Ярослав Кратохвил - Истоки

• Название: Истоки
• Автор: Ярослав Кратохвил
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1969

Роман Ярослава Кратохвила «Истоки» посвящен жизни военнопленных чехов и словаков в революционной России 1916–1917 годов. Вместо патетического прославления «героического» похода чехословаков в России Кратохвил повествует о большой трагедии военнопленных — чехов и словаков, втянутых в контрреволюционную авантюру международной реакции против молодой России, и весьма неприглядной роли в этом чехословацких буржуазных руководителей, а так же раскрывает жизненные истоки революционного движения, захватывавшего все более широкие слои крестьянства, солдат, как русских, так и иноземных.

---

Бугров смотрел теперь куда-то в сторону — то ли на ружье свое, то ли на воду. Поверхность озерца мирно поблескивала; солнце падало на Бугрова сквозь поредевшую листву.

Беранек окликнул его:

— Ваше благородие…

— Хорошо, — промолвил Бугров, едва обернувшись. — Пусть подождет. Ты где оставил лошадь?

Беранек, подбодрив Арину взмахом руки, побежал обратно к лошади. Арина уйти не осмелилась.

Бугров заставил ее еще постоять у себя за, спиной.

— Ну, что тебе? — спросил он потом.

Арина, оказавшаяся здесь против воли и не приготовившаяся, не знала, что сказать.

— Так чего же ты хочешь?

Тут Бугров прямо взглянул на нее. Арина молчала — ведь знает же барин, зачем Беранек привез ее…

— Хочешь, чтоб старика твоего дома оставили? Да? А мужа нету?

— Нету…

— Ишь ты, молодка… а краснеет, как девица! Отчего же не хочешь ты мужа?

Она промолчала, и Володя пошутил через силу, сам покраснев при этом:

— Уж не слюбилась ли со старым-то?

Арина гневно нахмурилась, и еще ниже опустила голову.

Лес покоился в полнокровной послеполуденной тишине. В солнечных лучиках, заткавших эту тишину, мелькала бесшумно светлыми точечками мошкара. Рыба плеснула в воде. И где-то в этой тишине притаилось дыхание и биение крови в жилах.

Бугров вдруг смутился. Разом почувствовал себя слишком молодым.

— Ну?

Глаза у него мутно блеснули, покраснели уголки век.

— Ладно, посмотрим, — сказал он голосом, неприятным ему самому. — Но лучше бы отправить старика…

Он принужденно засмеялся.

— Пускай идет! А ты мужа себе найдешь. Молодого, пригожего. А?

Он видел румянец Арины, но ответа ее не дождался.

— Или… если с хозяйством тебе трудно управиться… можешь наняться в имение…

Он опять неестественно засмеялся.

— Чего не сделаешь для послушной бабочки… А? Что?

С бьющимся сердцем смотрел Бугров на ее молчащее яйцо. Бередил себя представлением о том, как под его рукой скользила по гладкому телу грубая льняная рубашка.

— Ах, да! — от собственных слов у него перехватывало дыхание. — Мы ведь тебе тогда рубашку испачкали и не отблагодарили.

Арина, удивленная таким поворотом разговора, на мгновение подняла голову.

— Следовало бы подарить тебе новую… красивую, батистовую… Что скажешь?

Пылая жаром, Бугров потянулся к ней.

— Что скажешь, а?..

Арина невольно, испуганная его движением, прижала юбку к коленям. Бугров потянул ее за подол, но сейчас же, под взглядом ее, отпустил, — отрезвляющий холодок вдруг облил его виски.

— Ну хорошо. А там, насчет этого… посмотрим.

Арина пошла было прочь, но Бугров еще окликнул ее. Она подошла; охваченный смятением, он озабоченно хмурился.

— Подержи-ка! — попросил он и поднялся, отложив ружье.

Арина, недоумевая, нагнулась, чтобы поднять ружье, и тут Бугров с силой обхватил ее. Он схватил ее так стремительно, что она, хоть и выпрямилась в ту же секунду, все-таки потеряла равновесие. В следующее мгновение оба сидели на земле.

Покрасневший Бугров злобно воскликнул:

— Что ж ты делаешь! Пугало я, что ли?

Арина закрыла глаза.

— Не троньте меня, барин…

— Да что я тебе делаю?

Слова его были раскалены добела и с трудом вырывались из горла.

— Ишь, какая… без мужа… красавица… а монашкой прикидывается…

Арина боролась, не глядя в лицо молодого человека. Она крепко стиснула зубы. От барина пахло духами. Арина отдирала от себя его пальцы и, морща лоб, все твердила:

— Барин, барин… Не надо, пожалуйста…

— Ты здорова? — грубо брякнул Бугров, но под взглядом ее сейчас же виновато поправился: — Здорова, конечно… И хороша…

Голос его обжигал страстной настойчивостью.

Арина отвернула свое, тоже уже разгоревшееся, лицо. Сквозь завесу листвы посмотрела она на любопытную тропинку, убегавшую от нее вдаль. На ухе своем и на шее она чувствовала сильное, пахнущее тонким табаком дыханье мужчины. Сердце ее колотилось — покорное, беспомощное, готовое сдаться. Она перестала бороться и закрыла глаза.

