Петр Рябов - Проблема личности в философии классического анархизма

• Название: Проблема личности в философии классического анархизма
• Автор: Петр Рябов
• Жанр: Философия

---

Иными словами, декларируя свободу личности, Кропоткин оставляет индивиду фактически только один достойный путь в жизни – слить свое «я» с народным творчеством, служить народу – альтернативой этому является, по Кропоткину, лишь жалкое существование обывателя.

Так, Кропоткин заявляет: «Мы признаем полнейшую свободу личности. Мы хотим полноты ее существования, свободы развития всех ее способностей. Мы не хотим ей ничего навязывать» (185; 307), но затем разъясняет, что, так как конфликт между личностью и обществом исключен, и личность есть нечто доброе и разумное, то, собственно, предоставление ей свободы не таит в себе никакой опасности, никакого выбора: «Нам не страшно сказать: «Делай, что хочешь, делай, как хочешь», потому что мы уверены, что громадная масса людей, по мере того как они будут развиваться и освобождаться от старых пут, будет поступать так, как лучше будет для общества; все равно, как мы заранее уверены, что ребенок будет ходить на двух ногах, а не на четвереньках, потому что он принадлежит к породе, называемой человеком. Все, что мы можем сделать, это – дать совет» (185; 304-305).

Таким образом, подобно Годвину, Кропоткин безгранично доверяет человеку (правда, не столько потому, что человек разумен, сколько потому, что он – животное, и, значит, нравственен от природы). В полемике с авторами, отстаивающими «опеку» государства над личностью, убежденными в изначально греховной и злой природе человека, Кропоткин постулирует добрую природу человека как аксиому, и она не вызывает у него сомнений. Он не видит того, что видел Бакунин: общество во многом выламывается из природы, а личность – из общества, и отношения между обществом и личностью далеко не всегда столь бесконфликтны, как ему представлялось. В его воззрениях свобода и суверенность личности, всячески охраняемые и оберегаемые его либертарным социологическим учением, оказываются декларацией, необоснованной философски.

Всего этого Кропоткин не замечает: противоречие между эгоизмом и альтруизмом представляется для него надуманным: «Но никогда, ни в какую эпоху истории ни даже геологии благо индивида не было и не могло быть противоположно благу общества. Во все времена они оставались тождественны, и те, которые лучше других это понимали, всегда жили наиболее полной жизнью. Вот почему различие между альтруизмом и эгоизмом, на наш взгляд, не имеет смысла» (185; 315). Или тождество личных и общественных интересов – или их противоположность, или белое или черное – других вариантов Кропоткин и здесь не допускает. Раз эгоизм не исключает альтруизма, значит, – они тождественны.

По замечанию А.В.Гордона, в работах Кропоткина: «Коллективистская линия явно преобладает, если так можно сказать, тематически: ей посвящены многие страницы, ее развивают большинство работ»… Эта линия «выходит на первый план, акцентируется и даже гиперболизируется» (95; 86).

Мы уже отмечали, что сочетание полемической односторонности и «оговорок», требуемых научной добросовестностью, в целом характерно для творчества Петра Алексеевича; и это вполне проявилось в его подходе к проблеме соотношения личности и общества. В своей книге «Взаимная помощь среди животных и людей, как двигатель прогресса», Кропоткин убеждает читателя в том, что: «Я, конечно, менее всего склонен недооценивать роль, которую самоутверждение личности играло в развитии человечества» (170; 10). Но сразу же вслед за этим он концентрируется на второй тенденции – тенденции взаимопомощи и, заявив, что «значение личности и индивидуальной силы в истории человечества вполне известны» (170; 286), всячески превозносит и подчеркивает решающее значение именно второй из названных тенденций. В конце концов эта вторая тенденция не только оказывается у Кропоткина преобладающей и тождественной прогрессу, но и первая – «самоутверждение личности» – фактически растворяется во второй, как «эгоизм» растворяется в «альтруизме». И особенности личности Кропоткина, и полемика толкают его к фактическому игнорированию и пренебрежению «самоутверждением личности».

И лишь в самом конце книги Кропоткин вновь вспоминает об этом «самоутверждении» и снова «оговаривается»: «Вероятно, нам заметят, что взаимная помощь, хотя она и представляет одну из крупных деятельных сил эволюции, т.е. прогрессивного развития человечества, она все-таки является лишь одним из различных видов отношений людей между собою; рядом с этим течением, как оно ни было могущественно, существует и всегда существовало другое течение – самоутверждение личности» (170; 285-286). И все же подобные замечания для Кропоткина – лишь оговорки, лишь дань научной добросовестности.

