Петр Рябов - Проблема личности в философии классического анархизма

• Название: Проблема личности в философии классического анархизма
• Автор: Петр Рябов
• Жанр: Философия

---

Разумеется, подобные упреки Кропоткину приходилось слышать при жизни не раз. И он отвечал на них так: «Мы далеко не живем в мире видений и не представляем себе людей лучшими, чем они есть на самом деле: наоборот, мы именно видим их такими, какие они есть, а потому и утверждаем, что власть портит даже самых лучших людей» (цит. по 293; 144). И, считая власть корнем и источником всякой человеческой порочности, Кропоткин также истово и безоглядно верил в свободу, как в Цель и в Путь, как в лекарство для личности: «Освободите личность, ибо без свободы личности не может быть свободного общества… Будьте свободными людьми и верьте в здоровый инстинкт человеческой природы: худшие из присущих человеку пороков являются результатом власти, одинаково развращающей властителей и подвластных» (168; 28). «Свобода – наиболее верное средство против временных неудобств, проистекающих из свободы» (172; 391-392).

По нашему мнению, Кропоткин был полностью прав, отвергая государственную опеку над личностью, указывая на развращение личности авторитарной, властнической организацией общества и констатируя, что никакое добро невозможно без свободы. Но он забывал, в отличие от Бакунина, что и никакое зло невозможно без свободы; что свобода личности есть не безальтернативность, но, напротив, проблема, риск, опасность. Кропоткин же был безмятежно убежден в том, что освобождение человека не раскроет в нем темных и низменных сторон его натуры, ибо, считал он, все эти стороны – нечто искусственное, наносное, несущественное, порожденное неправильным устройством общества, а в глубине личности таятся заложенные природой во все живое нравственные инстинкты.

После всего сказанного неудивительно, что социальные прогнозы, сделанные Кропоткиным, полные оптимизма и веры в прогресс, оказались бесконечно далеки от действительности. Великий анархист писал: «вера в прогресс, хотя в начале она была только простым предположением, гипотезой… тем не менее… была совершенно верна и подтверждается теперь научным знанием» (185; 35). Кропоткин указывает на «прогресс современной техники», на «растущий дух независимости, быстрое распространение свободной инициативы и свободного понимания во всех отраслях деятельности», растущие в обществе анархические и коммунистические тенденции (см. 165; 5) и с уверенностью смотрит в будущее: «Раз анархические идеи не представляют собою измышления какой-нибудь отдельной личности, или группы, а вытекают из всего идейного движения нашего времени, мы можем быть уверены, что, каковы бы ни были результаты будущей революции, она уже не приведет нас ни к централизованному диктаторскому коммунизму сороковых годов, ни к государственному коллективизму» (167; 55-56). Уверенность, как мы знаем, – несколько преждевременная!

Комментируя подобные прогнозы, анархист Макс Неттлау писал: «Боюсь, что предвидение Кропоткина не отвечало подлинному духу и тенденциям периода 1880-1930 годов, который еще продолжается» (257; 124).

Причем, по свидетельству Неттлау, безраздельное господство авторитета Кропоткина как теоретика, привело к определенному застою и даже регрессу в анархической мысли: «В самом деле, все, что он (Кропоткин – П.Р.) говорил, всегда бывало связано со столькими хорошими идеями, что попытка обнаружить их слабые стороны, всегда воспринималась, как опровержение этих идей… многим мнения Кропоткина казались не подлежащими сомнению истинами, и другим представлялось нежелательным поднимать вопросы, чтобы не ослабить огромное влияние, какое оказывали личность, талант и преданность его своему делу» (257; 125). Со своей стороны, Неттлау замечает: «Кропоткин был человек велик, но анархизм еще более велик. Анархизм существовал до Кропоткина, он живет и развивается во многих формах и после Кропоткина» (257; 121).

Будучи полностью согласными с такой оценкой последнего из великих классиков анархической мысли, мы в данном исследовании предприняли попытку с позиций анархического мировоззрения, не умаляя теоретических достижений Кропоткина, показать фундаментальную философскую слабость и противоречивость его анархического учения.

Подведем итоги. В постановке проблемы личности Кропоткин в целом развивал годвиновско-прудоновскую традицию в анархизме и, углубив и детализировав ее, не смог, однако, преодолеть противоречий, характерных для взглядов его предшественников; по сравнению же с учением Михаила Бакунина, кропоткинские взгляды на личность представляются в целом шагом назад (наряду с отдельными достижениями) – именно в силу слабости их философского обоснования.

