Василий Глотов - Наедине с совестью

• Название: Наедине с совестью
• Автор: Василий Глотов
• Жанр: История

---

- Знаю, Янка. Полезут - встретим как нужно.

Дивизионный дом отдыха размещался в лесу, на возвышенности, в двух небольших домиках бывшей колхозной бригады. Место чудесное. В лощине протекала спокойная речушка, на юг и на запад открывался великолепный вид на поля, а на восток протянулся луг - широкий, бесконечный. И кто бы мог подумать, что отсюда до переднего края всего четыре километра. Обслуживался дом отдыха силами одного медсанбата. Сюда прибывали фронтовики со всех подразделений дивизии, не имеющие серьезных ранений, но чувствовавшие большую физическую слабость. Они отдыхали десять-двенадцать дней, отмывались от окопной грязи, свежели и потом снова возвращались в свои подразделения.

Янка добрался к дому отдыха в полдень. Дежурная медсестра Фаина Михайловна Прошина - энергичная, высокая женщина лет двадцати шести, с рыжими, красивыми завитушками - записала фамилию прибывшего, поставила дату, заполнила нужные графы и, закрыв тетрадь, мягко проговорила:

- Теперь идите к банщику. Пока вы помоетесь, он прожарит ваше обмундирование и белье в дезкамере.

- А у меня насекомых нет, - улыбнулся Янка.

- Все равно, товарищ Корень, - тряхнула кудряшками Фаина Михайловна. - Такой порядок у нас. А про себя подумала: "Веселый мужчина".

Янка подморгнул Фаине Михайловне и, поставив автомат, молодцевато вышел в двери.

Как обычно, после ужина отдыхающие читали свежие газеты, слушали радиопередачи. В этот вечер Москва транслировала концерт для фронтовиков. Выступали лучшие артисты столицы. Они исполняли народные песни, читали отрывки из художественных произведений. Янка сидел возле приемника, положив подбородок на согнутую правую руку. Лицо его было загорелым. Свет ярко и мягко освещал комнату, и на груди Янки внушительно поблескивали две медали "За отвагу". Отдыхающие с завистью глядели на грудь Корня, вполголоса перебрасывались словами и снова слушали передачу.

Ровно в десять часов начали передавать сводку "Совинформбюро". Диктор читал не спеша, выразительно. Вошла Фаина Михайловна и села напротив Янки, с другой стороны стола. Она всегда внимательно слушала сводки о продвижении наших войск. Но на этот раз коротко передавали информацию о боях местного значения и о поисках разведчиков. "На одном из участков фронта, - басил диктор, - воины стрелковой роты отбили вылазку немцев, нанеся им тяжелые потери. После короткой схватки фашисты отступили, оставив на поле боя четырех убитых и двух раненых. В этом бою особенно отличились гвардии младший лейтенант Михаил Смугляк и командир отделения прославленный пулеметчик Янка Корень. За проявленное мужество гвардейцы представлены к правительственной награде".

Янка даже не пошевельнулся. Какая-то незнакомая теплота разлилась по всему его телу. Ему было приятно слышать свою фамилию и фамилию Смугляка в числе героев-фронтовиков. Но он ничем не выдал своей радости. Фаина Михайловна подняла на него голубоватые глаза и спросила оживленно:

- Это о вас, товарищ Корень?

- Видимо.

- А как это было, расскажите.

- Что тут рассказывать, - выпрямился Корень. - Вчера ночью немцы пришли к нам за "языком", а своего "языка" оставили. Вот и все. Ничего особенного не произошло.

- Ловко получилось, - воскликнула медсестра. - А мы живем недалеко от переднего края и о своих воинах не знаем. А вам не страшно было?

- Не помню, вроде бы нет.

В эту ночь Янка спал плохо. Все было к его услугам: и мягкая постель, и белые простыни, и пушистое одеяло, но все же ему чего-то не хватало. Долго ворочался с боку на бок и заснул только под утро. Приснился ему хороший сон: будто стоит он на лесной поляне, а в ноги ему кланяется большой голубой цветок. Небо тоже голубое, и речка в лесу голубая. Хотел Янка сорвать цветок, но раздумал: зачем он солдату? Погладил его шершавой рукой, вобрал в себя аромат и... проснулся. Отдыхающие, уже одетые, сидели возле своих коек. Янка быстро натянул брюки, заправил кровать и вышел в сени, на ходу засовывая в карман солдатское полотенце. Там его встретила Фаина Михайловна в белом халате, бодрая, румяная.

- Хотите, я подогрею вам воду? - спросила она.

- Что вы, что вы? - заупрямился Янка. - К чему фронтовику горячая вода? Скоро опять в траншею. Стоит ли привыкать?

