Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

От либидо до ненависти один шаг, сказал Колюня. Ты зачем, Колюня Машуков, нарисовал, прыгая всю ночь по разбираемым лесам, нашего мэтра? Потому что он вздрючил тебя накануне по первое число? Это понятно — ненависть, но кто сейчас вспомнит её? Осталась только любовь. И гуру Илья Аронович Фирер до сих пор ленинским жестом указывает на светлую дорогу искусства с панелей пятиэтажного дома, примыкающего к художественному училищу имени Сурикова. Чем только ни закрашивали портрет незабвенного директора — бесполезно. Краска оказалась какой-то особенной химической агрессивности и проедалась водяными знаками через что угодно. Не отскоблить её, потому, что панельные плиты имели специфическую пористую поверхность. «Хоть взрывай дом!» — психовали в ЖЭКе. Но любовь! Осталась только любовь! Мы выросли, забыв про затрещины, помним только родной лысый череп, и плачем каждый раз хрустальными слезами, проезжая мимо розового человека, указывающего дорогу жрецам искусства.

«Амбросио, отдай мне деву? Я полюбил её пятнадцать минут первого!» «Возьми. И сыграй с ней в «Дарт». Это Гуд в юбке. Стрелу стрелой расщепляет.» Запах вспотевшего тела, выражение ног, сны города, поллюции, контрапунктик Люсенька, frou-frou — шелест женского белья, скорость выброса один метр в секунду, язва лобзаний, «Оша еще!», тут чешется, там щекочется, поглаживание по смягчающему жизнь обстоятельству — самому удачному шедевру природы — девичьей попочке, броуновское движение глазёнок, знаки внимания, военно-космическая академия с локатором на крыше, студентка академии Нинель, что перевернутое «Ленин», мура с любовью с такими-то глазами-локаторами, контрольный звонок в голову. Красмаш с эрекцией труб в металлических кондомах, снова звёздное небо в луже, будто земля плоская, а лужа — дырка в земле, в которой видна антивселенная. Записку в несвой карман —,Мне нужен труп, я выбрал вас. До скорой встречи, Фантомас., Ночной автобус N 48, шуры-муры на задних сиденьях с единым существом Ленаточкой, потому, что убито то, что было между ними, ДК Крастэц с мозаичными культуристами, наконец, угольные пыльники подошв. Всё! Разрезал! Рассёк! Отделил! Женское в одну сторону, мужское, себя — в другую. Передвинуть каретку и погрустить.

Лучше поплакать. Каретка напротив слёзных желез.

«Я плачу? Да, да, я плачу! О, Зевс, кто со мной?!»

Сто пятьдесят пять миллионов лет прошло. Жива она или расширяется от своего бывшего тела во все стороны одновременно? Своего рода ключевой эксперимент. Постучал и заухмылялся, потому что сразу послышались шаркающие шаги. Нет, в границах своих ещё тело. Светлая точка глазка в двери мрачно потемнела, его рассматривали. Однако рассмотрев, по всем соображениям, достаточное время, двери не открыли.

— Тёть Вер, в этой жизни важно как можно больше успеть неохватить! Да это я, бывший сосед ваш, Бумажный, провалиться мне!

— Хто? — глухо переспросила дверь.

— Забыли уже, смежника?

Дверь, щелкнув замком, отползла чуть, в проёме появился гомозливый глаз, тут же выпустивший серый язык табачного дыма.

— Вот так клюква! Стёпик!

Дверь отъехала и во всей красе перед художником предстал его враг. Враг она ему, конечно, как верблюд враг пингвину.

— А эта… тётя Клава жива?

— Хлавка нас переживет, будь спок. Румянец в палец толщиной.

Тут же, как по заказу, шмякнула уличная дверь.

— Ты что тут шаландаешься, Дуся?

— Глянь, что за птица из красной книги к нам залетела.

Подружка врага, второй его подвраг, бесцеремонно уставилась на Бумажного. Тетя Клава, близоруко вглядываясь, даже шевелила от напряжения носом уточкой, принюхивалась. Губки стянуты в морщинистую воронку, один в один утинная гузка. В гузке трёхсоттысячная папиросина дотлевает.

— Точно он, окаянная душа!

— Я ж тебе талдычу! А говорили, его бритвой зарезали.

Убедившись, что все участники эксперимента собрались, откланялся, выразив искреннюю радость, что хуторянки в полном порядке и пошел вниз.

— Эй, — перевесилась через перила тётя Вера. — А ты зачем зашёл-то? Соскучился чёли, брательник?

— Ностальгия, дряблость в области декольте, — подтвердил из дверей. — Аллилуйя!

