Лайза Аппиньянези - Память и желание. Книга 2

• Название: Память и желание. Книга 2
• Автор: Лайза Аппиньянези
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-178-8, 5-85585-180-X

Роман «Память и желание» – это захватывающее повествование о двух поколениях семьи Сильви Ковальской – женщины яркой, притягательной и одновременно несущей в себе разрушительную силу. Она – источник и причина тщательно скрываемой семейной тайны, разгадку которой читателям предстоит узнать лишь в самом финале.

---

Сильви ненавидела их нью-йоркскую квартиру так же, как Жакоб, хотя сама украшала и декорировала ее. Надо было бы сказать: «Я ездила встречаться с сыном». Тогда Жакоб взглянул бы на нее иначе. Но он уже спрашивал про Матильду, про Катрин. Снова Катрин! Больше его никто не интересует. Причем спросил про дочь не сразу, выждал – проявил деликатность. Как же хорошо она его знает! Со всеми его маленькими хитростями. Но, сколько бы он ни задавал вопросов, по-настоящему волнует его только Катрин.

Муж смотрит на меня и думает об отсутствующей дочери, сказала себе Сильви.

Вновь ею овладело искушение сказать ему: «Она не твоя дочь!» Нет, делать этого не следует. Сильви отлично представляла, что будет дальше. Жакоб бросит на нее ничего не выражающий взгляд и тихо, спокойно скажет: «Сильви, перестань фантазировать. Я знаю, ты хотела бы, чтобы Катрин не была нашей дочерью. Но не будем смешивать желания с действительностью». Что ему на это сказать? «Нет, это не твоя дочь, это дочь чужих людей»? И что дальше? Он пожмет плечами, отвернется. В лучшем случае скажет: «Все это было так давно, какая теперь разница? Так или иначе – она теперь наша дочь».

Есть способ получше, чтобы вывести его из равновесия, пробить стену терпения, заставить Жакоба наконец заметить ее, прислушаться к ней.

Сильви наполнила бокал, расправила складки платья.

– Там был этот симпатичный Томас Закс. Очень приятный человек.

Она опустилась в кресло, закинула ногу на ногу.

Жакоб сразу насторожился, весь обратился в зрение и в слух.

– Настоящий джентльмен. По-моему, твоя Катрин в него влюблена, – фыркнула Сильви.

Жакоб вскочил на ноги.

– Почему ты так говоришь?

– Мы, женщины, разбираемся в подобных вещах.

Сильви нарочно дразнила его, провоцировала на все новые и новые вопросы. Изводила намеками, описывала многозначительные взгляды, которыми обменивались Катрин и Томас.

– Вполне возможно, что у них любовная связь, – говорила она. – Как знать, может быть они даже поженятся.

Довольная произведенным эффектом, Сильви злорадно засмеялась.

Ночью Жакоб пришел к ней в спальню. Они занимались любовью в темноте. Он вроде бы принадлежал ей и в то же время находился где-то очень далеко. Неужели эти бессмысленные телодвижения называют любовью?

На следующий день ею овладело безразличие. Она бродила по пустой квартире, бесцельно слонялась из комнаты в комнату. На глаза Сильви попался магнитофон. Она нажала кнопку, услышала голос Алексея. Прослушала пленку несколько раз подряд, бормоча что-то под нос. Потом взяла ручку, стала делать наброски на бумаге. Какие-то звери с человеческими телами, птицы с напуганными глазами, фантастические чудовища. Сильви занималась этим несколько дней подряд.

Как-то вечером Жакоб наткнулся на ее альбом.

– Ты снова начала рисовать? Превосходные работы!

Он принес бумагу, краски, уголь. Хотел, чтобы Сильви рисовала. Его взгляд смягчился.

Сильви слушала голос Алексея и делала все новые и новые наброски. Магнитофон она больше не включала – каждое слово, каждая интонация крепко запечатлелись в памяти. Но иногда, заглушая голос Алексея, речитативом звучал один и тот же вопрос: «Что мне делать? Что мне делать?»

Жакоб был в восторге от ее рисунков, назвал этот цикл «бестиарий». Тогда Сильви начала медленно, методично рвать листки на мелкие клочки. Стоило Жакобу похвалить какую-то работу, и на следующий день она бесследно исчезала. Тогда Жакоб решил, что лучше воздержаться от комментариев.

Однажды он вошел в комнату, когда Сильви вновь включила магнитофон.

– Что ты слушаешь? – спросил он.

Сильви рассеянно взглянула на него, небрежным жестом выключила магнитофон.

– С кем это ты разговаривала? – с любопытством осведомился Жакоб.

Она выпрямилась. Наконец-то он обращает на нее внимание. Глаза ее вспыхнули прежним огнем.

– Разве я тебе не рассказывала? – улыбнулась Сильви. – Я делаю книгу. Это – одно из интервью.

Ложь давалась ей легко, без малейшего труда.

На лице Жакоба появилось скептическое выражение.

– Нет, ты мне этого не рассказывала.

– Что ж, у меня есть мои маленькие секреты, – хрипловато рассмеялась она.

– Что это за книга?

Сильви стала объяснять, и его первоначальный скептицизм исчез. Он готов поверить в любую чушь, думала она. Во что угодно, кроме правды. Может быть, все-таки попробовать?

– Жакоб, – начала она, но он обнял ее, поцеловал и поздравил.

