Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

• Название: Книга об отце (Ева и Фритьоф)
• Автор: Лив Нансен-Хейер
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: История
• Год: 1986

Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающе­гося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.

В  основу   книги   положены   богатейший   архивный   материал,   письма,  дневники Нансена. 1-е изд. книги — 1971. Для широкого круга читателей.

---

Да, она всегда высоко держала голову, но не наперекор злой судьбе. Напротив, она благословляла свою судьбу за то, что та послала ей Фритьофа, такого, каков он есть, и только одна мечта была у нее — чтобы он нашел приложение всем своим силам и талантам и завершил то, за что взялся.

Ева целиком и полностью была на его стороне. И тогда и все дальнейшие годы.

Через несколько недель после отъезда Фритьофа к маме в Гот­хоб приехал Фогт-Фишер, ее импрессарио. Он хотел устроить ей несколько концертов. Впоследствии он очень гордился тем, что сумел ее тогда уговорить. Сперва мама отказывалась, ей и думать-то об этом тогда не хотелось, но Фогт-Фишер был не из тех, кто легко сдается. К тому же в одном из своих предотъездных писем Фритьоф просил ее обязательно «выступать в концертах». И вдруг ей самой захотелось выступить. Быть может, пение хоть немного заполнит пустоту. И Ева занялась подготовкой к концерту с необычайным усердием. (14)

Возвращение на сцену было блистательным. Пение Евы Сарс всегда нравилось публике, но в исполнении Евы Нансен появи­лась такая глубина и такая страсть, какой раньше не  было у певицы. Это единодушно отметили критика и публика. Вот когда она по-настоящему поняла «Песню Гретхен за прялкой» Шу­берта:

Груз на сердце лег,
в смятенье грудь,
тех дней безмятежных
уже не смогу вернуть.

Серьезно и проникновенно передавала она простую, чистую поэзию народных песен. Она часто исполняла шотландскую песенку на слова Бернса:

Целуй нежней —
пора расстаться.
Уж никогда
нам не встречаться.

И когда ее спрашивали, как она при этом сама удерживалась от слез, с ясной улыбкой отвечала: «А я выплакалась заранее».

И растроганным слушателям, которые уже готовы были попла­кать и пожалеть бедную одинокую женщину, приходилось пря­тать платочки.

Все члены тогдашней нашей королевской фамилии были люби­телями музыки, и если концерты Евы Нансен совпадали с ежегод­ными приездами короля в Христианию, то он сам и вся его семья с удовольствием присутствовали на них. Особенно горячим поклон­ником ее был принц Оген. Рассказывают, что однажды Ева из кокетства спела «Спи, милый принц мой, усни...», перефразировав песню Моцарта.

Принц Оген хотел, чтобы Ева дала концерт в Стокгольме. Он мне рассказывал, что лично покровительствовал ее первому кон­церту в Стокгольме, состоявшему в ноябре 1895 года, но когда приблизилось время выступления, он порядком поволновался. Одно дело — норвежская публика, которая давно уже оценила ее пение, и совсем другое — шведы, которые вообще куда сдержаннее норвежцев и к тому же слышали на своей оперной сцене всемирно известных певцов. «Однако все получилось неплохо»,— закончил он с улыбкой.

Но отзывы других заставляют меня думать, что он высказался слишком сдержанно. Вначале публика приняла ее несколько насто­роженно, да и певица была довольно холодна. Говорили даже, что она просто обдавала публику холодом. Часто музыканты, едва вый­дя на сцену, принимаются кланяться и улыбаться, и публика уже при выходе награждает их аплодисментами. Для Евы сидевшая внизу публика просто не существовала, до тех пор пока она не чув­ствовала, что установила с ней контакт. Быстрой и легкой походкой подходила она к роялю. На красивом лице ни разу не появлялось улыбки. А как она в глубине души волновалась, никто не знает. Ева слегка склоняла голову, и в ее темных, близоруких, ничего перед собой не видящих глазах нельзя было прочесть волнения. Но стоило ей запеть, как лед, окружавший ее, начинал таять.

Обычно она исполняла короткие песни, в которых была уве­рена. Они не подвели ее и здесь, в Стокгольме. Принц долго не мог забыть аплодисменты, последовавшие после исполненной ею народной песни:

Тужить не хотела,
да, видно, придется.
Как минет два года,
так милый вернется.
...Любовь не увянет за эти года...

В то время эта песня была созвучна ее настроению.

Фогт-Фишер сопровождал ее во время турне по Норвегии, был он с ней и в Швеции. После концерта в Стокгольме они поехали в Гётеборг, и он рассказывал об одном эпизоде, случившемся там в гостинице в день концерта.

