Дэвид Лодж - Райские новости

• Название: Райские новости
• Автор: Дэвид Лодж
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: ISBN 5-94145-063-Х (.Иностранка.) ISBN 5-93381 -074-6 (Б.С.Г.-ПPECC)

"Райские новости" — это роман о безнадежно разобщен­ных людях, которых на короткое время объединяет поезд­ка на Гавайи. Пронизанное юмором повествование пере­межается философскими рассуждениями, помогающими понять сложный и запутанный мир героев, нередко пара­доксальный, а подчас нелепый и смешной. И нужно неве­роятное стечение обстоятельств, чтобы, проехав полми­ра, эти люди научились понимать и ценить друг друга, а главный герой романа наконец-то обрел смысл жизни и подлиннyю любовь.

ISBN 5-94145-063-Х (.Иностранка.) ISBN 5-93381 -074-6 (Б.С.Г.-ПPECC)

---

Монахиня залилась румянцем и опустила глаза.

— Думаю, на сегодня достаточно, — сказал он. — К следующей неделе я бы попросил вас посмотреть эту главу от Матфея и комментарии по списку в роздан­ном вам материале, начиная с Августина[117]. Мистер Баррингтон, — обратился он к выбранному им надежному на вид учителю, занимавшемуся исследовательской работой без отрыва от своих основных занятий. — Вы не могли бы предварить обсуждение кратким докла­дом?

Баррингтон нервно улыбнулся и кивнул. Пока дру­гие студенты покидали аудиторию, он подошел к Бер­нарду посоветоваться, какую дальше читать литературу. Когда он ушел, Бернард собрал свои бумаги и напра­вился в преподавательскую, чувствуя, что заработал пе­рерыв на кофе. По пути он заглянул в канцелярию кол­леджа проверить свой почтовый ящик. Джайлз Фрэнк­лин, специалист по миссионерской деятельности и один из старейших преподавателей, стоял перед ящи­ками для корреспонденции и совал в них отпечатан­ные на ротаторе листы желтой бумаги. Он радостно приветствовал Бернарда — Бернард никогда не видел его в дурном настроении. Это был крупный, громо­гласный мужчина, вылитый монах прежних веков, его щеки походили на два розовых сморщенных яблока, а на голове светилась природная тонзура — лысина.

— Возьмите, — сказал он, протягивая Бернарду ли­сток. — Программа преподавательских семинаров на этот семестр. Я поставил вас на пятнадцатое ноября. Кстати... — Фрэнклин понизил голос, — мне было приятно узнать, что вас собираются взять на полную ставку.

— Спасибо. Я тоже рад, — ответил Бернард. Он до­стал из своего ящика пачку конвертов и бумаг — в на­чале учебного года всегда было много внутренней почты — и стал ее просматривать. — Это хотя бы озна­чает, что я смогу позволить себе нормальную... — Он дошел до толстого желтого конверта с наклейкой «авиапочта» и замер.

— Что такое? — весело спросил Фрэнклин. — У вас такой вид, будто вы боитесь его открыть. Какой-то журнал отверг вашу статью?

— Нет-нет. Это личное, — ответил Бернард.

