Ярослав Кратохвил - Истоки

• Название: Истоки
• Автор: Ярослав Кратохвил
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1969

Роман Ярослава Кратохвила «Истоки» посвящен жизни военнопленных чехов и словаков в революционной России 1916–1917 годов. Вместо патетического прославления «героического» похода чехословаков в России Кратохвил повествует о большой трагедии военнопленных — чехов и словаков, втянутых в контрреволюционную авантюру международной реакции против молодой России, и весьма неприглядной роли в этом чехословацких буржуазных руководителей, а так же раскрывает жизненные истоки революционного движения, захватывавшего все более широкие слои крестьянства, солдат, как русских, так и иноземных.

---

— Da sind wir solidarisch! [158]

Люди из ближайшего окружения Бауэра упорно продолжали молчать.

Тогда Бауэр вытащил из кармана приготовленную газету — будто случайно обнаружил ее у себя, — глянул на нее и бросил Гавлу.

Синим карандашом на полях было написано: «Экономика России» и жирно отчеркнута фраза: «Мы знаем, что в этом отчасти даже наш долг по отношению к братскому народу».

— Вот, прочитайте!

Гавел отвернулся от газеты и, уставившись в потолок, наконец — первым из чехов — воскликнул с жарким упрямством:

— Не пойду, не пойду, не пойду! Не пойду я… к этому вору! Сдохну, а не пойду!

— При чем тут ваши воображаемые воры! Речь идет о работе в русском имении, Гавел, не заблуждайтесь! Речь о том, чтоб положить конец подстрекательству! Когда сюда едет сам владелец имения, полковник Обухов, и когда мне приказано навести порядок в счетах…

Кто-то шумно перевалился на бок и бросил:

— Это верно, речь о работе в русском имении, о работе на русского вора-полковника…

Из полутьмы посыпались возгласы:

— Эй, Гавел, куда до него нашим австрийским фельдфебелям!

— Слава богу, хоть наши на фронте лупят эту сволочь…

— Господин Гавел, а здорово подкузьмили вас ваши братья-славяне!

— Ха-ха-ха!

— Mit einem brüderlich russisch-slawischen Zirkel! [159]

— Xo-xo-xo!

Гавел слушал эти дружные выкрики со стиснутыми зубами. Вспомнив вдруг насмешливый взгляд Орбана и представив себе Юлиана Антоновича, говорящего по-немецки, он резко повернулся спиной к Бауэру и ко всем остальным.

Такое неуважение глубоко оскорбило Беранека. Теперь он принял решение.

— Я выйду на работу, пан учитель, хотя бы и за всех, — объявил он громко и твердо.

— Надорвешься! — фыркнул кто-то.

— Да что с него возьмешь? Овца!

Тут Гавел взвился, как распрямленная пружина.

— Herrgott! [160] — заорал он, оглушив всех. — Еще слово, и я разобью все немецкие рожи! Ведь это одна немецкая проклятая шайка! От управляющего до ренегатов и поджигателей! Все тут куплены!

Бауэр выскользнул из коровника, когда там вулканом заклокотала оглушительная перебранка.

Беранек нес за ним его вещи. Бауэру очень хотелось уклониться от любопытства офицеров, высыпавших на улицу. Он скупо отвечал им и, не задерживаясь, прошел мимо. Тогда они ухватились за Беранека.

— Ну как, Иозеф, бастуем?

— Я — никогда, пан лейтенант, — кратко, верноподданно и чуть ли не с обидой ответил Беранек.

* * *

На следующее утро — это был вторник, — усмиренные пленные молча потянулись на обычные работы. Ненависть между обеими партиями, едва теплившаяся прежде, запылала вовсю после вчерашнего ожесточенного выпада Гавла. Да и в среде самих гавловцев настал глубокий разлад.

В поле первыми отрезвели немцы, приученные к дисциплине. Пусть они не высказывали этого вслух, пусть там и сям еще вздымалось строптивое слово — все же, в глубине души, они считали бунт пленных чем-то неестественным и бессмысленным.

Зато строптивые чехи бесились и оскорблялись за попранную справедливость, поглядывая искоса, как спокойно разговаривают немцы с Юлианом Антоновичем; они и сами не прочь были снова заслужить его благосклонность.

42

В этот вторник Иозеф Беранек отправился на почту, окончательно перестав интересоваться делами пленных. Он спешил — хотел еще в тот же день послужить Володе Бугрову, послужить беззаветно и преданно, всеми нервами, всеми мыслями, из одного лишь наслаждения услужить.

За время каникул Володи Бугрова Беранек искренне привязался к этому пусть взбалмошному, но неиспорченному юноше. И Бугров привык к своему пленному, всегда полному готовности, всегда оказывающемуся на месте — и всегда благодарному за случай услужить. Раз как-то они вдруг заговорили о том, что встретятся в будущем году. Оба верили, что к тому времени война уже кончится, но Беранек непременно останется тут.

О таком своем будущем Беранек думал с жарким нетерпением.

