Александр Мартынов - В заповедной глуши

• Название: В заповедной глуши
• Автор: Александр Мартынов
• Жанр: Прочие приключения

Четвёртая и пока последняя книга цикла «В заповедной глуши». Помните! Мир, который описан тут — СУЩЕСТВУЕТ рядом с вами и может за вами придти.

---

Размышляя обо всём этом, Валька не сразу сообразил, что читает — и уже не первый раз — плакат, снятый и поставленный у стены, но лицевой стороной. Это были стихи, а возле них — ещё одна часть плаката — мальчишка в полувоенном, поднимая одной рукой красный флаг, другую приставил ко рту, что-то крича. Внизу плаката шла надпись, тоже похожая на крик:

ОТЗОВИТЕСЬ, СЛАВЯНЕ!!!
РУССКИЕ ЛЕСА
Не раз
Над вражескими ратями
В дыму клубились
Небеса,
И на пути завоевателей
Вставали
Русские леса.
И до сих пор
Непокорённые
Деревья выстроились
В ряд:
Одни — как стрелы
Оперённые.
Другие —
Копьями стоят.

Стихи были хорошие. Но что самое главное — лицо. Лицо мальчишки, изображённого на плакате. Вальке вдруг показалось, что он… да, что он где-то видел этого парня. Хотя, конечно, так и не могло быть.

Он постоял, прочитал стихи ещё раз, мельком подумав: странно, тут же Белоруссия, а они — про русские леса. Опять посмотрел на мальчишку. Ясно, что он — современный, из какой-нибудь военной игры, наверное. Ну а что рядом такие стихи — это для связи времён…

С этой мыслью Валька, уже не думая найти Витьку, спустился к какой-то полуподвальной двери.

За ней оказался гулкий и пустынный, как и вся школа, спортзал. Впрочем, кажется, по необходимости он служил и актовым залом — об этом говорили ряды складных стульев вдоль одной стены и… большой концертный рояль, стоявший в углу напротив двери.

Удивлённо приподняв бровь, Валька подошёл ближе. И удивился ещё сильнее — на поцарапанном чёрном лаке крышки остатками позолоты переливалась надпись знаменитой старой фирмы:

— ERAR —

— Смешно, — пробормотал Валька. — «Эрар». Как у нас.

Он провёл пальцами по крышке. На ней густым слоем лежала пыль. Решительным движением откинул её и, садясь на простой школьный стул, открыл клавиши. Тронул несколько.

Конечно, рояль был расстроен. На какой-то миг Валька, как это ни смешно, ощутил родство с этим инструментом: они оба были рождены не для такой жизни, они оба были не там, где должны были быть… Оба были брошены.

Валька тряхнул волосами. Решительно положил пальцы на клавиши. Попробовал их ещё раз — уже примериваясь, стараясь добиться нужного звука. И — заиграл…

…Как всегда в такие моменты, он забыл об окружающем. Музыка унесла его прочь из зала… и он очнулся только когда упали в тишину последние стеклянные ноты — а очнувшись, ощутил чьё-то присутствие. И встал, оглядываясь.

Возле двери стояла немолодая, просто одетая женщина — лет сорока, в платье-сарафане и потёртых туфлях, с платком на плечах. Светлые с проседью волосы женщины были забраны в узел, похоже было, что она только что работала. Но сейчас она смотрела прямо на Вальку, смущённо стоящего у рояля, широко раскрытыми поблёскивающими глазами.

— Д… добрый… утро, — с нехарактерной для себя растерянностью косноязычно сказал Валька.

— Ты знаешь, что играл, мальчик? — вместо ответа тихо спросила женщина.

— Конечно, — пожал плечами Валька. — Сюита Эдварда Грига[20] «Пер Гюнт». «В пещере горного короля»… Ой. Извините. Я Валька… в смысле — Валентин Ельжевский.

— Племянник Михала Святославича? — мягко улыбнулась женщина. — Я о тебе слышала… Подожди, — она лёгкой походкой подошла к роялю, не садясь, наиграла мелодию. — А это что?

— Лист[21], 11-й этюд для фортепьяно, — улыбнулся Валька. Женщина ему понравилась.

— А это? — она присела и снова полились звуки.

— Четвёртое скерцо Шопена[22], — Валька принял игру с удовольствием.

— А вот? — женщина склонила голову на плечо, наигрывая мелодию.

— Feldeinsamkeit, — сказал по-немецки Валька. И перевёл: — «Одиночество в поле» Брамса[23].

— А это? — женщина, глядя на него удивлённо, бросила пальцы на клавиши.

— «Остров мёртвых» Рахманинова[24],— ответил Валька тут же.

— Ну а вот? — женщина явно увлеклась тоже.

— Соната № 50, Гайдн[25]. Allegro con brio… Только ваш инструмент расстроен. Ему не место в школе.

— Он остался после войны, — в глазах женщины на миг промелькнуло что-то, похожее на неприязнь. — Немцы привезли откуда-то из Польши, да так и бросили… А я — Ядвига Яковлевна Пальницкая, учитель музыки… и директор этой школы.