Вместо преподавательской он пошел с письмом на улицу, в парк колледжа. Стоял дивный октябрьский день. Солнце грело плечи, но в воздухе, необычно про­зрачном для Раммиджа, чувствовалась осенняя све­жесть. Высокое атмосферное давление и ветер, дув­ший прямо от Молверна, рассеяли привычную дымку. Цвета были почти неестественно ярки и четки, как на пейзажах прерафаэлитов[118] в муниципальной картин­ной галерее. По ярко-голубому небу медленно плыли пушистые белые облачка, похожие на пасущихся овец. В конце лужайки, на которой летом играли в грубое подобие крокета, полыхал медью бук — как дерево, ох­ваченное, но еще не уничтоженное пламенем. Под бу­ком стояла деревянная скамейка, посвященная преды­дущему ректору, сидя на которой Бернард любил чи­тать поэзию. Он сел и взвесил пухлый конверт на ладони, рассматривая чуть наклонный почерк Иолан­ды, словно пытаясь найти ключ к содержанию письма. Фрэнклин был не так уж далек от истины: Бернард не решался открыть конверт. Почему она ему написала? Она никогда до этого не писала ему — он вообще в первый раз увидел ее почерк и понял, что письмо от нее только потому, что она указала свое имя и адрес в левом верхнем углу конверта. Она звонила ему раз в неделю, рано утром в воскресенье — по британскому времени, — когда в назначенный час он слонялся во­круг платного студенческого телефона в пустом вести­бюле, и только один раз отошла от этой договоренно­сти, позвонив среди ночи, чтобы сообщить, что Урсула мирно скончалась во сне. В очередное воскресенье она позвонила ему, чтобы рассказать о похоронах, и в эти выходные он ожидал нового звонка. Когда Иолан­да звонила, они разговаривали только об Урсуле или обыденных новостях друг друга. Вопрос об их отно­шениях по-прежнему был, с молчаливого согласия, «отложен». Так почему же она написала? Он припом­нил, что есть такие письма — они, кажется, называют­ся «Дорогой Джон!», — в которых обычно в дружеской форме невесты сообщают об отказе. Он под дел ногтем клапан и вскрыл конверт.

Милый мой Бернард,

Пишу тебе, чтобы рассказать о последних днях Урсулы и о ее похоронах, хотя я только что положила трубку после нашего разговора, но телефон — неудовлетворительный инструмент для сколько-нибудь важных разговоров, осо­бенно с этим эхо, которое иногда появляется из-за спут­никовой связи. И я не могу расслабиться, зная, что ты сто­ишь в общественной будке посреди студенческого обще­жития... теперь, когда тебе дают нормальную работу, надеюсь, ты обзаведешься личным телефоном!

Урсула, какая же она была славная. Я действительно по­любила ее за те несколько недель, что мы были знакомы. Мы очень много говорили о тебе. Она была так благодар­на, что ты постарался приехать и привез с собой отца, — ну, все это ты уже знаешь, но можно и повторить, потому что она заставила меня пообещать, что я не вызову тебя сюда снова, когда стало ясно, что она стремительно угаса­ет. Она знала, что у тебя как раз начинается учебный год, и сказала, что, даже если бы ты и сумел вырваться, не имело смысла тащиться в такую даль. «К тому времени, как он сю­да доберется, мы уже и поговорить-то не сможем», — доба­вила она. Боюсь, мой звонок с сообщением о ее смерти стал для тебя потрясением, но она так просила. В послед­нюю неделю Урсула была очень слаба, не могла даже гло­тать болеутоляющие таблетки, так что ей делали уколы. Не могла много говорить, но ей нравилось, что я приходила и сидела рядом, держа ее за руку. Как-то раз она прошеп­тала: «Почему они не оставят меня в покое?» — и в ту же ночь тихо скончалась во сне. Рано утром на следующий день мне позвонила Энид да Сильва.

В предыдущие недели мы потратили довольно много времени, обсуждая процедуру похорон. В этом не было ничего неприятного и гнетущего, просто забота о том, чтобы перед смертью привести все дела в надлежащий порядок. Сначала она хотела, чтобы ее пепел развеяли с того места, где она однажды с тобой останавливалась — на дороге, идущей вдоль побережья, рядом с Алмазной го­ловой. Но оказалось, что на этот счет имеется запрет ор­ганов здравоохранения, и в любом случае в это время го­да преобладают ветры с океана, так что все это вылилось бы в весьма непростую операцию. Как сказала сама Урсу­ла (она обладала потрясающим чувством юмора, правда?): «Не хочу запорошить собой волосы и праздничные одеж­ды своих друзей». Поэтому остановились на том, что ее пепел развеют в океане у Вайкики.

