Наталия Будур - Повседневная жизнь викингов IX–XI века

• Название: Повседневная жизнь викингов IX–XI века
• Автор: Наталия Будур
• Издательство: Издательство АО «Молодая гвардия»
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-235-03002-2

«Эпохой викингов» в Скандинавских странах (Швеции, Норвегии, Дании) называют период, охватывающий IX, X и первую половину XI столетия — время воинственных и дерзких дружин отважных морских воинов-викингов, первых скандинавских королей-конунгов, древнейших из дошедших до нас средневековых эпических песен и сказаний.

Книга, которую вы держите в руках, — попытка приоткрыть дверь в суровый и величественный мир норманнов, представить себе жизнь, которую вели люди на Севере больше десяти веков назад. Особое место в книге занимают сюжеты, связанные с рунической письменностью и рунической магией.

---

«Приумножение славы и почета, — пишет А. Я. Гуревич, — которыми пользовались человек и его род, означало, по тогдашним представлениям, рост их удачи, "души рода", воплощавшейся в его главе и переходившей из поколения в поколение. Подвиги и добыча питали "душу рода", увеличивали его счастье и внутреннее благополучие; род удачливого викинга был богат счастьем. Для того чтобы обеспечить счастье рода и сохранить его в материализованном виде — в форме добытых драгоценностей, — их подчас зарывали в землю.

Археологи, обнаруживающие все новые клады, дают самые разные объяснения их большого количества. Например, шведский ученый С. Булин высказывал предположение о том, что скандинавы прятали серебро и монеты в периоды внутренний: неурядиц, нападений врага (сопоставление датировки монет, найденных в кладах, с сообщениями хронистов и саг, по-видимому, свидетельствует о росте кладов во время смут и войн). Другие ученые, указывая на то, что клады так и не были вырыты ни их владельцами, ни потомками, склонны объяснять это особой целью их сокрытия. Как гласила легенда, верховный бог скандинавов Один повелел, чтобы каждый воин, павший в битве, являлся к нему с богатством, которое было при нем на погребальном костре или спрятано им в земле.

Вероятно, в действительности имелись разные причины, по которым скандинавы зарывали свои богатства в землю».

Для многих было важно просто не выпускать из рук материальное воплощение личного благополучия и благополучия рода.

Пример такой, как мы сейчас сказали, «жадности», а на самом деле, заботы о семье и ее «душе», находим в «Саге об Эгиле»:

«В первые дни правления Хакона Могучего Эгилю пошел девятый десяток Во всем, кроме зрения, он был еще крепок Однажды летом, когда люди собирались на тинг, Эгиль попросил Грима, чтоб он взял его с собой. Гриму не понравилась эта просьба. И когда Грим и Тор-дис разговаривали друг с другом, Грим сказал ей, о чем просил Эгиль.

— Я хотел бы, — добавил он, — чтобы ты выведала, что кроется за этой просьбой.

Тордис пошла к Эгилю, своему родичу. Самой большой радостью для него было разговаривать с ней. Придя к нему, Тордис спросила:

— Это правда, дядя, что ты хочешь поехать на тинг? Я хочу, чтобы ты мне сказал, что ты там думаешь делать.

— Я скажу тебе, — отвечал он, — что я задумал. Я хочу взять с собой на тинг оба сундука, которые мне подарил когда-то конунг Адалльстейн. Оба они полны английским серебром. Я хочу, чтобы сундуки втащили на Скалу Закона, где всего больше народу. Потом я раскидаю серебро, и было бы удивительно, если бы люди мирно поделили его между собой. Я думаю, тут будет довольно и пинков, и пощечин, и возможно, что в конце концов все на тинге передерутся. Тордис ответила:

— Это была бы великолепная шутка, она бы осталась в памяти, пока страна обитаема.

Потом она пошла к Гриму и сообщила ему намерения Эгиля.

— Нельзя позволить, чтобы он осуществил такой чудовищный замысел, — сказал Грим.

И когда Эгиль опять заговорил с ним о поездке на тинг, он отсоветовал ему ехать. Так Эгиль остался дома. Ему не нравилось это, и он был очень не в духе. Летом из Мосфелля перегоняли скот на горные луга, и Тордис была в горах во время тинга. Как-то вечером, когда люди в Мосфелле уже ложились спать, Эгиль позвал двух рабов Грима. Он велел привести ему лошадь.

— Я поеду помыться на горячий источник, — сказал он. Собравшись, он вышел, взяв с собой свои сундуки с

серебром. Он сел на лошадь, выехал за ограду и поехал по лугу за пригорок, пока не скрылся из виду. А утром, когда люди встали, они увидели, как по холму к востоку от двора бредет Эгиль и тянет за собой коня. Они пошли и привели его домой. Но рабов и сундуков больше не видели, и о том, куда Эгиль спрятал свое серебро, было много догадок.

Осенью Эгиль заболел, и болезнь свела его в могилу. Когда он умер, Грим велел одеть его в лучшие одежды. Потом он велел отнести его на мыс Тьяльдаснес и насыпать там могильный холм. В этом холме Эгиля похоронили вместе с его оружием и одеянием».[137]

Военному снаряжению и оружию всех видов было принято давать имена. Эти имена имели магическое значение и потому непременно вырезались рунами. Самыми ранними из них являются рунические надписи на наконечниках копий.

