Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Таким образом, вторжение в Саксонию казалось в течение недель грубейшим нарушением международного права, не имев­шим за собой никаких смягчающих обстоятельств. 29 августа

прусские войска вступили в Саксонию, и лишь 10 сентября две­ри канцелярии дрезденского кабинета были взломаны несколь­кими батальонами почти при физическом сопротивлении коро­левы Марии-Жозефины, из дома Габсбургов. Саксонский кур­фюрст является одновременно королем Польши. Он хотел сначала бежать в Варшаву, но так как дороги туда были уже не безопасны, он бежал в Кенигштейн, в скалистый Пирнский ла­герь, где в последний момент удалось сконцентрировать сак­сонские войска. Захват и разграбление архива без предвари­тельного объявления враждебных действий казались современ­никам верхом насилия и коварства. Но Фридрих нашел документы, которые искал; они были посланы в Берлин, и там в течение 8 дней советник посольства Герцберг составил оконча­тельный прусский манифест о войне — mémoire raisonné, или «мотивированное заявление»,— почему прусский король был вынужден предупредить намерение австрийского двора.

В манифесте доказывалось на основании факта австро-рус­ской переписки, что король ведет не наступательную, но оборо­нительную войну. «Под нападением подразумевается всякое дей­ствие, идущее вразрез с мирным соглашением. Наступательный союз, стремление и тяготение к войне с другой державой, планы вторжения в чужую страну, внезапное вторжение — все подоб­ные действия также являются нападениями, хотя лишь внезапное вторжение является фактом открытых военных действий. Тот, кто предупреждает эти нападения, должен проявить открытую враж­дебность, но при этом он не является нападающим». Однако, прежде чем появился этот манифест, противоположная сторо­на взяла уже гораздо более решительный тон: 13 сентября авст­рийский император обнародовал «dehortatorium», в котором он отечески увещевал короля прекратить свое неслыханное пре­ступное и достойное наказания вторжение, восстановить все убытки, нанесенные польскому королю, и тихо и мирно отпра­виться домой; он опубликовал также «advokatorium», в кото­ром он приказывал всем прусским генералам и полковникам бросить своего «безбожного повелителя» и не принимать учас­тия в его «ужасном преступлении».

Фридрих не совсем презирал бумажную войну, сопровожда­ющую всегда вооруженные войны, и в свободные часы сам прини­мал в ней участие. Фридрих выступил, например, против папс­кой грамоты, которой австрийскому маршалу Дауну была пожа­лована освященная шпага для борьбы с еретиками, и против подобной ерунды. Он пользовался, однако, этим лишь как сред­ством пускать пыль в глаза тем, кому это было нужно. Серьезно

он к этому не относился. Он смеялся над «dehortatoria» и «advokatoria» доброго императора Франца, так как прекрасно знал, что последний являлся лишь пешкой в руках своей супру­ги, императрицы Марии-Терезии; но он так же легко относился и к своему собственному манифесту о войне. «Когда монархи хо­тят разрыва, — заявлял он хладнокровно, — вопрос о манифесте их не удержит; они вступают в игру и начинают войну, предо­ставляя ее оправдание какому-нибудь прилежному правоведу». Весьма реальное и далеко не неверное понимание военных мани­фестов, которые по этому определению никогда не могут быть причинами, обусловливающими ход исторических событий.

В этом особом случае даже сам составитель военного ма­нифеста 1756 г. сознавался — правда, через 30 лет после смер­ти короля, — что он ходил около решающего пункта, как кош­ка вокруг горячей каши. Тогдашний государственный министр Герцберг писал в 1786 г.: «Совершенно верно, эти планы — разбить короля и разделить его земли — действительно суще­ствовали, но они были проблематичны и предполагались по­стольку, поскольку прусский король даст поводы к войне; ос­тавалось еще неизвестным, могли ли эти планы осуществить­ся и что является более опасным — ждать осуществления их или же их предупредить». Эта точка зрения, к которой Герц­берг пришел лишь в 1786 г., имела уже в 1756 г. своих защит­ников в лице министра иностранных дел фон Подевиля, гро­мадного количества генералов и даже в лице прусских прин­цев, родных братьев короля.