Потом, когда она уже встала, не поднимая глаз от земли, слышала только, как бьется в висках и шумит в голове кровь.

Водяная гладь отражала солнце, его отраженный свет дрожал на лице Арины. Тишина отдыхала, а Арина была пьяна от великого страха.

— Вот видишь, — засмеялся Бугров, преодолевая смущение. — Молодой барин тебе мужа заменит. Хороша ты, красавица. Таких в деревне мало. Что? Надеюсь, ты барина за это не осудишь. А понадобится тебе пленный вместо старика — дадим. И в имении работать можешь. Я скажу Юлиану Антоновичу. Прощай, красавица!

И когда Арина ушла по тихой тропинке, раскачивая широкой юбкой, Бугров растянулся навзничь на зеленой траве, закурил папиросу и долго смотрел в синее небо над греющимся под солнышком лесом. Спокойная вода метала нежно-дрожащие блики в полнокровную, умиротворенную тишину. По жилам Бугрова растекалась мягкая, теплая усталость.

Беранек, заметив на тропинке Арину, сияя, пошел ей навстречу.

— Ну, как?

Но Арина спешила и лишь коротко ответила ему что-то с сосредоточенным выражением на лице. Беранек крикнул ей вслед:

— До свиданья! Я приду вечером. Скажи Тимофею!

Позже, когда он вез Бугрова домой, Беранек рад был излить благодарность, распиравшую его; но так была она велика, что подавляла собой все слова. А Бугров, лениво откинувшись в коляске, тоже молчал и лишь мечтательно глядел на дорогу.

Дома Бугров охотно позволил высадить себя и на прощанье протянул ошеломленному Беранеку пятирублевую бумажку. В ответ на горячие изъявления благодарности он сердечно и растроганно похлопал пленного по плечу:

— Это тебе за хорошую службу, за компанию… Увидимся через год!

Он еще раз хлопнул Беранека и совсем расчувствовался.

— Если что понадобится, Иосиф, пиши! И если тебе по душе — служи, сколько хочешь.

Беранек, поедая глазами Бугрова, живо чувствовал тяжесть своей угловатой души, переполненной благодарностью и только что возникшим чувством долга, с каким он гордо выложит Бауэру эту новенькую пятерку.

Он едва удержался, чтоб не выразить это новое чувство долга в словах: «И никаких забастовок и скандалов!»

Выражение Беранековых глаз напомнило Бугрову о его собственной доброте, и чувство это было сильнее незначительного угрызения совести. Если б не завтрашний отъезд, Володя был бы доволен сегодняшним днем и весел. Было ему легко, как после купанья.

Весь вечер он был особенно нежен к Зине и остро ощущал ее девическую чистоту. Сегодня он восхищался ею. И благодарил судьбу за то, что она поднимает его над грязью животной любви, в какой погрязли людишки там, глубоко под ними, и какую он сам испытал сегодня.

А Зина вздрагивала от вечерней прохлады, от прозрачной грусти последней перед разлукой лунной ночи, и чистое благовоние ее волос наполняло ноздри Володи.

43

Тотчас по отъезде Володи Бугрова полковник Петр Александрович известил о своем намерении прибыть в Обухово.

Бауэр позаботился о том, чтобы все пленные узнали: едет воинский начальник и владелец этих мест.

Юлиан Антонович сообщил о том же пленным офицерам, затем заглянул в коровник и поехал в поле, где мирно разъяснил недавним бунтовщикам обязанности всем довольных пленных, объявив, что никто не будет обижен.

Чехи многозначительно заулыбались, сосед подтолкнул соседа. Гавел сейчас же выскочил с предложением не сдаваться, что было, однако, с неожиданной твердостью отвергнуто Завадилом, и с чем, к изумлению Гавла, согласились остальные — кто молча, кто с некоторой досадой:

Иозеф Беранек, на которого в эти дни приказы так и сыпались, постепенно превращался под их градом в монолитную каменную глыбу. С тяжеловесной преданностью ловил он каждый знак Бауэра и, сжав губы, исполнял все поручения. Он ни с кем не разговаривал, даже когда помогал подновлять таблички с фамилиями на нарах, где спали чехи, убирать и чистить помещение. Не обращал он внимания и на враждебные усмешки.

Петр Александрович прибыл в Александровское около полудня. Валентина Петровна, хотя и она не могла не заразиться той скукой, какой томилась Зина после отъезда Володи Бугрова, встретила отца без радости. Впрочем, Петр Александрович и сам приехал в необычайно скверном настроении.

По дороге он видел поле погибшей пшеницы, где местами уже зазеленели сорняки; видел черно-пепельные пятна на месте сожженных крестцов; и он унес в свою комнату молчаливую, окаменелую злобу на то, что снова исподволь накапливалось под растрепанными крышами изб по берегам крестьянского мира.

На хутор Обухове он предпочел пока не ездить. Вместо того он вызвал к себе прапорщика Шеметуна.