В своей книге «Теория собственных имен» А. Гардинер пишет о двух видах собственных имен: «воплощенных (embodied)» и «развоплощенных (disembodied)». К первому разряду относятся слова, «прикрепленные» к отдельным лицам, местностям и так далее, ко второму — слова, рассматриваемые сами по себе, не «привязанные» к местности, лицам и так далее.

В Скандинавии Средних веков «развоплощенных» имен быть не могло. Имя и его носитель так тесно сливались, что становились неразделимым целым. В древнеисландском языке все «говорящие имена», даже если они состоят из двух и более частей (слов), пишутся слитно.

Магическое назначение имен состояло в том, чтобы наделить оружие или другой предмет тем желанным воину свойством, которое обозначает" имя.

Древнейшим из них следует, пожалуй, считать наконечник копья, найденный в Эвре-Стабу (Дания), который датируется 175 годом нашей эры. На плоскости наконечника ясно различимы руны имени RaunijaR — «Пронзающее, разящее».

На копье из Дамсдорфа (Германия, III век) начертаны другие руны — Ranja — «Нападающее».

В уже не раз упоминавшейся нами «Саге о Ньяле» рассказывается о заколдованном копье:

«У Халльгрима есть одно копье с широким наконечником, которое ему заколдовали: никакое оружие, кроме этого копья, не может его убить. Есть у этого копья еще одно свойство: если ему предстоит нанести смертельный удар, оно издает тонкий звон. Такая в нем чудодейственная сила».[138]

Есть свои имена и у секир, и у мечей. Например, все в той же «Саге о Ньяле» упоминается секира по имени «Великанша битв».

Заметим, что в древнегерманском эпосе описание оружия героя является очень распространенным приемом героической характеристики. Так, особенно важную роль в поэме играет волшебный меч, который Беовульф находит в подводной пещере Гренделя и которым и убивает мать чудища:

Тогда он увидел среди сокровищ орудие славное, меч победный, во многих битвах он был испытан, клинок — наследие древних гигантов; несоразмерный, он был для смертного излишне тяжек в игре сражений…

У таких мечей с «воплощенными» именами, как правило, есть своя родословная, свидетельствующая о наличии у оружия выдающихся качеств, присущих ему от «рождения».

Так, на рукоятке меча из Вимосе (250 год) читаем руны:

Это означает «всем принадлежит этот знаменитый меч».

О заколдованном мече Скавнунг рассказывается и в «Саге о людях из Лаксдаля»: «Но такова природа этого меча, что солнце не должно освещать его рукоять и его нельзя обнажать в присутствии женщин. Если кто-нибудь будет ранен этим мечом, то рана не может зажить, если ее не коснуться чудодейственным камнем, который есть при мече»**.

О подобном же мече, носившем имя Скефнунг, который был извлечен из могильника знаменитого Хрольфа Краки, рассказывает «Сага о Кормаке», в которой также приводится и предупреждение, что именно может случиться с обладателем клинка в том случае, если он не выполнит необходимых условий.

«Далла (мать Кормака) посоветовала ему разыскать Скегги со Среднего Фьорда и попросить у него Скефнунг. Кормак отправился в Рейкьяр и рассказал Скегги о своей просьбе. Скегги же ответил, что не хочется давать ему, Кормаку, меч, они (Кормак и Скефнунг), де, слишком уж несхожи характером: "Скефнунг медлителен, ты же нетерпелив и упрям". Кормак уехал в гневе, вернулся в Мель и рассказал матери, что Скегги отказался дать ему на время меч. Скегги в то время был советчиком Даллы, и была меж ними большая приязнь. Далла сказала: "Скегги одолжит тебе меч, хоть и сделает он это без желания". Кормак почел нечестным, что Скегги согласится дать меч женщине, но не ему. […] Несколько дней спустя она сказала, чтобы Кормак отправился в Рейкьяр и что на сей раз Скегги даст ему меч. Появившись у Скегги, Кормак вновь завел речь о Скефнунге, на что Скегги сказал: "Обращение с ним может показаться тебе непростым. Ножны прилагаются к мечу, твое же дело дать ему покой; солнце не должно касаться его рукояти и не должно обнажать его, если не готов ты к бою; но если придешь на место схватки, то сядь и в одиночестве обнажи его. Подними клинок к небу и дунь на него; когда из рукояти выползет малая змея, наклони тогда клинок, чтобы было ей легче заползти вновь под рукоять". Сказал тогда Кормак: "Неужто много так условий у вас, колдунов?" Скегги же ответил: "Эти помогут тебе в полной мере". После этого Кормак вернулся домой и рассказал матери обо всем, что случилось, и сказал, что Скегги весьма подвластен ее воле; и, показав ей меч, попытался обнажить его, но клинок отказался покинуть ножны. "Слишком самонадеян ты, родич", — сказала на это Далла. Кормак же уперся ногой в рукоять и кожу, взвыл при том Скефнунг, но невозможно его было вытянуть из ножен.