Анатолий Ириновский - Жребий

• Название: Жребий
• Автор: Анатолий Ириновский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Что есть Зло, а что есть Добро? Можно ли их поменять местами? Какова причастность на земле к этим явлениям Бога, Сатаны и человека? Как возникло человечество согласно постулатам христианской концепции? Что такое тоталитаризм? Все эти вопросы и составляют содержание романа "Жребий". Почему "Жребий"? Потому, что детям, родившемся накануне войны, выпала вот такая судьба. Произведение имеет подзаголовок: фантасмагороический роман о Боге, Сатане и человеке. Сюжетно в нем идет речь о несостоявшейся сделке между Сатаной и человеком. Сатана предлагает перестроить Вселенную, сделав жизнь человека бессмертной. Но чтобы Вселенную перестроить, нужны усилия всех людей. Сатана нуждается в талантливом помощнике, который бы довел до сознания людей несовершенство существующего мира и суть замышляемого. На самом же деле благие намерения Сатаны являются лишь камуфляжем его страстного желания захватить трон Божий. Параллельно мифологической линии в романе дан реалистический ряд, где захват всемирной власти, аналогичный идеям Сатаны, исповедуют защитники тоталитарной системы. Тоталитаризм в той или иной форме был и остается трагедией многих поколений. Он наднационален и присущ разным формациям. Поэтому тема романа есть, по сути, темой изображения вечной борьбы Добра и Зла. Эта оппозиция, развернутая в рамках отношений между Богом, Сатаной и людьми, оказывается для героев романа судьбоносной. Обе линии — и мифологическая, и реалистическая — естественно переплетаются, и обе несут в себе "и жизнь, и слезы, и любовь". В романе частично использованы принципы построения, характерные для детективного жанра. Он динамичен, диалогичен, легко читается, несмотря на свою философскую подоплеку. Может быть инсценирован. Роман адресован широкому кругу читателей, написан на русском языке с элементами вкраплений просторечий и арго.

---

— Но он же был еврей!

— Ошибаешься — армянин. Ну а если бы был и еврей, то что из этого следует? Ты стал антисемитом?

— Не мели чушь. Я просто тогда подумал, что ты предпочла моей славянской крови свою кровь.

— Какая кровь, дурень! Мы же поклялись с тобой на нашей крови! Или ты дума-ешь, для меня это было детство?

— Прости! — сказал он вдруг, и они обнялись, и так, обнявшись, долго сидели молча. Потом она сказала:

— Я хочу знать, как ты прожил эти годы без меня. Где ты сейчас, что с тобой — я хочу все о тебе знать, Тима.

А его давил ужас. Получалось, что он был обложен еще задолго до того, как встретиться с Сатаной. Или обнаруженные факты надо было признать случайным совпа-дением, во что он не верил абсолютно. Но поймет ли все это Кока? И как объяснить ей, не выходя из пределов разума, его причудливый зигзаг судьбы?

— Когда он уехал из Рощинска, ваш главврач? — не отступал он.

— Прошлым летом, — отвечала она.

Ну вот, и здесь необъяснимое совпадение.

— Знаешь что? — сказал он. — Налей, наверное, еще. Иначе, тебе будет трудно понять мою жизнь, а мне — изложить ее убедительно. Я расскажу тебе… историю одной бродячей собаки. Только ты не пугайся, пожалуйста. Ладно? И попробуй меня понять, главное — поверить мне.

Они выпили. Он стал исповедываться. А она слушала его так, как слушают рас-сказ близкого человека, прошедшего через беспросветный ад. Однако я не стану здесь прокручивать всю вереницу событий и говорить о том, что уже известно читателю. Тем более, что лагерный период этой жутковатой его истории был ей знаком по письмам.

