Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

• Название: На рубеже веков. Дневник ректора
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-025-Х

Есин Сергей Николаевич — известный писатель, драматург и публицист. Его повести и романы: «Имитатор», «Мемуары сорокалетнего», «Р-78», «Типы», «Гладиатор», «Живем только два раза», «Бег в обратную сторону» широко известны читателям.

Его Дневники охватывают последние три года XX века. Здесь — жизнь страны, жизнь Литературного института им. А. М. Горького, ректором которого он является, жизнь самого автора и многих людей, его окружающих.

Напечатанные в «толстых» журналах дневники были востребованы читателями так же жадно, как и проза писателя.

---

В обед, получая зарплату и отпускные, Юрий Поликарпович устроил мне легкую выволочку из-за аттестации его дочери, которая серовата и к которой я был достаточно суров. Вот курсовые работы у нее были сделаны по литературе отлично! Я так и сказал, что в семье двух выпускников Литинститута и, имея отцом выдающегося поэта, по-другому и нельзя. Но талантливое дитя и эту невинную реплику дома превратило в стремление свести счеты. Вот, дескать, выдающемуся поэту ректор не может возражать, так отыгрывается на дочери. Чушь какая-то. К счастью, Юрий Поликарпович, делая мне обещанный, видимо, дома репримант, не верил в говоримое. Разошлись мирно.

Вечером по НТВ была фантасмагория ненависти к Путину.

4 июля, вторник. С большим воодушевлением работал над реорганизацией структуры, в частности хозяйственной части. Заезжал С.Ю. Куняев с кое-какими вопросами по своему семинару, и от него я узнал, что уже 2 недели, как вышел 6 номер «Нашего современника» с продолжением моих дневников. Я тут же взял номер в библиотеке, в читальном зале. Но каковы наши библиотечные дамы, даже мне не сказали, а сами уже взахлеб дневники прочли. Какова наша славная Дашенька! Тут же я узнал, что уже и кафедра Л.М. дневники прочла. Отношение у всех сдержанное, особенно хвалить побаиваются, а вдруг на следующих страницах появятся и их имена.

Вечером был на приеме в Белорусском посольстве по случаю дня независимости. И народу, и на столах было много. Поговорил с В. Андреевым, в этом году, в августе ему 70, а театру 75. Все это пытаются совместить, я понимаю его грусть. Володя говорил, что с возрастом все больше и больше ощущает себя русским, что, по его словам, сегодня что-то главное из нашей русской жизни возвращается на место. Видел постаревшую Быстрицкую, которая жаловалась на московскую критику, которая ее плохо понимает. А понимает плохо за ее участие в народной жизни, за ее роли в фильмах по Шолохову.

Шашлычок в посольстве был холодноват.

Видел В.К. Егорова, мельком в каком-то общем разговоре с его присутствием я обмолвился, что тому, что я ректор Литинститута я обязан именно ему.

5 июля, среда. Заметил, как удивительно много надо человеку в среднем или, как у меня, уже в очень пожилом возрасте. Раньше на улицу выскакивал бог знает в чем, не причесывался, и так сойдет, и так красив. А нынче, посмотрел в портфель, и две пары очков там, и два вида лекарств, и газета, и целая горсть ключей. Имущество тоже обременяет. И утром приходится обязательно делать зарядку, и обязательно ежедневно мыть голову, а то последние волосенки слипнутся, и нужна капля духов на носовой платок, и нужна обязательно свежая рубашка. Время твое прошло, надо хотя бы внешним своим неопрятным видом не отвращать людей.

Начал перечитывать «Море, морей» Айрис Мердок и вдруг подумал, какая удивительно тонкая и многочувствующая женщина, но проза все равно профессорская, умница, повествовательница, но не романистка.

Александр Иванович сегодня хвалил мои дневники, вторую часть, говорил об объективности их и особо говорил об эпизоде с О.В. Вот что он отметил. Много раз О.В. рассказывала об эпизоде, когда в кассе не нашлись какие-то деньги, которые она или утаила, или подержала, подержала, а потом, попользовавшись, все же внесла, не в этом суть. Она ни разу не рассказала своему наперснику об эпизоде наезда на меня. Вот это опять и опять вызывает некоторые размышления.

Утром Федя устроил Сергею Осипову, своему коллеге-шоферу, целую истерику. В связи с последними событиями Сережа чаще возит меня, действительно, не хочу сказать, что Федя — соглядатай, но мне совсем не надо, чтобы часть моей личной информации поступала к О.В. Итак, истерика: «Как ты тихо сюда пришел, так и уйдешь иначе я тебя поставлю на счетчик (вторая часть фразы пришла через Лыгарева, чуткий Сережа ее мне не передал)». Здесь и ревность, и чувство подорванной монополии, и стремление, и гараж, и все институтские дела ни с кем не делить. Возникла еще одна мысль: а может быть те давние налетчики наведены другим адресатом, из другой мафии?

