Люсьен Лаказ - Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны

• Название: Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны
• Автор: Люсьен Лаказ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007

В. Крюков (переводчик): Воспоминания офицера, который в годы Первой мировой войны в качестве секретного агента играл довольно активную роль в операциях французской военной разведки, проводимых вдоль восточной границы Франции, а позднее в нейтральной Швейцарии. Автор, зажиточный эльзасский землевладелец, француз по происхождению, прекрасно знавший немецкий язык и регионы Вогез и Юра смог в исключительных условиях провести успешно многочисленные разведывательные миссии. За свои военные заслуги Люсьен Лаказ получил звание капитана и стал кавалером Почетного легиона. Книга уже издавалась на русском языке в 1937 году под названием «Четыре года разведывательной работы 1914–1918», но в другом, сильно сокращенном переводе (108 страниц из 280 оригинала).

---

Когда дверь открылась, я увидел с моего места, что доктор сидит за столом, и несколько раз наши взгляды пересеклись. Наконец, он вышел из-за стола и уселся недалеко от меня с еще двумя медиками.

— Ах, как мне хотелось бы сыграть партию в бильярд сегодня вечером, — сказал он, выпив чашку кофе.

— Знаете, мы оба не играем в бильярд, — ответил один из двух его компаньонов, в котором я немедленно узнал соотечественника, ведь наш злополучный эльзасский акцент ни с чем не спутаешь, на каком бы языке эльзасец не говорил.

— Спросите этого господина, может быть, он умеет играть.

Я поднялся и сказал со всей напускной чопорностью: — Я с радостью приму участие в игре. Позвольте представиться: фабрикант часов Х. из Б. в Швейцарии.

— Доктор Х. из Мюлуза, — ответил мой старый однокашник. Это был не первый раз, когда мы с ним сражались за бильярдным столом, но в тот вечер мы играли так долго, как никогда раньше, дожидаясь, пока два других врача не уйдут спать, закончив свою карточную игру.

Лишь потом мы начали разговаривать уже более спокойно, время от времени играя карамболем. Я объяснил ему причину и цель моего приезда и увидел, что черты его лица преобразились.

Он пришел в настоящий восторг от идеи оказывать нам услуги, но самую большую трудность, по его словам, представляет собой связь. Он будет писать письма в Швейцарию, как и другие солдаты из Зундгау, на адрес Биркмайера из Даннмари и подписывать письма именем Адольф. Но он и знать ничего не хочет о ваших симпатических чернилах.

— К черту все эти формулы, — сказал он мне, — вы должны знать, что в химии немцев никто не переплюнет. Уже расстреляли тех, кто во Франкфурте работал на англичан, а они ведь были уверены, что их невидимые чернила великолепны.

— На следующее утро, — продолжал Гроссман рассказ о своих приключениях, — ничто меня больше не удерживало в этой окаянной стране. Я приехал на границу вчера в полдень. Но и на этом мои беды еще не закончились. Насколько легко я проскользнул границу при въезде, настолько же тяжело пришлось мне при выезде.

— Как, уже! — сказал мне пограничный комиссар, — вот так деловая поездка! Как вы успели так быстро провернуть все дела?

Потом он долго проверял мой паспорт: обложку, бумагу, подписи, печати. Он внимательно читал описание примет, что, несмотря на мою нервозность, заставило меня улыбнуться, потому что слово «среднего роста» ну никак ко мне не подходило.

— Ладно, — сказал он, все изучив, — все было бы в порядке, если бы вы вернулись на восемь или десять часов позже.

— Я понял, что у меня больше не осталось дел, — ответил я ему, — для чего мне нужно было оставаться и напрасно тратить деньги?

— Какие фирмы вы посещали?

Он сделал отметки.

— Хорошо, мы проверим. Но сейчас вам придется пройти одну маленькую формальность, неприятную, но абсолютно необходимую.

Он позвонил.

— Обыщите его, — приказал он, — und gruendlich[13].

Обыск продлился больше часа. По мере того, как я раздевался, моя одежда и белье отправлялись в соседний кабинет, там распарывали подкладку и поспешно зашивали ее снова, моя жена потом все это заметила.

Что касается меня самого, то когда я остался, в чем мать родила, один тип, при помощи унтер-офицера и санитара, подверг меня с головы до ног многочисленным манипуляциям, не пропустив ни одной части моего тела, причем как раз в меру — он не вырвал в моем рту единственную золотую коронку. Все это время он самодовольно и угодливо объяснял мне смысл и цель всего, что он делал. Он не прекращал поучать с надменной и в то же время раболепной вкрадчивостью, характерной для пруссаков, смешанных со славянами. И пока он говорил, убеждая меня в своих добрых намерениях, у меня сложилось впечатление, что он протягивает мне руку помощи, что если у меня есть какая-то спрятанная вещь, то есть возможность договориться с ним за некоторое вознаграждение. Каждый раз, когда его помощник исчезал, он заглядывал мне прямо в лицо, его глаза улыбались и, похоже, что он чего-то от меня ждал.

