Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

• Название: На рубеже веков. Дневник ректора
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-025-Х

Есин Сергей Николаевич — известный писатель, драматург и публицист. Его повести и романы: «Имитатор», «Мемуары сорокалетнего», «Р-78», «Типы», «Гладиатор», «Живем только два раза», «Бег в обратную сторону» широко известны читателям.

Его Дневники охватывают последние три года XX века. Здесь — жизнь страны, жизнь Литературного института им. А. М. Горького, ректором которого он является, жизнь самого автора и многих людей, его окружающих.

Напечатанные в «толстых» журналах дневники были востребованы читателями так же жадно, как и проза писателя.

---

Поехали не на автобусе, через Мончегорск, а на поезде. В места своей непосредственной боевой юности меня не тянет. Или я эту встречу отодвигаю? Из окна я внимательно наблюдал знакомые пейзажи, невысокие горы, озера, в которых еще есть рыба.

Земля малозаселенная, но богатства, хранящиеся здесь, под землей, невероятные. Все города здесь на месте знаменитых залежей. У города, как правило, одна специализация — или завод, или горный комбинат, или шахты и рудники. Мончегорск — это никелевый комбинат, Кировск, Апатиты — это апатиты, Оленегорск — это огромный железнорудный карьер, снабжающий Череповец. На дне огромной воронки крошечные, не более клопа, автомобили. С поднятыми кузовами, так сказать, в естественном масштабе, эти японские самосвалы достигают высоты девятиэтажного дома; колесо этого автомобиля — 5 метров высотой.

Садясь в Оленегорске на поезд, мы чуть ли не опоздали, — шел бесконечный из типовых платформ состав: это везут удобрения на экспорт — своему с. х. оно не нужно, нет денег.

Очень понравился Кировск, расположенный в распадке между двумя рядами гор. О городе когда-то мне восторженно рассказывал Юра Визбор, который ездил сюда кататься на горных лыжах. Как-то он уезжал из моей квартиры на Качалова. Он сидел какой-то печальный на диване в рваных проношенных трусах.

Город — это 30-е годы, отсюда простор, простые конструктивные решения, надежды на будущее. Здесь есть памятник Ленину и памятник С.М.Кирову, который реставрируют.

О памятниках. В Апатитах два вокзала: старый и новый. Возле старого небольшая каменная тумба — это постамент от снятого памятника Сталину. В Кировске есть и памятник А.М. Горькому. Бетонная скульптура писателя стоит возле школы № 1. Над входом барельеф В.И. Ленина. На стене две мемориальных доски: в войну здесь размещался полевой госпиталь, а после войны 3 года (старшие классы) учился Венечка Ерофеев. Здесь у голубчика проснулась тяга к филологии.

Осталось два момента: когда-то все заканчивается. Истощилось месторождение никелевое руды, Мончегорский комбинат работает на привозной, из Норильска, иначе надо закрывать город. Но ведь в Норильске со всем справились бы сами. В Мурманске огромное недостроенное, с советских времен, здание мореходки. В Апатитах огромное и, наверное, ненужное здание больницы, нет стекол и полов, гниет столярка.

Некоторые детали быта: новая гостиница — ее владелец, кажется, сын директора комбината; здесь состоялась драка местной охраны с охраной или чинами администрации В.В. Путина. Они приезжали разведывать условия катания на горных лыжах. Это хорошо. Когда в прошлый раз приезжал вице-президент Аксененко, перед заводоуправлением наполнили водой пересохший искусственный водоем.

В стране стало лучше с экологией — заводы стоят.

С удовольствием встретился с Зоей Куприяновной и Михаилом Ивановичем — родителями Саши, они оба довольно подробно, в той мере, в какой позволяет литературное изображение натуры, описаны в «Гувернере». Я ездил в 1994 году с ними на Кипр. Они живут без малейших излишеств, размеренной и здоровой жизнью пенсионеров. Дети и внуки выросли, даже та самая «романная» внучка уже что-то закончила и два раза побывала замужем, внуки — уже в институте, работа закончилась. Само по себе вырастить и дать образование троим парням очень немало.

Вечером приходил внук Антон, 18 лет, 187 роста, в прошлом году с отцом на заработках в Норвегии. По своему обыкновению я немножко покопал. Мальчик гордится, что за месяц работы привез 1000$. Похвастался тем, как хорошо хозяин фирмы их встречал. Они сортировали ношеную резину для машин, что в переплавку, что перекомплектовать и продать. Я думаю, что здесь была умелая и точная эксплуатация. Работа грязная, физически не самая легкая, экологически не самая здоровая. В Норвегии потихонечку отжимают тех, кого в Америке называют цветными, тех кого используют «для работы неквалифицированной». С въездом и выездом в страну белых проще. Белые батраки.

Дочитал «Море, море» Айрис Мердок. Все сомкнулось, все эпизоды встали на свои места. Особое впечатление произвел эпизод со смертью Джеймса и воспоминаниями о том, каким образом Чарльз оказался спасен. Впервые в литературе на меня подействовало «чудесное начало».

16 июля, воскресенье. Невероятное удовольствие получил от прогулки наверх ближайшей горы, окружающей город. Когда мы через пять часов вернулись домой майка и рубашка на мне были совершенно мокрые. Я даже не мог предположить, что могу выносить такие нагрузки. Значит надо меньше щадить себя и нагружаться.

