Павел Огурцов - Конспект

• Название: Конспект
• Автор: Павел Огурцов
• Издательство: Права людини
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-8919-86-2

«Конспект» – автобиографический роман, написанный архитектором Павлом Андреевичем Огурцовым (1913–1992). Основные события романа разворачиваются в Харькове 1920-х – 1941 гг. и Запорожье 1944 – 1945 гг. и подаются через призму восприятия человека с нелегкой судьбой, выходца из среды старой русской интеллигенции. Предлагая вниманию читателей весьма увлекательный сюжет (историю формирования личности на фоне эпохи), автор очень точно воссоздает общую атмосферу и умонастроения того сложного и тяжелого времени. В романе представлено много бытовых и исторических подробностей, которые, скорее всего, неизвестны подавляющему большинству наших современников. Эта книга наверняка вызовет интерес у тех, кому небезразлична история нашей страны и кто хотел бы больше знать о недавнем прошлом Харькова и Запорожья. Кроме того, произведение П.А. Огурцова обладает несомненными литературными достоинствами, в чем мы и предлагаем вам, дорогие читатели, убедиться.

---

— Какой хаос! Куда ни ступи — нигде нет порядка.

— Порядка нет, это верно, но это еще полбеды. Куда хуже произвол.

— А не кажется ли вам, что произвол идет на убыль?

— Разве в том, что перестали под видом обыска забирать все, что понравилось. В остальном перемен что-то незаметно.

— Да и забирать уже нечего — ни в церквях, ни в домах... Сергей Сергеевич, если увидитесь с Ксенией, сообщите, пожалуйста, о результатах.

— С Ксенией Николаевной встретиться постараюсь, — терять нечего, — и о результатах нашего разговора вам сообщу.

С моей мамой Сережа встретился у нее дома в присутствии Аржанкова и сразу почувствовал настороженно-неприязненное к себе отношение. Не затрагивая маминых взглядов, Сережа попросил ее разрешить взять меня из детского дома. Он сказал, что она создает новую семью, надо надеяться — будут дети, что возвращается Гриша, и было бы справедливым оставить ему сына, что об этом просят и старики Гореловы. Мама отказала, сказала, что в детском доме я временно — они оба работают, и присмотреть за мной некому, а изменятся условия, и она заберет меня в свою семью. Сколько людей живут в таких же условиях, но детей в детские дома не отдают! — подумал Сережа, но говорить об этом, конечно, не стал, а спросил: что она имеет в виду под изменившимися условиями? Мама вспылила, сказала, что они люди друг другу чужие, и она ни в чем не обязана отдавать им отчет, и они не имеют права предъявлять к ней какие-либо требования. Потом стала говорить о том, что я живу в очень хорошем детском доме, и меня там правильно воспитывают, что и раньше детей отдавали в закрытые учебные заведения, ничего плохого в этом нет, она сама училась и жила в епархиальном училище… Продолжать разговор не имело смысла.

— Аржанков в разговор не вмешивался? — спросил я.

— За все время не проронил ни слова. Там, как видно, командует твоя мама. Тогда командовала, — подумал я, — а теперь нет. Передав отцу Николаю вкратце разговор с моей мамой, Сережа сказал:

— Я навел справки. Вы, кажется, правы: по всей видимости, Петя находится в детском доме в нарушение установленного порядка, значит — незаконно. Наверное, по знакомству.

— По знакомству? Кто же это ей устроил? У меня сохранились хорошие отношения с некоторыми большевиками, которые теперь у власти, но Ксения ко мне не обращалась. Оно и понятно: все продумала и боялась, что я помешаю отдать Петю в детский дом.

— Признаюсь вам, я колебался: использовать ли этот аргумент в разговоре с Ксенией Николаевной? Как в каждой инструкции, так и здесь, оговорены исключения. Одно из них такое: если один из родителей умер, а другой работает в детском доме, тогда ребенок в детский дом может быть принят. Ксения Николаевна взяла фамилию мужа, значит, ее брак зарегистрирован. Для регистрации этого брака она должна была предъявить документ о разводе с первым мужем, — зарегистрировать развод ничего не стоит, даже в отсутствие мужа, — либо о его смерти, либо о том, что он пропал без вести. Гриша, слава Богу, жив, но отсутствует давно, и она, если скрыла свою с ним переписку, имела возможность оформить документ о том, что он пропал без вести, а в таком случае считается, что у ребенка отца нет. Какой документ у Ксении Николаевны — я не знаю...

— И я не знаю, — сказал отец Николай.

— И я не воспользовался этим аргументом — не стал рисковать. И еще не хотелось прибегать к нему по моральным соображениям: похоже на шантаж.

— Вы правы, — сказал отец Николай. — Прибегать к нему не стоило.

— Не слишком ли вы оба в данном случае были щепетильны? — спросила Клава.

— Да ведь не хотелось прибегать к морали большевиков: все дозволено.

— Извините, я вас перебью, — сказал я. — Когда мама отвозила меня в детский дом, то по дороге сказала, что мой папа пропал без вести. Я не поверил, но молчал.

— Что ты говоришь! — воскликнул Сережа. — Значит, я правильно поступил, что не захотел воспользоваться этим аргументом! Но кто бы мог подумать, что она прибегнет к обману!

Прощаясь, отец Николай и Сережа обменялись адресами.

