Василий Глотов - Наедине с совестью

• Название: Наедине с совестью
• Автор: Василий Глотов
• Жанр: История

---

- Слушаю, говори! - вздохнул Михаил.

- Ну вот, отравили мне в селе душу, я и сбежал в ближайший городок. Первое время околачивался на станции то подметалой, то подносчиком. Квартировал на вокзале под лавкой. Оборвался, завшивел. А тут кто-то разнес слух, что в Бухаре люди живут очень сытно и свободно. Не раздумывая, я и подался в этот далекий край. Ехал, конечно, "зайцем". Ночь простоял в тамбуре. Утром сильно захотел жрать, волка бы съел. Зашел в вагон. В первом купе сидел какой-то дяденька, гладкий, розовый, с брюшком на выкате. Перед ним на столике лежали белые булочки и колбаса. У меня потекли слюньки. Протянул я к нему руку, несмело пропищал: "Дяденька, дай кусочек!" Он округлил глаза, схватил меня за шиворот и крикнул: "Вор! Вор!" Прибежал проводник. Вдвоем они вытащили меня из вагона и прямо на ходу сбросили с поезда, как мешок с опилками.

- Вот сволочи! - возмутился Михаил.

- Не знаю, сколько я лежал, разбитый, окровавленный, - вспоминал Сашка, - но все-таки поднялся, осмотрелся по сторонам. Недалеко протекала речка, виднелись какие-то строения. Зашагал туда, к зеленой рощице. На берегу реки я увидел огромную трубу... Из нее вылез такой же оборванец, как и я, года на два старше. Хмуря брови, он расспросил меня, кто я такой и откуда. Потом снова залез в трубу, вытащил кусок хлеба и зеленый лук, подавая мне, сказал коротко и твердо: "Отныне ты будешь не просто Сашка, а Сашка Гвоздь. Меня называй Васькой Ухом. Понятно? Ну вот! А теперь идем в город. Есть работа". С этого все и началось!..

- А почему ты не пошел в детскую колонию? - спросил Смугляк, не спеша прикуривая от папиросы Сашки. - Не знал?

- Тогда не знал, - ответил Шматко, опираясь на костыль. - А после дважды побывал в такой колонии и дважды бежал. Теперь жалею. В колонии нашего брата кормили, обували, одевали и учили. Но не по мне была строгая дисциплина. Душно показалось там. В то время я считал, что имею деловую специальность - очищать чужие карманы, и меня тянуло обратно к Ваське Ухо. Я разыскал его, теперь уже на Украине. Он вырос, связался с какой-то шлюхой, запьянствовал и вскоре отравился. Я пристал к другой шайке, стал ее вожаком. За воровство меня три раза судили, я отбывал срок и опять брался за старое ремесло. Вот такая у меня была жизнь. Теперь скажи: только ли я виноват в своем уродстве?

- Да!.. - раздумчиво произнес Смугляк. - Я ведь тоже не в неге рос, но воровать не пошел. Может быть, это потому, что на моем пути больше встречалось хороших людей. Тебе же не повезло. Тебе, кроме кузнеца, попадались только злые и дурные люди, отравляли и коверкали твою юную душу. В этом виноваты они, а не ты. Но ты виноват в другом, Александр!

- В чем именно?

- Во-первых, в том, что уже взрослый продолжал заниматься кражами, во-вторых, незаслуженно возненавидел людей. Это и неправильно, и нечестно. Ты свалил в одну кучу дурных и добрых и сказал: все люди - сволочи, только я один - хорош! Так ведь получается? А разве тот добрый сельский кузнец плохой, если он усыновил, растил и учил тебя? Хороший, говоришь! Ты его любил и помнишь даже сейчас. Это благородно! Поэтому не суди о людях по своим неизвестным и подлым родителям. Они тебя сотворили и бросили. Но не все такие. Запомни, Саша, порядочных людей на земле гораздо больше, чем дерьма, как ты выражаешься. Иначе мы шли бы не вперед, а к первобытной дикости. Подумай-ка!

- Что ж тут думать, - почесал затылок Сашка. - На фронте и на самом деле хороших людей больше. Я убедился в этом. Иной раз воин сам гибнет, а товарища спасает. Понимаешь? Своей жизни не пожалеет, а друга в беде не оставит. Мне нравятся такие!

- Вот видишь! - горячо проговорил Смугляк. - А ведь сегодняшние фронтовики - это вчерашние мирные люди. Тем-то они и замечательны, что в минуты самых тяжелых испытаний в их душах раскрываются такие качества, как человечность и мужество. На фронте они совершают героические подвиги, в тылу - трудовые. Мне рассказывали, что почти на полуголодном пайке рабочие сутками простаивают у станков, делая все для фронта. Это богатыри!

- Да, богатыри! - тихо промолвил Сашка.