Через полчаса перед дверями тёток лежал роскошный ковер, на нем стояла изящная подставка для цветов на витой ножке, на ней китайская ваза, в вазе, как предлагал Вильчевский, георгины. Постучал в обе двери и слетел вниз. Прогулявшись, похихикивая, прокрался в подъезд, убедился, что никакими ковром, подставкой, вазой и георгинами не пахнет, соорудил снова ту же композицию, ткнул кулаком в двери и, выскочив на улицу, прислушался. Из подъезда долго доносились удивленно-алчные вопли. В третий раз осторожно вошел в дом, точно так же с удовлетворением констатируя: исчезла вся его композиция. Действительно, надо быть дураком, чтобы не почувствовать в оставленных вещах настоящее качество, за исключением, конечно георгинов. Зато их много. По шуршанию в обеих квартирах стало ясно: жадным тёткам не до выяснения провоцирующей личности. Никто не ломился в двери, никто не усовещал, пытаясь вернуть ценные вещи. Тётки были пьяны происшествием, cигарета прокурена, пошёл фильтр, и только по-мышиному шуршали в своих затхлых норках, со страшной силой пытаясь припрятать привалившее богатство. Надо полагать, в их георгиновых головках созревали различные формы вранья. Ясно, что они будут изворачиваться до последнего. Соорудил ту же композицию, пнул в двери и, выбежав на улицу, оттопырил ухо. Как предполагал, нервное напряжение у женщин достигло максимума, поэтому, взявшись делить добро, они закономерно перессорились. Только раздались сварливые крики и обвинения, а самое главное, под заказ услышался звон разбитой вазы, Степан пошел по Кутузова, выискивая глазами соответствующее лицо. Такое нашлось. У сигаретного автомата притормозил джип с мигалкамии, милиционер выуживал из автомата сигаретную пачку.

— Послушайте, — обратился Степан. — У меня там соседки языками зацепились, а мне учить надо, экзамены на носу. Не могли бы вы приплюснуть слегка, народ советский?

Милиционер с сожалением затолкал пачку с верблюдом в карман и сказал:

— Если женщина скромна, неразговорчива, мило улыбается — сразу стреляй крысе в лоб. Перед вами переодетый террорист пробирающийся к обьекту. Где эта красота фундаментальная?

Степан не пошел за ним. Дело — в независимом наблюдателе. И, само собой, в черепках китайской вазы, раз удачно получилось. Милиционер вернулся к патрульной машине.

— Ну что там телятина?

— Да что… Наши родные советские стервы. Стоят на лестничной площадке, двери у обеих настежь, орут, глаза рыбьи. Я спросил, что у них за перекрёстное опыление, они заткнулись на секунду, посоображали, не сообразили, прикурили от своих бычков, и снова расплевались, не меняя позу лица, прямо транс. Люблю родину!

— И осколки разбитой вазы везде валяются?

— Нет там ничего такого.

— Ну как же, — давил Степан. — Они как стали друг у друга рвать вазу, третья, понятное дело, не делится, так и расколотили, сам слышал, как разбилась.

— Показалось, — глубоко затягиваясь сигареткой. — Цветы — это бабочки вкушающие сон, а бабочки — обкурившиеся цветы. Какое удовольствие табак, блины бетонные! Не получится бросить. Проще, правда, тёщу посадить.

Степан вернулся в подъезд и самолично убедился — осколков нет. Тётки, естественно, не убрали бы, они ж грязнульки, каких поискать. Курилка из кирпичей прессованного пороха была бы наглядней, только достаточно. Он накопил информации, а сейчас окончательно убедился в одном принципиальном свойстве своего развеселого безумия. Теперь он любому докажет, что никакое это не безумие. Юбка начинается с подъюбников.

Впрочем, остался самый последний эксперимент. Чисто техническая дефиниция.

Разговор ошеломил его. Степан часто звонил матери автоматически, порой по дороге в магазин, заскакивая в телефонную будку перекинуться двумя фразами. «Как дела?» «Новостей нет, кроме жизни. А у тебя?» «Новостей столько — жизни никакой. За яблоками пошёл» И приземлившись в Абакане, также автоматически позвонил из аэропорта. Мать радостно сообщила, что вальсирует.

— В каком смысле? — переспросил, помня её бравурное: «Чмок-чмок, и на танцульки!»

Оказалось, как раз в этом смысле. Мать прекратила сомнения, сделала так, как сын ультимативно приказал, операцию даже смешно назвать операцией, теперь радуясь жизни, пританцовывает.

— Какие ещё..?! — гневно начал было.

— Шутю, шутю. Отлеживаюсь, журналы мод читаю.

— Смотри там у меня… — протянул, чувствуя, как отпускает сердце.

Правда, как-то уж мгновенно решилась проблема. Но слава современной медицине! Капусту — на синяк, на порез — лопух, но могут ведь всё равно что-то, если захотят.

В сейфулинской квартире его ждала редкой красоты женщина, представилась Ненастьевой Хеленой, сказала, что у них неприятности, что оставлена здесь в качестве связной и теперь должна доставить Бумажного в биджинскую пещеру.