— Будем надеяться на приезд Григория Петровича, – сказал отец Николай. — Отцу, надеюсь, не смогут запретить забрать сына из детского дома.

— Если Ксения Николаевна будет возражать, могут и не отдать: у нас ко всему классовый подход, да и произвола хватает.

7.

Вернув свой дом и устроившись на работу в наркомпочтель, Сережа поехал в Ростов перевезти семью, так и не добившись возможности забрать меня из детского дома.

— Но я же у вас вырос, — сказал я.

— Так ведь скоро сказка сказывается... — ответил Сережа. — Незадолго до нашего переезда в Харьков отец Николай написал мне, что виделся с Ксенией Николаевной, но она не хотела и слушать, чтобы забрать тебя из детского дома. Ты пробыл в детском доме почти год. Но то, что не удалось ни мне, ни отцу Николаю, совершенно неожиданно удалось Ульяне Гавриловне.

— Бабусе?!

— Твоей бабусе, — подтвердила Лиза. — Мы жили уже здесь и ждали со дня на день Гришу. Бабуся, не сказав никому ни слова, сама отправилась к твоей маме, и один Бог знает, как ей удалось получить согласие, чтобы ты жил у нас. Она не хотела об этом говорить.

— Осталось неизвестным?

— Так и осталось. Бабуся сказала только, что твоя мама свое согласие оговорила двумя условиями: чтобы ты регулярно ее посещал, и чтобы мы не предъявляли никаких требований на имущество Гореловых, которое было у нее.

— Какое имущество?!

— В основном — ковры. Больше она ничего не рассказывала, а на наши расспросы отвечала: «Та годi вже вам! Петрусь житиме з нами, слава Богу. Що вам ще треба?» Я, грешным делом, одно время думала: уж не валялась ли она в ногах у твоей мамы?

— Ну, что ты! — возмутилась Клава. — Она же обладала чувством собственного достоинства.

— Да я и сама поняла, что этого не могло быть. Мама на колени становилась перед Богом и святыми, но не перед людьми — оно было бы большим грехом.

— И дедушка не знал?

— Когда мы стали беспокоиться, что мамы долго нет, папа сказал: «Да не волнуйтесь вы! Пошла по делу и никуда не денется, вернется». Наверное, знал куда и зачем пошла. А когда мы его спросили, как же маме удалось уговорить Ксению, папа, усмехаясь в усы, ответил: «А я там не был. У меня не спрашивайте». Вот и пойми — знал он или не знал. Думаю, что знал. А вскоре он умер.

— Бабуся умерла через десять лет после дедушки. Так и не рассказала?

— Так и не рассказала. Да мы больше не расспрашивали — это было бы нехорошо.

— Я считал, — сказал Сережа, — что и мне надо сходить к Ксении Николаевне — взять письменное согласие, но Ульяна Гавриловна сказала: «Нiчого не треба. Вона сама привезе Петруся до Кропiлiних, а хтось iз них приведе його сюди». А адрес Ксении Николаевны Ульяна Гавриловна, — я ее спросил, — взяла у отца Николая.

— Петя, а тебе мама не рассказывала о своем разговоре с бабусей? — спросила Галя.

— Нет, не рассказывала.

— А ты ее не спрашивал?

— А я только сейчас узнал, что бабуся была у мамы.

— А теперь при случае спросишь?

— Нет, не буду спрашивать.

— Почему?

— Очень сомневаюсь, что услышу правду. А вы не догадываетесь, почему мама вдруг согласилась, чтобы я жил у вас?

— Разные были догадки и предположения, — ответила Галя.

— Например?

— Например? Ну, например, такое предположение. Наш отец был человек строгий, требовательный, ни для кого исключений не делал, и мы с Ниной не раз слышали, как он отчитывал твою маму и даже кричал на нее. Нам не все нравилось в Ксении Николаевне, но мы были еще девчонками, помалкивали и говорили об этом только между собой. У нас — своя жизнь, у твоей мамы — своя, у нас — свои интересы, у нее — свои, и мы, как говорят дети, друг друга не трогали.

— А, кстати, как в вашей семье называли маму?

— Наша мама называла ее Ксаной, отец — Ксенией.

— А остальные?

— А мы с Ниной — или Ксаной, или так, как называли ее у Кропилиных, — Ксюшей, а между собой Ксяшкой, но, вообще, мы редко к ней обращались. Потом уже, повзрослев, поняли, что старались ее избегать, и она, конечно, это понимала.

— А Лиза и Клава?

— Что — Лиза и Клава? Как обращались к маме?

— Как сложились у них отношения с мамой?

— А они не жили с нами, у них были свои семьи, а Клава у нас и не бывала. Как они относились к твоей маме — я этим тогда не интересовалась.

— А за что дедушка сердился на маму?

— Конкретных причин мы не знаем и не старались узнавать, мы только радовались, что не нам достается на орехи. Взрослея, стали понимать, что он сердился за то, что она ничего не делает, только развлекается и транжирит деньги.

— А вы с Ниной что-нибудь делали?

Галя умолкла, и на несколько секунд наступила тишина.

— Мы учились в гимназии, — вместо Гали ответили Нина, — никаких обязанностей у нас не было, только разные поручения то мамы, то папы. Поручения иногда докучали, и мы были недовольны, но все равно их выполняли.