Всю дорогу, поднимаясь, вспоминал свою жизнь в Лапландском заповеднике, свое путешествие на Камчатку, подъем на Авачинскую сопку и спуск вниз. То, что, казалось бы, навеки утонуло в глубинах памяти, вдруг всплыло с немыслимой яркостью. Какая жалость, что тогда я не вел дневник с другой стороны, какая была бы это журналистская чухня. Дневниковые записи хороши, когда они окутаны временным фоном, когда выработан стиль и уже вызрело мировоззрение. Мое поколение, выросшее без христианской морали и с заменившими их приблизительными социальными знаниями, зрело и выкристаллизовывалось особенно медленно. Во время этого подъема я вспомнил и как карабкался — на сопках уже лежал снег — на гору возле Мончегорска, как двое суток шел по просекам по картам, данными мне покойным Валерой Безродным. Удивительно ярко помню и его, и наше путешествие с ним по Печоре. Воистину каждый человек жив до тех пор, пока жив последний носитель памяти о нем. Вспомнил я ночь на кордоне под Мончегорском, в избе полной начальствующих рыбаков. Но имена забылись. Неужели ни чего не осталось? Надо покопаться в своих записных книжках.

Опять, поднимаясь, когда с каждым шагом подъема расширялся кругозор, вспомнил Юру Визбора. Это его география. Но это и география романа и фильма Юры Скопа. Первый рудник, второй рудник, белеет вдали станция Апатиты и выросший вокруг нее город. Плато Росвумчорр — «на плато Росвумчорр не приходит весна», песня хорошая, стихи плохие. Как Юра Визбор хотел быть еще и хорошим прозаиком! Я завидовал ему в Мурманске, в издательстве ему заказали книжку. Книжка, маленький формат, средняя толщина, вышла, а прозы — не получилось.

Поднимались чуть больше часа. С нами был Слава, товарищ и одноклассник Саши. Перевалив гору, где-то в распадке у озерца, разожгли костерок, пожарили колбаски, которые принес Слава. По горизонту расставлены трубы котельных, многие не дымят. Перестройка и последовавшая за нею промышленная катастрофа, дали возможность природе немножко передохнуть. Да и наш человек вдруг устремил свой взгляд в Турцию, Польшу, Норвегию, чуть отступил от природы, которая как всеобщая дотация развлекала его, была простором его геройства и добычливости.

Вечером вместе с Михаилом Ивановичем, Славой и Юрой — это другой одноклассник Мамая, ходили в городскую баню. В городе, в центральных районах, отключена вода. По дороге М.И. много рассказывал о городе, а когда мы вернулись и ужинали, о своей юности и прелестно играл на балалайке. Можно только удивляться силе, выносливости и незлобливости этого человека. Я впервые сожалел, что не вожу с собой кинокамеры. М.И. рассказывал, как в 15 лет в эвакуации, когда из деревни забрали последнего парня в армию, девки принесли ему в дом балалайку этого ушедшего парня и сказали: «Чтобы вечером начал играть». М.И. рассказывал о частушках и кадрили. Куда делось это здоровое и увлекательное искусство? Неужели во всем виновато только телевидение? Сейчас М.И., как он сказал, снова записался в библиотеку и берет книги по русской истории.

Завтра днем мы должны уехать.

Перед сном читаю Бенвенуто Челлини — это из библиотеки Саши — своеобразный текст, который мне всегда нравился, а сегодня после поездки во Францию приобрел новую остроту. С особым интересом я выписываю фрагмент о «Нимфе Фонтенбло». Я хорошо запомнил, как мы пили кофе возле холла на парадной лестнице, где она была установлена. Интересно как много времени сильные мира сего отдавали консультациям с художниками, несмотря на войны и государственные дела. Когда в тексте я встречал Фотана Белио, то с трудом определял, что это Фонтенбло. Стр. 310–312; ХЛ-1987.

«В полукружии я сделал женщину в красивом лежачем положении; она держала левую руку вокруг шеи оленя, каковой был одной из эмблем короля; с одного края я сделал полурельефом козуль, и некоих кабанов, и другую дичину, более низким рельефом. С другого края легавых и борзых разного рода, потому что так производит этот прекраснейший лес, где рождается источник».

17 июля, понедельник. Утром ездили к руднику им. Кирова. Я ведь уже видел карьеры, в том числе и очень большие под Кемерово. Здесь далеко не самый большой карьер Кировска, не Росвумчорр, но он тоже поражает. Рукотворная пропасть метров триста, становишься в тупик перед разницей возможностей человека и природы. Тем не менее эта дырка в земле не заживет многие столетия. Вообще-то интересно, как со временем природа отреагирует на свои старые раны, нанесенные человеком? Может быть, она приспособится, и через сотню лет на месте этой воронки окажется глубоководное озеро с какими-нибудь экзотическими рыбами? В этот же день по дороге на автобусе в Оленегорск я много раз встречался с уронами, наносимыми природе человеком. Все выжжено километров за тридцать перед Мончегорском. Это следствие кислотных дождей. Через тридцать три года после того, как был я здесь последний раз, я не узнавал природу. Все это походило на несчастье, будто бы по тундре и лесам прошла невероятная космическая гарь. Лишь смутно помнятся очертания сопок. Не увидел я и привычной таблички с надписью «Лапландский государственный заповедник». Почему-то желания попасть обратно в места моей юности не возникло. Я боюсь этих мест, боюсь нарушить какой-то привычный строй в своей душе.