Они, во всяком случае, были ближе к исторической правде, чем Фридрих, писавший в «Истории Семилетней войны», что заговор европейских держав против Пруссии был совершенно готов; императрица-королева, русская царица, короли Фран­ции и Польши — все были готовы напасть на него, так что, когда прусский король решился предупредить их, он будто бы не мог уже приобрести ни одним врагом меньше и ни одним другом больше. Король очень хорошо знал, что сначала был заключен лишь оборонительный союз между Австрией и Францией, так же как между Австрией и Россией, и что в его распоряжении было не менее 10 месяцев для того, чтобы если не разорвать этот союз, то, по крайней мере, помешать его превращению в союз наступательный. Даже в воинственной до тех пор России стала замечаться перемена настроения. Это происходило вслед­ствие настояний Англии, влияние которой в Петербурге всегда было очень сильно и со времени Вестминстерской конвенции действовало целиком в прусском духе; 29 июня Кауниц выразил

в своей депеше к австрийскому посланнику в Париже свое бес­покойство, «как бы русскому двору не надоело откладывание операций, что могло бы понудить его, стремясь к деньгам, усту­пить в конце концов английским намерениям и не только изме­нить предполагаемому втайне делу, но и поставить в немалое затруднение французскую корону отдачей значительного числа войск». Во всяком случае, Петербург с его всегда пьяной ца­рицей и подкупным государственным канцлером был ненаде­жен, да и Париж далеко еще не «окончательно» договорился с Австрией и Россией и, во всяком случае, не имел намерения напасть на Пруссию.

Это было совершенно ясно и Фридриху; он даже весьма ис­кренне полагал, что Франция не будет задирать его всерьез. Почувствовав необходимость после жестокого поражения под Колином отвести от себя тайные и явные упреки своих прибли­женных, он писал — в полном противоречии с позднее состря­панной историей Семилетней войны,— что он считал немысли­мым существование против Пруссии всеобщего заговора, и осо­бенно ссылался на Францию: «Как мог я подозревать, что Франция пошлет 150 000 чел. в Германию? Как мог я предви­деть, что слезы дофины (саксонской принцессы), клевета поль­ской королевы и ложь венского двора вовлекут Францию в вой­ну, стоящую в резком противоречии с ее собственными интере­сами?» Если упустить из виду то, что король, совершенно в духе своего времени, приписывает большое значение мелким причинам, то здесь он признает горькую правду жестокого ра­зочарования в том, что он не боялся действительной опасности со стороны Франции. Он рассчитывал иметь дело главным обра­зом лишь с Австрией и Россией, и самое большее с 24 000 чел. французских вспомогательных войск, которые Франция была обязана выставить для австрийского двора в случае нападения на Австрию. Фридрих думал, что этим дело ограничится, так как Франция была тогда еще занята Англией.

Сначала мнение Герцберга господствовало в прусской исто­рии, признававшей, что король поступил правильно, начав вой­ну, но, чем больше открывались архивы, и не только прусские, но и австрийские, французские и русские, тем становилось все более и более ясно, что война не угрожала серьезно в тот мо­мент, когда Фридрих вторгся в Саксонию, и что этим вторжени­ем он не только не разорвал коалицию своих врагов, но, пожа­луй, в первую очередь крепко спаял ее. Политическая ошибка в расчете короля была очевидна, но в военном отношении заня­тие им Саксонии было, по меньшей мере, образцом искусства.

Если уже действительно пришлось бы рассчитываться с сопер­никами, то Саксония представляла собой великолепную аренду для военных действий — «широко выдвинутый между Силезией и Бранденбургом закрытый бастион, представлявший в руках противника большую угрозу для Пруссии, но прекрасно защи­щавший ее и великолепно соответствовавший как наступлению, так и обороне». Это занятие Саксонии оправдывалось еще и тем, что в 1746 г., когда Фридрих II, уважая нейтралитет Саксо­нии, вел кампанию в Богемии, Саксония ударила на него с тыла.

Фридрих действительно пощадил тогда Саксонию, несмот­ря на свои победы в бою при Генненсдорфе и в битве при Кесельсдорфе, хотя совершенно бесспорно, что Саксония в то время формально не присоединилась к австро-русским военным пла­нам, но только потому, что кнут лежал слишком близко от со­баки. Из депеши, присланной ему его дрезденским шпионом, Фридрих видел еще в 1753 г., как старательно настаивал сак­сонский посол в Петербурге на том, что его правительству дол­жно быть дозволено не вступать в эту большую опасную игру и не нападать на такого могущественного соперника до тех пор, пока он не будет настолько ослаблен, что не сможет раздавить Саксонию одним ударом; русский канцлер охотно согласился, что Саксония не должна с самого начала вступать в борьбу, но может подождать, пока рыцарь не пошатнется в седле. Уже тог­да министр Брюль ни на минуту не скрывал своего враждебного отношения к Пруссии, и, таким образом, Фридрих предупре­дил коварные планы вполне справедливой самозащитой, «раз­давив» Саксонию сразу же, как только начал свою борьбу с Ав­стрией. При своем вторжении в Саксонию Фридрих все же зая­вил, что он действует так лишь под давлением обстоятельств и мечтает о том моменте, когда эти обстоятельства будут устра­нены и он сможет возвратить «его величеству польскому мо­нарху как справедливое возмещение Курляндию»; если же его величество присоединится к нему, то он не только будет за все щедро вознагражден прусским королем, но последний будет думать о его интересах, как о своих собственных.