– Отличная мысль! Просто великолепная. Как продвигается работа?

– Я в самом начале.

– Ты мне должна рассказать об этом поподробнее. Если, конечно, хочешь, – осторожно добавил он. – Сейчас я приму душ, и мы поговорим об этом по дороге.

Сильви недоуменно взглянула на него.

– Ты что, забыла? Сегодня же презентация моей новой книги. Лео специально приезжает.

Да, она совсем об этом забыла.

Банкетный зал на Пятой авеню был полон гостей; все эти лица казались Сильви смутно знакомыми. Здесь собрались психоаналитики, литераторы, врачи, журналисты. Их имена вылетели у нее из памяти. Сильви давно уже не была на таких шумных сборищах. У нее закружилась голова, и она прильнула к плечу Жакоба. Но его все время дергали, осыпали комплиментами. Слава Богу, появился Лео – ее высокий светловолосый сын. Сильви почти не встречалась с ним в последние месяцы. Она обняла сына, прижалась к нему.

– Мама, ты в порядке?

Сильви кивнула.

– А ты?

– Все отлично. Надо найти папу, поздравить его. Ты прочла его новую книгу?

Сильви покачала головой.

– А ты?

– Дочитываю. Для старика совсем неплохо. – Он ухмыльнулся. – Пойдем, разыщем его.

Они стали пробираться через толпу.

– А чем занимаешься ты?

– Так, ничем особенным. Немного рисую, работаю над книгой.

– Это здорово! – Он стиснул ее руку. – Нельзя, чтобы все лавры доставались старикану.

Вот как все просто, подумала Сильви. Достаточно заняться чем-нибудь престижным, и у окружающих нет к тебе никаких вопросов. А если сказать Лео, что никакую книгу она не пишет? Если рассказать ему о брате, которого он никогда не видел? Лео сразу отведет глаза в сторону, сменит тему разговора.

Мать и сын, зажатые толпой, были вынуждены остановиться около группы беседующих. Крупная круглолицая дама в широкополой шляпе вещала:

– В том-то и беда с мужчинами. – Ее темные глаза взглянули на Лео. – Все они одинаковы. Сначала говорят, что тебе никогда не придется гладить их рубашки. Рано или поздно, желая сделать им приятное, ты берешь в руки утюг, и все – ты попалась. Отныне считается, что это твоя священная обязанность. Попробуй только перестать гладить их рубашки – будет целый взрыв недоумения, негодования. Мужчинам нельзя ни в чем потакать. Вы со мной согласны, миссис Жардин?

Сильви уставилась на нее, увидела обращенные к ней лица. Она не помнила, как зовут эту особу.

– Откуда мне знать, – пробормотала Сильви. – В жизни не гладила рубашек.

Разинутые рты, потом громкий смех.

Сильви и Лео отправились дальше.

– Здорово ты ее, – ухмыльнулся Лео. – А вот и папа. Сейчас я ему расскажу, как ты срезала эту старую корову.

Срезала? Сильви непонимающе взглянула на него, попыталась вспомнить, о чем говорила женщина в шляпе. В принципе, она совершенно права. Конечно, Сильви никогда не гладила мужских рубашек, но было время, когда ей хотелось делать Жакобу приятное, и она дарила ему подарки, устраивала приятные сюрпризы. Больше всего в те времена он любил, когда она рассказывала ему о себе. Эти рассказы волновали его, интриговали. Сильви уже не помнила, были ли эти истории подлинными или выдуманными. Кажется, Жакоба этот вопрос тогда еще интересовал.

А потом наступило время, когда это перестало его волновать. И дело даже не в том, что он утратил интерес к жене. Как-то Жакоб заметил, что в мире психоанализа не существует различия между правдой и вымыслом. Имеет значение лишь то, что пациент про себя рассказывает. Теперь Сильви уже не выбраться из капкана этой концепции. Она помещена в невидимую стеклянную колбу, а Жакоб пристроился снаружи – улыбается, благодушно покачивает головой, сдержанный и безразличный. Что бы она о себе ни рассказала, это воспринимается как очередной симптом ее болезненного состояния. В колбе нет и не может быть истинных происшествий. Весь ее мир заключен в этом стеклянном сосуде. Как его расколотить? Как добиться, чтобы Жакоб снова начал видеть, начал чувствовать? Необходимо что-то предпринять. Он должен поверить в правду об Алексее, понять, что это не пустые фантазии. Пусть знает: она сделала это тогда для него, для Каролин, для всех них.

Сильви чувствовала себя очень уставшей. Повсюду звучали голоса – и вокруг, и внутри. Надо было спасаться бегством.

Неделю спустя Сильви отправилась в свою клинику. В Пенсильвании ей дышалось легче. Здесь никто ее не дергал, никто не донимал расспросами. Она с ужасом думала о приближающемся Рождестве. Домашние будут изображать приличествующую случаю веселость, делать вид, что в семье все обстоит благополучно. Лучше уж находиться в психиатрической лечебнице. Здесь она могла спокойно отдаваться своим мыслям. Сильви задержалась в клинике надолго, в Нью-Йорк почти не наведывалась – разве что повидаться с Лео. Сын и муж казались ей совсем чужими, какими-то ненастоящими. Вроде бы разговаривали с ней, но не видели ее. Им не нравилось, когда Сильви мыслила.