Хотя мне и на самом деле нечего было прятать, тем не менее, опасность оставалась. За это время тот же комиссар принялся без промедления звонить по телефону клиентам, которых я ему назвал. Стоило лишь коммерсантам заявить ему, что я представлялся им братом Жюля Х., при том, что в моем паспорте я значился именно как сам Жюль Х., фабрикант часов, произошла бы катастрофа.

Это был самый слабый пункт моей «легенды». Странная вещь, вместо того, чтобы храбро смотреть в будущее, как солдат смотрит в лицо смерти, мною, в конце концов, овладело умонастроение пойманного уголовника с нечистой совестью, удесятеренной страхом, вызванным опасностью. Это было ощущение из самых неприятных. Дух шпиона подвергается куда более жестокому испытанию, чем дух солдата. Ведь солдат переживает вражеские атаки и бомбардировки не в одиночку, его поддерживают его товарищи, а в отряде соперничество, самолюбие и возбуждение играют большую роль. А шпион один во враждебном мире, окруженный неизвестными опасностями, которые, все равно, существуют ли они в реальности или только в его воображении, в равной мере губительны для его нервов.

В конце концов, я снова предстал перед комиссаром. Он занимался своим делом с добросовестностью патриота, выполнявшего свой долг, и с упорством чиновника, надеявшегося раскрыть «интересное дело», но вовсе не был злым человеком.

Он несколько деланно улыбнулся:

— Ваши заявления были проверены и с точностью подтвердились. Прошу прощения за задержку. Это неудобства, с которыми приходится сталкиваться путешественнику, особенно у нас. Ведь мы стали жертвами несправедливой и предательской агрессии со стороны враждебного мира, и нам приходится защищаться от шпионов, которые нахлынули на нас со стороны Швейцарии.

Тем временем он протянул мне свою ладонь, и я могу сказать, что это был редкий случай, когда я пожал руку немцу с большим удовольствием.

Теперь, когда все это закончилось, это впечатление уже немного ослабло, но я могу вас уверить, что вы подарили мне несколько ужасных дней, и я не хотел бы снова взяться за такое дело.

Глава 8. Удивительная проделка доктора Х.

С осени 1915 года корреспонденция из Германии постепенно становилась все малочисленней и неинтересней, пока к концу января 1916 года ее поток совсем не остановился. Не проходило ничего, однако, любопытно, что семьи всегда знали на каком фронте, в каком корпусе служат их солдаты.

Это было непонятно; материнская любовь позволяла семьям всегда быть в курсе дела, знать намного больше, чем я, несмотря на все мои досье и карточки. Но как? Пошел ли обходной путь через Швейцарию неизвестным мне маршрутом? Я отправился по следу всех тех, кто мог бы знать о новом состоянии дел: наших швейцарских корреспондентов, Витторио, распределителей писем в каждой сельской общине. Тщетно! Может быть, когда мы сами открывали тайну, началась битва за Верден, которая круто изменила мирный ход моей жизни.

Могу ли я сказать, что мы это предвидели? Нет! Я отдавал себе отчет, что теперь мы хватались за пустоту, полное отсутствие новостей, эта остановка в поступлении ежедневной почты угнетали меня в высшей степени. Я жил и в буквальном, и в переносном смысле в noche oscura[14] испанского мистика.

Доктор Х. упорно молчал. У меня больше не было никакого способа, чтобы связаться с ним без риска его компрометации. Но оказалось, что именно ему довелось в те дни разорвать занавес, опущенный немцами перед их февральским наступлением 1916 года.

Одним прекрасным утром в мое бюро примчался Витторио.

— Скорее, скорее, вас вызывают на границу, это очень срочно!

Я понесся туда сломя голову. Все было предусмотрено для такого случая: от доктора ко мне через мэра Ц., владельца кафе на границе и Каваньетто — такая система связи должна была функционировать без сучка и задоринки.

Вперед! Мэр Ц. на своей маленькой машине «Матис» проехал двадцать пять километров, которые отделяли нас от Делемона и благоразумно остановился там на площади перед кафе.

— Знаете, господин Рамюзо еще не приехал, сказал невозмутимо мэр. — Однако я немедленно позвонил. Если он уехал сразу же, то не опоздает, его машина едет в два раза быстрее моей. Подождите в машине, я пойду выпью кружку пива.

Четверть часа, двадцать минут прошло, и вот как смерч, разбрызгивая воду и грязь из под колес направо и налево, появился мощный «Панар» нашего друга Рамюзо, промышленника из Невшателя: пятьдесят надежных лошадиных сил на службе Франции! Автомобиль глотал километр за километром под проливным дождем, крупные капли разбивались о ветровое стекло и мешали смотреть на дорогу.

Наконец, после ста пятидесяти километров безумной гонки, мы в Цюрихе, Банхофштрассе, набережная Лиммата. Вот и жилище Гроссмана.