Отец Макфи отслужил короткую заупокойную служ­бу в крематории. Пришли Софи Кнопфльмахер и не­сколько друзей Урсулы, человек десять, в основном ста­рые дамы. Софи навещала ее в Макаи-мэнор в те дни, когда я не могла, и Урсула оценила это по достоинству, хотя любила делать вид, что Софи всего лишь назойли­вая кумушка, сующая нос не в свои дела. Отец Макфи очень хорошо говорил об Урсуле и напомнил, каким об­легчением для нее стало присутствие в конце болезни членов ее семьи. После службы он сказал, что собирает­ся везти пепел на пляж Форт-Дерасси, чтобы там его раз­веять, и может взять с собой желающих. Мы с Софи по­ехали с ним. Это было днем в субботу, и он подгадал так, чтобы попасть на гавайскую мессу с народными песно­пениями, которую в летние месяцы субботними вечера­ми проводит (служит? дает? отправляет? — не знаю пра­вильного глагола) на этом пляже Департамент военных священников. Рядом с пляжем находится Главное воен­ное управление. Урсула сказала отцу Макфи, что иногда ходила на эту мессу, и он знал капеллана, который ее проводит.

Нечего и говорить, что до знакомства с Урсулой я об этой мессе не знала. Как тебе известно, я не очень-то на­божна. Достигнув возраста независимости, я первым де­лом отказалась ходить на воскресную службу в пресвите­рианскую церковь, которую посещали мои родители, и с тех пор никогда не заходила в церковь, кроме как на свадьбы, похороны и крестины. Думаю, что на самом де­ле на католической мессе я присутствовала всего один раз — на свадьбе моей подруги по колледжу. Это была итальянская церковь в Провиденсе, штат Род-Айленд, на­битая жуткими статуями. Вся церемония казалась мне те­левизионным шоу с участием звезд — мальчики в крас­ных одеяниях, прислуживавшие в алтаре, и священник в своем парчовом наряде, то входившие, то строем выхо­дившие, свечи, колокола и хор, очень громко певший «Аве Мария». Но здесь все было по-другому — на пляже поставили простой стол, паства стояла или сидела вокруг него на песке неровным кругом. Остановились поглазеть люди, которые явно не были католиками — туристы и об­служивающий персонал, — просто оказавшиеся на пляже по пути домой, некоторые из любопытства присоедини­лись к пастве. Молодые местные ребята раздавали бро­шюрки с отпечатанной службой. Прилагаю экземпляр на случай, если тебя это заинтересует. Как видишь, большая часть шла по-английски, но пели по-гавайски, в сопро­вождении похожих на гитары инструментов, и во время пения гимнов несколько местных девушек в традицион­ных травяных юбочках танцевали хулу. Я, конечно, знала, что изначально хула была религиозным танцем, но ту­ризм и Голливуд ее настолько обесценили, что теперь трудно воспринимать хулу в таком ракурсе. Даже подлин­ное исполнение, которое можно увидеть в Епископаль­ном музее, — по сути своей театральное, а хула в Вайкики — это что-то среднее между танцем живота и бурлес­ком'. Поэтому хула во время мессы оказалась небольшим потрясением. Но все получилось. И получилось, мне ка­жется, потому, что эти девушки танцевали не особенно хорошо и сами были не очень-то красивы. Я хочу сказать, что они были вполне на уровне в обоих отношениях, но — ничего сверхъестественного. Это немножко похо­дило на концерт в конце семестра в средней школе, обе­зоруживающе любительское исполнение. И конечно, они не улыбались застывшими, приклеенными улыбка­ми, которые ассоциируются с профессиональными ис­полнительницами хулы. Они были серьезны и полны благоговения. Софи взирала на все это с неподдельным интересом и сказала потом, что все было очень мило, но она не понимает, при чем тут церковь.