Попытка построить анархизм как систематическое позитивное мировоззрение, как науку, выводя его из законов природы, не увенчалась успехом – как в силу редукционизма и механицизма мысли Кропоткина, так и в силу самой невозможности втиснуть анархическое мировоззрение в тесные рамки узкой и жестко регламентированной «научной» доктрины. Как писал по этому поводу И.Гроссман-Рощин: «Полагаю, что формальная конструкция учения Кропоткина нуждается в коренной переработке. Критика должна выяснить, насколько естественно-научный метод применим к анархизму, являющемуся несомненно философией оценок, выяснить, насколько материализм совместим с признанием роли личности» (104; 13). Редукционизм взглядов Кропоткина, сводящий социальное к биологическому, а также прогрессизм, социологизаторское убеждение в том, что желательная перемена социальных условий автоматически приведет к личному совершенству людей, светлая, но наивная вера в «изначально добрую природу человека» вступили в глубокое противоречие с гуманной этикой и либертарной социологией Кропоткина и в значительной степени превратили в декларацию его заявления о безграничной свободе и самоценности личности. И, если в некоторых своих выводах Кропоткин намного опередил свое время, то в основах своего философского мировоззрения он, напротив, оказался слишком человеком своей, и даже предшествующей (просветительской) эпохи. Отметим, что пробивающийся в сочинениях Кропоткина пафос силы и цельности жизни, проповедь эстетически прекрасной личности, преодолевающие плоский натурализм, рационализм и утилитаризм его доктрины, вступает в противоречие с претензиями Кропоткина на строгую «научность» его мировоззрения.

Необходимо констатировать, что, подобно Годвину и Прудону, Кропоткин не заметил проблемы личности, а там, где столкновение с ней было неизбежно, он неосознанно подменял ее другими проблемами. Неспособность и невозможность для Петра Алексеевича понять и увидеть эту проблему, по нашему убеждению, коренится в основах его учения, в его методе и мировоззрении, наконец, в особенностях его индивидуальности.

Невозможно отрицать высокую правоту и пафос кропоткинских обличений существующего общества за пренебрежение к человеческой жизни, его критику государства, насилующего, развращающего и подавляющего человека. Невозможно не восхищаться его утверждением священного права каждой личности на самореализацию, на счастье, на удовлетворение ее первых насущных потребностей в пище и жилье, его мыслями о довольстве для всех, о досуге, как громадном расширении личной свободы, о ликвидации разделения на управляющих и управляемых, о разнообразии занятий, способном резко расширить творческие возможности индивида. Все эти мысли пронизаны чувством искреннего сочувствия и сострадания к людям и, безусловно, заслуживают уважения и восхищения. И все же – факт остается фактом: проблемы личности Кропоткин попросту не заметил.

Ведь проблема предполагает если не трагедию, не драму, то хотя бы вопрос. А у Петра Алексеевича, даже в тех немногих местах его сочинений, где речь заходит о «субъективной стороне дела», – не вопрос, не проблема, но проповедь: «Делай, как я!» Это проповедь борца, вовлеченного в схватку, проповедь ученого, познавшего истину эволюции и прогресса. Он посвящает немало страстных, горячих страниц описанию жизни настоящего, счастливого человека, ощущающего полноту жизни, человека, для которого нет и не может быть противоречий между природным и общественным, между личным и общественным, ибо он влился в природу и в жизнь народа, он познает природу и живет горем и радостью народа. Мы читаем это и видим, что лично для Кропоткина тут никакого выбора, проблемы не было: разве может быть выбор между тусклым и серым прозябанием обывателя и насыщенной до краев жизнью революционера и ученого? Эти поэтические места его работ можно рассматривать как автобиографический документ, как проповедь религиозного наставника, но не как философскую постановку мучительной и драматической проблемы личности.

Во всех областях знания, которым посвящены сочинения Кропоткина: в социологии, в этике, в истории, в описании светлого анархо-коммунистического будущего, не говоря уж о специальных естественнонаучных работах, – везде главные герои: Природа и познающая ее Наука, Общество, Массы, Народ, и везде самоценность личности декларируется скороговоркой, но совсем не рассматривается, а порой, напротив, присутствует в негативном контексте.