Это были последние дни Володиных каникул — он уезжал в конце недели. Последние вольные деньки торопили. По мере того как все быстрей и быстрей убегали часы, на Володю налегали все несвершенные желания, планы и мечты. Последние часы свободы Володя пил полными глотками, снова и снова смакуя все то, что уже было безвозвратно. Его переполняла потребность быть щедрым ко всему, что он должен был покинуть. Он прощался с каждым уголком — все они казались ему связанными с чем-то важным в его жизни. В последний раз исходил он с Беранеком густые заросли на берегу речки, где летом он подслушивал голоса купальщиц, — округлые, упругие, теплые голоса. Он утомил Зину, гоняя с нею по всем знакомым местам, и растягивал дни, бродя вечерами с Беранеком или сидя с Зиной до поздней лунной ночи.

Вечер вторника был отведен для последней тяги.

Беранек успел только на минуту заглянуть к Тимофею, которого еще не видел после его возвращения из города.

Тимофей с утра ушел, Арина не знала куда и плакала, говоря о нем. Она, видимо, мало верила растерянным утешениям Беранека и твердым обещаниям и надеждам на помощь молодого Бугрова.

И в самом деле Беранек, чье светлое настроение снова омрачилось при виде Арины, не нашел в этот вечер слов и смелости поговорить о ней с Бугровым.

Случай подвернулся только в среду, когда он, после ночных блужданий, вез Бугрова по дороге от Базарного Села. Там, где когда-то Бугров и Зина застряли в болоте, Беранек вдруг набрался храбрости и сбивчиво напомнил Бугрову об Арине.

— Ты с ней знаком? — спросил Бугров.

— Да, — ответил Беранек, и, как в тот раз, в нем поднялась волна гордости.

— Красивая бабенка, — похвалил ее Бугров. — Ас кем живет?

— Одна. Свекра ее, Тимофея, на войну берут. — Тут Беранека обдало жаром, и он заколебался. — Одна остается…

— Ну что ж! Найдет себе молодого, или ей пленного дадут.

Беранек вспыхнул.

Проезжая Крюковское, Беранек попридержал, лошадь на перекрестке и, показав Бугрову избу Арины в конце боковой улочки, сказал:

— Тимофей, ее свекор, к барину ходил, к пану полковнику. Просил…

— Ладно, поезжай!

— Хотели и ваше благородие просить…

— Кто — Арина? А сама не пришла… — засмеялся Бугров.

Обжигающая надежда стала комом в горле Беранека, и он невольно натянул вожжи. Однако Бугров приказал:

— Нет, нет, поезжай!

И опять Беранек ни на что не решился.

Но в пятницу, в предпоследний день своего пребывания в Александровском, Бугров вдруг изменил план последней прогулки и велел Беранеку везти себя опять в лес у Базарного Села.

Когда проезжали Крюковское, все жилочки у Беранека так и трепетали — но он не отважился больше ходатайствовать за Тимофея. Однако странно! — Бугров сам вспомнил об Арине.

— Что же твоя Арина? Так и не приходила просить…

Беранек, запылав, минуту молчал и лишь потом выговорил:

— Боится…

— Чего же? А может, ей старик-то и не нужен. Сколько ему? Вот ты бы скорей подошел к роли хозяина. А?

Беранек уставился на лошадиные уши, а грудь его распирали слова благодарности, которые он не осмелился высказать.

В лесу он с преувеличенной услужливостью бросился высаживать Бугрова, но тот выпрыгнул сам и, не взглянув на Беранека, сказал:

— Если хочет просить, пусть приходит. Можешь съездить за ней.

Беранек, не поняв, растерянно смотрел на покрасневшие уши и шею молодого человека и не двигался. Бугров, отошедший на несколько шагов, оглянулся, встал.

— Понял? Если твоей Арине что-то от меня нужно, пусть придет еще сегодня. Сегодня — последний день. Можешь привезти ее. Я буду там. — И он в каком-то смущении неопределенно махнул рукой на лес.

Радость Беранека вскипела, как капля воды, упавшая на раскаленную плиту. Счастливый и гордый, словно держа в руках неожиданный выигрыш, он погнал лошадь обратно в Крюковское. Теперь он боялся только, что не застанет Арины дома, но твердо решил найти ее, где бы она ни была.

Арина копала картошку в огороде. Тимофея опять не было дома, и Арина пришла в крайнее смущение, когда неожиданно появился Беранек, да еще в господской коляске. Она бросила мешок и лопату на грядке и, хотя Беранек торопил, ввела его в дом. Поняв наконец, зачем он приехал, она сначала отказалась, но потом согласилась — скорее из боязни рассердить Беранека, чем молодого барина, гневом которого Беранек пугал ее.

Неохотно села она на козлы коляски рядом с Беранеком, и тот с победоносным видом повез ее в лес.

Въехав на просеку, он торопливо набросил вожжи на ветку молодого дуба и пошел по тропинке впереди Арины, не теряя из виду лошадь. Бугрова они нашли без труда. Он смотрел на тропинку, по которой они подходили; Арина, увидев его столь внезапно, повернула было обратно. Пришлось Беранеку пройти с нею остаток дороги, так что упряжку он не мог больше видеть.