Пока Янка умывался и чистил сапоги, Фаина Михайловна вошла в комнату, подшила к его гимнастерке подворотничек и повесила на койку. Янка догадался, кто это сделал, быстро оделся и появился в передней комнате. Фаина Михайловна сдавала дежурство своей напарнице. Когда сдача была закончена, Янка приблизился к медсестре и, чуть наклонив голову, сказал учтиво:

- Благодарю вас, Фаина Михайловна!

Она словно не слышала этих слов, промолчала. Подошла к окну, пристально поглядела сквозь глянцеватое стекло на поля и присела на стул. Небо горело. Огромный, раскаленный шар солнца поднимался над лесом, отчего луг и берег речушки казались розовыми.

- Чудесный день будет, - проговорила Фаина Михайловна, не отрывая взгляда от полей. - Вы любите цветы? - Вдруг спросила она Янку, поправляя волосы. - Я очень люблю. Вон за тем лесом, на пригорке, очень много подснежников: голубых, белых. Пойдемте собирать?

- С вами хоть на край света, - пошутил Янка. - Когда прикажете сопровождать вас?

- Часа через два. Я вам скажу.

- Договорились, значит, - улыбнулся Янка.

Перед обедом они были уже на опушке стройной березовой рощицы. Солнце ослепляло, вокруг было свежо, просторно. Собирая подснежники, Фаина Михайловна рассказала Янке, как она попала в дивизию и как много пережила в дни отступления. Вспоминала Минск. Там прошла ее молодость, там после окончания медучилища она работала старшей медсестрой в городской больнице.

- Там я оставила и свое сердце! - сказала она.

- Я тоже, - признался Янка. - Только не в самом Минске, а в селе, под Оршей. Мать там живет.

- А жена? - прищурила глаз Фаина Михайловна.

- Я не женат.

В полдень они вернулись с большим букетом цветов. Отдохнув после обеда, Янка изготовил удочки и под вечер пригласил Фаину Михайловну на рыбалку. Та охотно приняла его предложение. До самой полутьмы сидели они на берегу, ни одной рыбки не поймали, зато много интересного и хорошего рассказали друг другу.

С этого дня и началось тяготение Янки к Фаине Михайловне. Сначала он не мог разобраться в своих чувствах. Его влекло к ней, но он не знал почему. Может быть, потому, что Янка уже больше года не встречал женщины, а может, потому, что Фаина Михайловна благосклонно относилась к нему, видела в нем мужественного и бесстрашного воина. Одно было понятно, что она с каждым днем все глубже вростала в его сердце. Янка как-то сразу преображался, когда она заходила в комнату или встречала его во дворе. Даже тогда, когда разговаривал с товарищами, он чутко прислушивался к ее голосу, к ее шагам. Фронтовики замечали это и в его отсутствие, многозначительно улыбаясь, говорили:

- Влип наш пулеметчик...

Вскоре Фаина Михайловна называла Янку уже по имени и того же требовала от него. Вечерами они подолгу просиживали в палисаднике на лавочке, под высоким тополем. Обменялись адресами, обещали писать друг другу письма. Янка теперь знал, что до войны Фаина Михайловна была замужем, что жизнь ее сложилась неудачно: муж пил и безобразничал. Долго она терпела дебоширства, всячески старалась укрепить семью, но силы оставили ее. Она развелась и уехала на работу в Оршу. Детей у них не было, и поэтому рана от разрыва с мужем болела недолго и немучительно.

Как-то Фаина Михайловна спросила:

- А ты пьешь, Васильевич?

- Когда подают - пью, - откровенно признался Янка. - А вообще-то редко, по праздникам только. А что?

- Да так. Водка - это зло большое.

Она положила голову на его плечо, и он крепко поцеловал ее. После этого все вечера они проводили вместе. Как-то в воскресенье, на закате солнца, Фаина Михайловна, сдав дежурство, одела летнее пальто и ушла с Янкой далеко в поле.

Вечер был по-весеннему тихий, теплый. Желтоватый диск луны висел над полями, словно впаянный в темно-голубое небо. Торжественно и хорошо было кругом. Только гул разрывавшихся снарядов доносился с переднего края, нарушая тишину и покой. Янка заметил скирду старой соломы на опушке леса, крепко прижал к себе Фаину Михайловну, сказал:

- Пойдем, посидим у скирды.

- Пойдем, - согласилась она и, помолчав, спросила: - А что ты будешь делать после войны? Опять в совхоз поедешь?

- Обязательно, Фая, - кивнул он головой. - Только бы уцелеть. Я люблю село. Мне и теперь все время снятся луга, пашни, березовые рощи. А ты поехала бы со мной, Фая?

- Поехала бы.

Он быстро и ловко надергал из скирды соломы, примял ее и сел первым. Луна все выше и выше поднималась над полем. Теперь она казалась светлой и чуть голубоватой. Мягкий как пушок, серебристый отсвет заливал землю. Слежавшаяся солома сверкала золотом. Фаина Михайловна присела рядом. Они примолкли. Янку волновали и близость этой женщины, и широта лунного вечера.