- Теперь учти еще одно, - продолжал Смугляк спокойно и убедительно, фашисты тоже считают себя людьми и фронтовиками. А на самом деле разве это люди?! Подумай только, кто подверг огню и разрушениям наши города и села? Фашисты! Кто заставил беззащитных и добрых людей проливать потоки слез? Фашисты! Кто устроил чудовищные лагеря смерти, сжигая в печах не только взрослых, но и детей? Фашисты! Они, как бешеные звери, увидев кровь, хотят еще больше человеческой крови. Могут ли эти палачи рассчитывать на милость? Нет! Уничтожать их нужно. В этом наш долг перед народом.

- Правильно говоришь, Ворон! - покашлял Сашка. - Мне вспоминается один случай. Хочешь послушать?

- Рассказывай.

- Под Ельней несколько дней подряд шел жестокий бой. Гитлеровцы упорно рвались к Москве. В одной атаке меня тяжело ранило, и я не мог подняться. Фашисты наседали. "Значит, все, конец! - подумал я, лежа у снарядной воронки. - Сейчас меня или расстреляют или возьмут в плен". И вдруг чувствую, кто-то поднял меня, взвалил на спину и понес к лесу. Через несколько минут послышалась длинная пулеметная очередь. Мы упали. В это время из леса неожиданно вырвались танки нашего соседнего подразделения и погнали врага назад. Я посмотрел на своего мертвого спасителя и узнал его. Это был командир второго отделения моего взвода Андрей Бурков. Добрый, героический сибиряк! Его любили все солдаты. Бурков знал, что я вор, много раз судился, но в тяжелую минуту не оставил меня на поле боя. Впервые в жизни я заплакал, гладил волосы на голове Буркова, целовал его, заглядывал в глаза. Вот его фотография, посмотри.

Сашка опустил голову, помолчал.

- Не знаю, как это объяснить, Михаил, но со мной что-то произошло, будто бы я снова на свет родился. После смерти Буркова во мне все перевернулось. Я другими глазами и по-другому стал смотреть на жизнь, на людей. Даже военная форма, которую я недолюбливал, кажется теперь роднее. Прошлое меня не мучает, Возвращаться к нему не думаю. Хочется быть таким, каким был Андрей.

- Приятно слышать это от тебя, Саша. Я радуюсь твоей перемене. Хочется от души пожелать тебе самого лучшего и светлого на новом пути. Буркова, конечно, очень жаль. Есть ли у него родственники? Написать бы им, ведь печалятся они теперь.

- Я уже написал. В Сибири у него остались жена и мать. Они не хотят верить, что погиб их Андрюша. Они ждут его домой после войны. И знаешь, эта вера обязывает меня воевать теперь за двоих.

Смугляк молча пожал руку Сашки.

Вечером они обменялись адресами и горячо расстались, как самые хорошие друзья расстаются перед боем.

Глава третья

Стройный и плотный, с тощим вещевым мешком за плечами, Михаил Смугляк устало шагал на запад. Заткнув под ремень длинные полы шинели, он обходил липкие прогалины, выбирая покрытые ледком куски проселочной дороги. Так идти было легче. Вязкая грязь не налипала на каблуки, размягченный снег, словно кисель, разлезался под большими ступнями сапог, и отпечатанные следы удивительно быстро заполнялись синеватой вешней водой.

О попутных машинах нечего было и думать. В дни весенней распутицы шофера объезжали проселочные дороги, а если и решались ехать по ним, то чаще всего ночью или рано утром, когда держались еще заморозки. Вытирая потный лоб рукавом шинели, Смугляк шел, не останавливаясь. Его смуглое лицо сильно обветрилось, еще больше потемнело. Руки зачерствели. Широкие носки кирзовых сапог пожелтели от сырости. Но чем дальше уходил он от Москвы, тем легче и светлее было у него на душе. С глубоким удовлетворением разведчик отмечал, что линия фронта далеко передвинулась на запад и что бронированные полчища врага, наконец-то получив чувствительный удар, откатились от подступов к столице. Навсегда был разбит миф о непобедимости фашистской армии.

Хорошо и тепло было Смугляку от этих дум. Но скоро светлое настроение его омрачилось. Сразу же за полустанком начались сплошные развалины и пепелища. Когда-то здесь у каждой рощицы ютились большие русские села, возвышались новые здания школ и магазинов, а теперь всюду торчали обломки стен, обгорелые деревья и трубы, трубы, трубы! Стаи грачей с угнетающим карканьем кружились над пепелищами, боязливо садились на искалеченные сучья тополей, снова поднимались и снова кричали. Где же обитатели этих пустынных мест? В какие стороны разбрелись они?

Наконец, недалеко от дороги Смугляк заметил полусогнутого старика и подростка-девочку. Они копошились возле большой русской печи сгоревшего дома. Это было необычно, как в сказке. Рыжебокая печка густо дымила, и сероватый тяжелый дым расстилался по развалинам. Необъяснимая сила потянула Смугляка к этой печке. Еще на подходе он отчетливо разглядел запачканное сажей лицо девочки и длинную бороду старика, словно подернутую инеем. Старик был в коротком домотканном зипуне, подпоясанном толстым обрывком веревки. На голове его торчала старая шапка из желтого кота. Девочка собирала и подносила хворост, а дед частями бросал его в печку.