— Ой… — Валька машинально подтянулся. — Я не знал. Извините. Я ищу Витьку… — зачем-то соврал он, — это мой брат. Двоюродный. Он вроде бы сюда пошёл.

— Значит — придёт, — сказала женщина и оперлась локтем на крышку рояля, с интересом разглядывая мальчишку. — Довольно странно. Ты так хорошо знаешь классическую музыку, это нехарактерно для ребят твоего возраста…

— Ну… — Валька повёл плечом. — Просто мне она всегда нравилась, вот и всё.

— Ты вот знаешь Грига… — Ядвига Яковлевна кивнула, словно в ответ на какие-то свои мысли. А ты не знаешь другого Грига? Не Эдварда?

— По-моему, не было другого, — неуверенно ответил Валька.

— Был, — женщина вздохнула. — Нурдаль Григ, норвежский писатель и поэт. Во время войны он был лётчиком и погиб в бою над Германией… В одном из своих стихотворений Нурдаль Григ предупреждал людей будущего, что обязательно найдутся те, кто землю очистят от мёртвых,

Ею снова начнут торговать,
Всё низкое вызовут к жизни
И объявят «высоким» опять,
Забудут старые клятвы,
Могилы бойцов осквернят… —

женщина задумалась и продолжала, глядя в окно: — Но он добавлял:

…вы, молодые, живые,
Стойте на страже мира —
Того, о котором мечтали
Мы по соседству со смертью…

Валька слушал, задумавшись. Не то чтобы его очень задели стихи неизвестного ему Грига (был, оказывается, ещё один, надо же…), но что-то такое в них всё-таки звучало. Что-то, требовавшее обдумывания. Серьёзного.

— Валентин, — вдруг сказала Ядвига Яковлевна. — Послушай. Ты собираешься тут просто отдохнуть и уехать?

— Н… нет, — Валька ощутил скользкий ледок и подобрался. — Нет, я буду жить у дяди. Мы будем.

— Мне неудобно просить, но… — женщина смерила мальчишку взглядом. — Может быть, ты сыграл бы на первое сентября в концерте? Очень тяжело самой вести мероприятие и самой же играть. Это ещё нескоро, я понимаю, но всё же…

— Конечно, — даже не думая, кивнул Валька. — И ещё… — он спохватился. — Я вообще-то… не только за Витькой. Михал Святославич сказал, что у вас в школе есть изостудия. Я бы хотел купить у вас картон для работ и краски. Настоящие, если можно. В смысле, профессиональные. Акварель, гуашь… Пастельные карандаши, мне всё сгодится.

— Ты рисуешь? — поинтересовалась Ядвига Яковлевна. Валька наклонил голову. — Ну хорошо. Пойдём посмотрим, что можно для тебя подобрать…

…Гирловка в самом деле была большим селом, пополам рассечённым хорошей дорогой — впрочем, почти без движения. Да и на самих улицах было практически пусто. Откуда-то доносился шум машин, неким образом ассоциировавшийся у Вальки с сельхозработами.

В рюкзаке у него оказалось всё, необходимое для рисования. Здешняя изостудия была сплавом архинесовременнейшего помещения с отличным обеспечением. Деньги за всё это Ядвига Яковлевна взять отказалась, и сейчас Валька шагал по улице, размышляя, хорошо это или плохо, пока его взгляд не упал на украшавшую вход в непритязательное здание под соломенной крышей:

ЧЕМ БОГАТЫ!

Кафе, сообразил Валька. Замер. Постоял. И свернул в расшатанную дверь, подпёртую в открытом состоянии гранитным булыжником.

Внутри царили покой и тишина, прохлада и полумрак. Было безлюдно. На белёной печке сидела кошка. Пахло какими-то травами. Сбитые из досок столы сияли чистотой. А на стенах висели примечательные рисунки, выполненные в стиле плаката 30-х годов — Валька тут же обратил на них внимание и подошёл ближе, заинтересовавшись большим заголовком, венчавшим целую серию.

БЕЛОРУССКОЕ

НАЦИОНАЛЬНОЕ

БОЕВОЕ

ИСКУССТВО

«БИМБЕР-ДО-И-ПОСЛЕ»

Ниже — наподобие комикса — шли иллюстрации, обрамлённые народным орнаментом. — вислоусый мужик с суровым лицом стоит в окружении множества «врагов» — их вражеская сущность является неким немецко-американско-еврейским сплавом внешних признаков. — крупно — полные уверенностью в своей правоте глаза белоруса. — крупно — рука с зажатым в ней полным графином. — крупно — другая рука со стопкой «хрущевских» стаканов. — неразборчивый вихрь движений, вовлёкший в себя всех персонажей. — все стоят с наполненными всклянь стаканами. — крупно — полные уверенностью в своей правоте глаза белоруса. — крупно — широко открытый рот и льющаяся в него струя. — стоящий в боевой стойке — с пустыми графином и стаканом — белорус, кругом лежат в жалких позах кучами и поодиночке враги с недопитыми стаканами в руках.