, даже на приеме у психоаналитика.

- Вы правы, коллега, - потирает руки Вернике. - Ой, как вы правы. Пора прекращать балаган и браться за дело! Все в народ, на койки и под инъекции! Ведь в этом есть разумное зерно.

Бейль откашливается от рыбок:

- Лично я всегда подозревал, что те категории, которые мы используем для классификации и постижения нашего материала, не затрагивают глубинных основ человеческого. Мы барахтаемся на поверхности, вытаскиваем и изучаем всякий хлам, отбросы, отторгнутые этими глубинами и не понимаем, что существует первичный источник, чистый и неиссякаемый, не подверженный никакой порче, благодаря которому человек и сохраняет известную долю свободы от всего того, что с ним происходит. В этом пункте я склонен покритиковать нашего уважаемого коллегу (Кречмер добродушно машет рукой), но... Пол, раса, возраст, болезнь, все что угодно есть в каком-то смысле сам человек, но ведь этим он не исчерпывается?

- Надеюсь, - усмехнулся Кювье, - Мы уже сотню лет черпаем из этого источника, а дна действительно не видно. Иначе пришлось бы переквалифицироваться в паталогоанатомов. Модус человеческого лежит в иной плоскости, чем любое наше знание. Мы пытаемся делать операции над зеркальными изображениями и еще удивляемся, почему скальпель не берет стеклянную поверхность! А ведь это может быть чем угодно, некая целостность, таинственно вырастающая из того, что было дано, понято, сотворено, и нам не под силу наблюдать за ней. Это может быть отказ или самоограничение, любовь к собственным основам или ненависть к ним, методическая, формирующая самодисциплина, или такой модус внутреннего поведения, при котором человек приходит, возвращается к самому себе через свои поступки.