Жизнь беспризорника во все времена нелегка. А если он еще норовист и непоко-рен, как Нетудыхин, ему достается сполна. Что-то есть действительно в статусе неприка-янного человека схожее с участью бродячей собаки. Кока это знала по себе. Сама не раз сталкивавшаяся со Злом, она, конечно, не ждала услышать от Нетудыхина какого-то идиллического сказания о его житии-бытии. Но такого наворота черноты событий она никак не предполагала.

Вокзалы. Несчетные приводы в милицию. Скитания по детприемникам Союза. Ночевки по чердакам и подвалам. Попытка перебраться через Польшу на Запад. Детская колония в Буче. Воркута. Владимир. И при малейшей возможности — побеги, постоян-ные побеги, пока не пришла долгожданная воля.

После освобождения — полоса света: учеба в институте, работа в школе. Жизнь, кажется, стала налаживаться. И снова чернота, абсурд: встреча с Сатаной, КГБ…

Подозрительно глядя на него, она не верила тому, что слышала. Все это как-то одномоментно смешалось в ее сознании и произвело впечатление какой-то фантасмаго-рической киноленты. Но он говорил о тяжбе с Сатаной совершенно обыденно и очень логично увязал ее с сегодняшним кошачим происшествием.

— Ты шутишь, Тима, — сказала она. — Скажи, что ты шутишь.

— Я предполагал, что твоя реакция будет именно такой. К сожалению, не шучу. Это правда, — ответил он, несколько помолчав.

Она вдруг подумала, что он болен, и ужаснулась этой мысли. Долгие годы она с необъяснимым упорством ждала его. И вот, наконец, он вернулся — надломленный пси-хически.

Он сказал:

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

— О чем?

— Ты думаешь, что я псих. Но я не псих, Кока, честное детдомовское.

— Тимоша, — сказала она, заглядывая ему глубоко в глаза, — ты говоришь о та-ких неправдоподобных вещах… Я просто в растерянности.

— Значит, ты мне не поверила. Жаль. А ведь ты единственный человек в мире, кому я могу открыться до дна. Почему же ты думаешь как посторонняя?

— В данном случае дело обстоит несколько по-другому, Тима…

— Не надо оговорок. Если мы пойдем по пути оговорок, все рухнет. Отрицать Са-тану равносильно, что отрицать Бога. Но в Бога ты-то, надеюсь, веришь?

— Тима, не горячись, погоди. Представь себе, я бы тебе сказала, что у меня, до-пустим, с Богом уже на протяжении года длится конфликт. Ты бы мне поверил?

— А почему бы нет? У меня с ним был один разговор. Правда, я не совсем уверен, что это был именно Он. Но тебе бы — поверил.

"Господи! — подумала она. — Тут еще и Бог, оказывается, замешан. Неужели это он говорит всерьез?"

Сказала:

— Но ведь это же ужас, а не жизнь — иметь дело с Сатаной!

— Ужас — это наша повседневность, да и то, как видишь, попривыкли. А Сатана — тип совсем заурядный, большой бандит у руля земной власти.

И все-таки как-то это не укладывалось у нее в голове. Не верила она ему, не могла поверить.

— Понимаешь, — сказала она, — ты уразумей меня как врача…

— Не надо! — оборвал он ее. — Я понял. Мне вообще не стоило тебе об этом го-ворить. Но я столько лет носил тебя в своей душе. Кому же я еще могу довериться?

— Успокойся, Тима. Мы с тобой во всем разберемся, обязательно. Чего он к тебе привязался?

— Привязался, сволота! Я, вообще-то, сам виноват. Написал одно гадостное сти-хотворение — не на него, на Бога. А сатанинская компашка сперла у меня это стихотво-рение.

— Ты все еще пишешь стихи?

— Пишу, конечно. Там, в том стихотворении… Как бы тебе это сказать попроще? Я покатил на Бога бочку.

— Почему?