Разговаривал с М.О. Чудаковой. В комиссию по помилованиям при президенте они пригласили еще одного члена, наверное, вместо Окуджавы, — это Крелина, и писатель хороший, и, кажется, врач первоклассный, и человек, наверное, добрый, но опять все не нашего разлива. Понимаю, думать так не очень хорошо, но думаю. М.О. говорила, что хорошо бы пригласить в институт Александра Павловича, но и сказано это поздновато, и Ю.И. не очень этого хочет. Действительно, один раз ушел из института Чудаков и в разгар учебного года, уехал на заработки. Но ведь всего не заработаешь.

Сидел, выкраивал премии по случаю окончания учебного года. Штатное расписание надо все перекраивать, переделывать и жить менее суетливо — это все касается хозяйственной части.

Вечером делились с С.И. всей сложившейся у нас в институте ситуацией и у обоих одинаковые мысли.

6 июля, четверг. Утром пришел «Труд», весь мой довольно значительный комментарий опущен, а остался один пассаж о передаче о Твардовском. Мне это, зная их газетные заморочки, даже не показалось обидным, в конце концов, текст с моим отношением и к времени и к проблеме сидит в компьютере. Но вечером звонил Вартанов, которого уже мне пришлось успокаивать. Мой совершенно пропутинский текст редакция приняла за некоторую уклончивость. Я сейчас только его перечитал, никакой уклончивости там нет, но есть сомнение в приватизации, есть сомнения в добропорядочности Вяхирева, есть свободное непривычное для газетных писателей обращение со словом, есть мой протест против захвата наших естественных монополий и брезгливость к собственности, как таковой, и к тому, чего все наши газетчики и даже я наверное достигли. Все мы превратились в мелких буржуа, а мечтаем превратиться в крупных. Не превратимся, нет полета и все еще хочется книжки читать, а с книжками в крупного буржуа не превратишься. Спокойствия, свободы души нет.

В институте подписал премию и занимался приказом о новых структурах. Надо создать крепкий аппарат надзора и управления. Шапиро перевел деньги, но за ним опять 1,5 миллиона рублей, он цинично их не хочет платить. Если бы все мои должники заплатили, то мы бы отремонтировались, и тихо и спокойно институт вошел бы в новый год. Что-то в стране и потихонечку меняется, судя по всему, и к моему удовлетворению, в страну опять потихоньку возвращается государственный порядок. Но этот порядок может существовать только рядом с порядочной государственной властью и судом. Леонтьев по 1-й программе долго говорил о Дзержинском и красном терроре. Об этом красном терроре, как о некотором чистом, как из колбы, изобретении большевиков. Детали вроде бы точные, причина открытия террора — это убийство Урицкого и рана Ленина, скрыто, что белый террор, возник также не стихийно, а продуманно и директивно. В его разговорах было мало внутренней снисходительности и исторического прощения. Я прощаю истории ее молох, ломающий жизни — без этого не просуществуешь. Я прощаю ей своих родственников и себя. На углях истории не прожаришь ни одной свежей и искренней мысли. Все это кровавая шелуха человеческой жизни. Мало читаю. Эдик Дорожкин прислал «Культ личностей» новый толстый журнал. Обывательски интересен, обо всем, но сколько же производится в стране этого глянца. Как пытаются по этому глянцу заставить жить людей, но что-то не очень получается.

7 июля, пятница. В четверг у нас был, оказывается, небольшой пожар. Загорелась проводка под полом в деканате, кто-нибудь из ребят выбросил окурок в окно, он отлетел от решетки и провалился в щель между батареей и стеной, дым пошел в седьмом часу. Можно было только порадоваться, что оказался под рукой заряженный огнетушитель. Весь день — бухгалтерия, приказы, выдача премий. Мне тоже отвалили больше, чем нужно — 7 тысяч. Когда я сказал об этом Александру Ивановичу, он ответил: и не думайте, С.Н., мы это сделали пропорционально всем премиям института. Но 3.800 я сразу же отдал за билеты в Мурманск к Саше Мамаю. В.С. очень этим недовольна, лето проходит, но других дней у меня нет, дальше идут экзамены и начинается обычное учебное колесо. Я много жду от этой поездки, потому что уже давно не был в провинции и перестал знать страну. Имеет значение, что это и места моей юности, Лапландский заповедник рядом, может быть, мне удастся в нем побывать. Итак, впереди семь дней отпуска.

Начал диктовать Диме Крюкову — это наш студент, он пару недель секретарствует вместо ушедшего в отпуск Димы Дежина. Начал диктовать какое-то эссе о еде и вдруг понял, что это нечто для меня новое, оно может разрастить опять в какую-то прозу. Проза у меня, как всегда только о себе. Это ее огромный, кстати, недостаток. Тем не менее по ощущению это что-то совершенно современное. Сейчас вообще проза тяготеет к факту, к законченному описанию эпизода. Начал я с прицела на «Культ личностей», а как пойдет дальше, не знаю.