Уезжая, мама всегда беспокоилась за меня и требовала, чтобы каждое утро ей присылали телеграмму с сообщением из дома. Но в день концерта телеграммы не было. Мама места себе не находила. Фогт-Фишер был взволнован не менее. Он знал, что Ева не будет петь, пока не убедится, что с Лив все благополучно. Тай­ком он послал несколько телеграмм домой, но ответа все не было. С каждым часом напряжение все нарастало, мама ходила из угла в угол и не слушала никаких уговоров.

«Но вы же знаете, что Лив здорова»,— осмелился сказать Фи­шер. «Нет, не знаю! Я ведь сказала, чтобы каждое утро мне теле­графировали. А сегодня они боятся, боятся!»

И  снова заметалась по комнате, в волнении сжимая руки.

Наконец в пять часов принесли телеграмму. «Все в порядке, Лив здорова». Ева разрыдалась, а Фишер облегченно вздохнул. Концерт был спасен.

Вот передо мной лежит программа маминого концерта (это был последний год ожидания) — изящный пожелтевший листок, из которого видно, как упорно работала она, пока ее муж доби­вался своей цели где-то там, в неведомой дали.

Тогда, в феврале 1896 года, она давала концерт в зале Лонга, аккомпанировал капельмейстер Пер Винге. Она пела романсы Синдинга, Грига, Кьерульфа, Агаты Баккер-Грендаль, Винге и Нейперта, но больше всего — Агаты Баккер-Грендаль. В про­грамму входили еще трудные для исполнения песни Шуберта и несколько шотландских народных песен. Начинался кон­церт несколькими немецкими вещами, которые сейчас забыты. Под занавес у нее были припасены сочинения Ивара Холтера и Фини Хенрикеса. Посмотрев сейчас ее программу, я, мне ка­жется, вправе сказать, что она была составлена умно и раз­нообразно.

Имя Нансена стало известно всему миру, о нем ходили самые разнообразные слухи. То вдруг говорили, что он со всей экспеди­цией погиб во льдах, то — что он добрался до полюса и открыл новую землю.

Однажды Ева получила телеграмму:

«Коппервик, 11.9.95 Послал почтой два листа, подписаны Нансеном, извлечены из найден­ной в море бутылки, отправлены Северного полюса  1  ноября, надеемся, подлинные.

Поздравляем. Управляющий полицией».

Это, конечно, была мистификация, Ева и не думала верить этим листкам. Она жила, как обычно, принимала у себя родствен­ников и друзей и не обращала внимания на разные слухи. На лю­дях держалась уверенно и спокойно.

Лишь дома, у матери, она немного давала волю своей тоске, но даже там не позволяла себе распускаться.

«Как минет два года, так милый вернется».

Он просил ее верить. И она верила. Даже когда третий год про­шел и все стали сомневаться, она по-прежнему верила.

В. Брёггер и Нурдаль Рольфсен заканчивали свою книгу «Фритьоф Нансен. 1861 —1893», и в связи с этим Рольфсену нужно было взять интервью у «одинокой женщины» из Люсакера. Он называет это интервью «неудавшимся», так как за полных три дня ему так и не удалось ничего из нее вытянуть.

Госпожа Нансен приняла его любезно, но очень сдержанно. Он вынул карандаш и блокнот, но никак не мог придумать, о чем спросить. Ева ему не помогла. Он огляделся в большой светлой комнате, и его взгляд остановился на отличной репродукции с картины английского художника. Не расскажет ли госпожа Нансен, когда приобрела эту картину?

«В Лондоне. Мы купили ее там вместе с Нансеном». Рольф­сен вздохнул. «Дорога ли вам эта картина как воспоминание о муже?» — «Ничуть».

Госпожа Нансен положила на стол стопку бумаги. Это были последние сообщения русской полярной экспедиции, которая по­путно должна была поискать «Фрам».

«Кажется, количество предположений поубавилось»,— заме­тила Ева.

Рольфсен участливо принялся взвешивать все за и против, но Ева Нансен прервала его: «По-моему, все это ерунда».

Бедняга репортер... Он ведь должен был рассказать всей Ев­ропе, как страдает покинутая супруга, переходя от страха к на­дежде.

«Не хотите ли посмотреть кабинет моего мужа? — спросила она.— Он к вашим услугам».

И вот Рольфсен, дрожа от холода, стоит в кабинете Нансена.

«Я открыл третий полюс холода на Земле!»

Среди нагромождений коробок, шкатулок, инструментов и ба­нок, писем и бумаг, сложенных кипами в комнате, он не мог найти ничего интересного и через некоторое время перебрался оттуда назад в умеренный пояс.

«Кажется, там прохладно?» — улыбаясь спросила Ева. Затем она села, скрестив руки на груди. «А теперь можете задавать вопросы, можно и нескромные».

Нескромные! Куда уж там.

Рольфсен даже не посмел спросить, когда она родилась. Нет, он просто не мог себе это позволить.