— Обиделся. Что я, не могу обидеться? Больно мне стало за человека. Сатане до-несли об этом факте. И, видимо, предъявили копию стихотворения. Учуяв во мне такое настроение, он решил, что я его кадр. В начале октября, в прошлом году, накануне Дня учителя, когда я возвращался домой, он меня заловил и представился. Я, конечно, поду-мал, что это блеф, розыгрыш. Но дело обернулось гораздо серьезней.

— Ты был трезв?

— Сказать правду, не совсем. Мы в школе, в спортзале, выпили бутылку коньяка на троих. Потом немного еще дома у Прайса добавили… В общем, дело в том, что я под-писал в тот вечер с Сатаной контракт. Но это же афера, понимаешь! Так это не делается — под пьяную руку! И завертелось колесо. Он стал меня преследовать, козел!

— Что собственно ему от тебя нужно?

— Он предлагает мне сюжет об истинном сотворении человека. Я должен реали-зовать его текстуально.

— Зачем?

— Затем, чтобы совместно с людьми объявить Богу войну. Он утверждает, что идея сотворения человека принадлежит ему, а не Богу. И что пришло время поведать людям истину.

— Потрясающе! — сказала она. — Ладно, Тима, допустим, что это так. А портрет твой откуда взялся?

— Его работа. Чья же еще? Я ведь объявил договор наш недействительным. Он под меня стал копать. Приперся к нам в школу директором, опять начал меня обхаживать со всех сторон — не получается. Вот он и решил сделать последнюю ставку на КГБ, лю-ди-то там свои. Но с какой неправдоподобной версией! Будто я покушаюсь на авторитет Ленина. Это же надо было такое придумать! А те и в самом деле уверовали в мои маги-ческие способности: выпустить-то меня выпустили, но дали месяц сроку на раздумье. Хотят, чтоб я перешел к ним работать. Сегодня мне нужно или согласиться с предложе-нием КГБ или…

— Мириться с Сатаной, — досказала она.

— Нет, это исключено. Но один вариант у меня высветился, когда я ехал к тебе. Я потом о нем скажу. Если я не соглашусь работать с КГБ, они меня могут упрятать в пси-хиатричку. Если я признаю договор с Сатаной действительным, я предам сам себя и все, что отпущено мне Творцом. А надо как-то из этой пиковой ситуации все-таки выкру-титься.

Он так это говорил, с такой запальчивой естественностью, как будто речь шла о маловероятном, но крайне необходимом выигрыше в каком-то спортивном состязании. А она не верила ему, все больше утверждаясь в мысли, что он серьезно болен.

— Ты так возбужден, — сказала она осторожно. — Может быть, тебе действи-тельно надо показаться психиатру?

— Для чего? — упорно глядя ей в глаза спросил он.

— Ну, чтобы снять с себя этот сатанинский стресс.

— Кока, я тебе еще раз повторяю: это все правда, и я абсолютно здоров. Кстати, у тебя нет случайно фотографии вашего главврача?

— Нет. Но Тима, это же абсурд! Какая здесь связь?

— Это ты так думаешь, в силу своей наивности. А я думаю, что Сатана способен на самое изощренное коварство.

— Зачем, зачем ему понадобилось тут вообще быть?

— Этого мы не можем знать. Мы можем только догадываться. А вот портрет его описать я тебе могу. Совпадет ли?

— Попробуй.

— Мужик лет сорок-сорок пять. Среднего роста. Слегка курчав. С калининской козлиной бородкой. Подхрамывает на правую ногу. В одежде предпочитает серые и чер-ные цвета. Когда в споре раздражается, переходит на легкий фальцет. Что еще характер-ного? Глаза такие у него… буравчики. Неприятно колючие. Демагог… Наверное, доволь-но. Похож?

— Ты знаешь, — сказала она, — к удивлению, калининская бородка и нога совпа-дают. Все остальное как-то не выделялось в нем.

— Он, подлец, он! — с торжествующей злостью говорил Нетудыхин. — Нутром чувствую, что это он. Скажи, а каких-то чепе у вас не случалось при нем? Или после его отъезда?