Декларируя важность «самоутверждения личности», Кропоткин не рассматривает его подробно, не считает его главным фактором и не оставляет личности реального выбора, реальной свободы.

Мыслитель не только де-факто растворяет личность в обществе, но и, выделяя внутри самой личности два начала: к отождествлению с другими и к выделению из числа других, однозначно определят в своей черно-белой системе координат: первое – со знаком плюс, а второе – со знаком минус. Кропоткину не приходит в голову, что, как не существует жесткой дилеммы: добрая масса – злое государство, нравственная природа – или безнравственная природа, добрая сущность человека – или злая сущность человека и т.д., точно также и личные отношения индивида к обществу не разложимы по этим двум жестко заданным координатам – реальная жизнь намного сложнее.

Кропоткин констатирует: «Недостаточное развитие личности (ведущее к стадности) и недостаток личной творческой силы и почина, бесспорно, составляют один из главных недостатков нашего времени» и задает вопрос: «Не пора ли отстаивать живого человека, полного энергии, способного сильно любить то, что стоит любить, и ненавидеть то, что заслуживает ненависти, человека, всегда готового сражаться за идеал, возвышающий его любовь и оправдывающий его антипатии?» (185; 42-43).

Если Кропоткина роднит с Годвиным и Прудоном вера в наличие единственно правильного, объективированного и научно предсказуемого пути, по которому должны пойти и пойдут (свободно и добровольно) человеческие личности, то отличает его то, что различие между этими личностями, идущими по единому пути, он измеряет не по рационалистической шкале (большее или меньшее развитие интеллекта), как Годвин и Прудон, а по шкале силы и воли (большая или меньшая интенсивность, цельность и полнота жизни, отданной служению людям). Но, подобно Годвину и Прудону, – и в отличие от Штирнера, Кропоткин всячески подчеркивает и обосновывает именно «социальность» личности, а ее «индивидуальность» лишь декларирует и обходит стороной.

Важнейшей аксиологической предпосылкой указанных просчетов и недостатков кропоткинского взгляда на личность является его искренняя, но слепая вера в человека, в прогресс и в свободу – вера, на которую указывали многие исследователи его творчества (см., например, у Н.М.Пирумовой – 289; 39). По мнению В.А.Маркина, «Кропоткину свойственно необычайное доверие к человеку. Он как будто даже не замечает таящейся в нем бездны, которую открыл Достоевский» (214; 276). [112] По Кропоткину человек, как существо животное, изначально хорош, но он испорчен и развращен властью: надо убрать власть, перестроить общество на свободных началах, и люди вновь станут добродетельными – позиция, сходная с руссоистским взглядом; только у Руссо первобытного человека, «просвещенного дикаря» «развратила» цивилизация, а у Кропоткина – государство.

Макс Неттлау справедливо констатировал: «Знакомясь с социалистическими доктринами и жизнью и характером их творцов, мы находим у них поразительные сходные черты. Кто трудился так неутомимо, как Кропоткин, и пользовался вознаграждением с такой неприхотливой умеренностью, как Кропоткин? Он был типом коммуниста-анархиста, о каком он сам мечтал» (257; 106). Вера Николаевна Фигнер, говоря о Кропоткине, подчеркивала: «Сам Петр Алексеевич был величайший идеалист. Он дал нам утопию, которая имеет научную базу. Но как преобразовать внутренний мир человека, как изменить его настолько, чтобы он смог осуществить будущий свободный строй, на это Петр Алексеевич указания и ответа не дал» (383; 472).

Разумеется, подобные упреки Кропоткину приходилось слышать при жизни не раз. И он отвечал на них так: «Мы далеко не живем в мире видений и не представляем себе людей лучшими, чем они есть на самом деле: наоборот, мы именно видим их такими, какие они есть, а потому и утверждаем, что власть портит даже самых лучших людей» (цит. по 293; 144). И, считая власть корнем и источником всякой человеческой порочности, Кропоткин также истово и безоглядно верил в свободу, как в Цель и в Путь, как в лекарство для личности: «Освободите личность, ибо без свободы личности не может быть свободного общества… Будьте свободными людьми и верьте в здоровый инстинкт человеческой природы: худшие из присущих человеку пороков являются результатом власти, одинаково развращающей властителей и подвластных» (168; 28). «Свобода – наиболее верное средство против временных неудобств, проистекающих из свободы» (172; 391-392).