Лайза Аппиньянези - Память и желание. Книга 2

• Название: Память и желание. Книга 2
• Автор: Лайза Аппиньянези
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-178-8, 5-85585-180-X

Роман «Память и желание» – это захватывающее повествование о двух поколениях семьи Сильви Ковальской – женщины яркой, притягательной и одновременно несущей в себе разрушительную силу. Она – источник и причина тщательно скрываемой семейной тайны, разгадку которой читателям предстоит узнать лишь в самом финале.

---

И вот Сильви, наконец, допущена в заветный дом. Она отхлебнула из бокала, расправила плечи, напомнила себе, что пришла сюда в качестве журналистки. Сильви как следует отрепетировала свою роль, приготовила вопросы. Она достала из сумки блокнот, приготовила магнитофон. Этим техническим приспособлением она была особенно горда – оно как бы символизировало ее принадлежность к новой профессии. Сильви перемотала ленту, подключила микрофон.

Жалела она только об одном – короткое, суховатое письмо, полученное от хозяина палаццо, давало разрешение на полуторачасовое интервью, однако запрещало делать фотографии.

Вспомнив о своем артистическом прошлом, Сильви поправила широкополую шляпу, закинула ногу на ногу, разгладила чулок. Ей хотелось, чтобы мальчик нашел ее красивой, привлекательной. А вот и он – высокий юноша в легкой рубашке, обтягивавшей не по-мальчишески широкие плечи. Сильви задохнулась от волнения и встала.

Он протянул ей руку.

– Здравствуйте, я – Алексей Джисмонди.

– А я – Лора Стирлинг – назвала Сильви свой псевдоним.

Рядом с Алексеем стоял какой-то мужчина – скорее всего наставник. Похож на англичанина, подумала Сильви. Втроем они немного поболтали о погоде, об Италии, о Нью-Йорке. Алексей говорил по-английски с акцентом, но вполне свободно. Войдя в роль, Сильви живописала красоты и чудеса Нью-Йорка, веселую ночную жизнь большого города. Несколько раз юноша рассмеялся. Потом Сильви объяснила цель своего визита. Она хотела поговорить с Алексеем о его сегодняшней жизни и о его прошлом.

Юноша посмотрел на нее с полусерьезной, полунасмешливой улыбкой. Сердце Сильви учащенно забилось – слишком уж он был похож на своего отца.

Алексей спокойно разглядывал гостью. Эта дамочка из Нью-Йорка, думал он, в юности, наверное, была красоткой. Он видел нечасто американцев, а представление о Нью-Йорке составил исключительно по гангстерским фильмам и дешевым книжкам в мягких обложках. В этом фантастическом мире царили приключения и преступления, выли полицейские сирены и скрежетали тормоза. Алексей представил, как его гостья, небрежно опершись на руку Хэмфри Богарта, входит в подозрительный ночной бар. Эта картина ему понравилась. Он отошел к пианино, и Сильви присоединилась к нему.

Широко улыбнувшись, она попросила юношу рассказать о его жизни.

– Скукотища смертная, – честно признался Алексей.

Мир вокруг действительно казался ему невыносимо скучным – если не считать чтения и кинематографа.

– Хожу в школу, возвращаюсь домой, делаю уроки, учу английский. Расскажите мне лучше еще про Нью-Йорк.

В четырнадцать лет Алексей Джисмонди не был склонен к откровенности. После переезда в Италию он почти все время проводил в уединении в роскошном палаццо. Алексей и в школу-то начал ходить всего два года назад, а до этого учителя приходили к нему на дом. Спасибо английскому воспитателю, убедившему дядю, что кино – отличный способ для изучения иностранного языка. Таким образом, уроки английского стали сопровождаться экскурсиями на фильмы Хичкока, Хьюстона и Уайлдера.

Потом дядя решил, что мальчику не помешает поучиться в школе – пусть общается с другими детьми. Однако обзавестись друзьями Алексею так и не удалось. Этому мешали богатство дяди, лимузин с шофером, привозивший его в школу, детские воспоминания. Прошлая жизнь была неразрывно связана с сегодняшним днем. И все же Алексей не слишком страдал от одиночества. Он любил мечтать, ему нравилось жить в воображаемом мире. Этот мальчик относился к породе мечтателей-одиночек, хоть и не страдал обычной для таких фантазеров угловатой неуклюжестью.

Беседуя с ним, наблюдая за его изящными жестами, Сильви все это поняла. Сначала она завела разговор о том, что его интересует, о любимых книгах и фильмах. Потом перешла к более рискованной теме – воспоминаниям прошлого.

– Значит, господин Джисмонди – не ваш отец? – как бы между прочим спросила она.

– Разве вы не знали, это мой дядя. Я воспитывался у дяди и тети, она – сестра моей матери.

Сильви непроизвольно нахмурилась.

– Дядя и тетя меня усыновили, поэтому я и ношу их фамилию. К сожалению, тетя Лара два года назад умерла.

– А ваша мать?

Взгляд Алексея затуманился.

– Она умерла, когда я родился, – тихо сказал он. – Она была полька.

– Я тоже родилась в Польше.

– Правда? – похоже, это известие мальчика не слишком заинтересовало. – Я не говорю по-польски. Отец увез меня к себе на родину в Советский Союз, когда я был совсем маленьким. Мы жили в Ленинграде, а потом в Москве, – с гордостью сообщил он. – А потом…

Он не договорил.

Сильви очень хорошо знала это выражение лица. Страх. Точнее, воспоминание о страхе. Впрочем, тень тут же исчезла, лицо мальчика вновь стало невозмутимым.

– Но все это в прошлом. У дяди и тети своих детей не было, они решили меня усыновить. Они оба были очень добры.

Алексей не стал рассказывать своей гостье о последнем годе, проведенном с отцом.

Память со временем постепенно слабела, превращалась в вереницу выцветших фотографий. Зато этот альбом можно было перелистывать в любое время и в любой последовательности. Правда, за краями воображаемых снимков царила чернота. Лишь воспоминания о самом последнем годе сохранили яркость и четкость; эмоции не поблекли и не забылись.

На каждой странице альбома воспоминаний был свой ключевой снимок. Вот Ленинград. Отец в военной форме сидит на корточках перед маленьким мальчиком и что-то рассказывает ему. Вот Москва. Грандиозный военный парад. Воины доблестной Советской Армии маршируют по Красной площади, а отец показывает на человека с большими усами и черными глазами. «Это Сталин», – сказал он тогда восхищенно Алексею.

Потом был Будапешт. Посольство, приглушенные голоса. Отец выглядит совсем иначе. У него хмурый, встревоженный вид. Он теперь редко разговаривает с Алексеем так, как прежде.

Последний год: большое путешествие на север. Бесконечная заснеженная равнина в окне вагона. Изображение не желает застывать, все время движется. По равнине задувает вьюга, такая же неистовая, как гнев отца.

Иван Макаров теперь почти не бывает с сыном, мальчик живет в деревне у бабушки. Всякий раз, когда появляется отец, выглядит он хмурым и озабоченным. Однажды он берет Алексея с собой и они едут куда-то в машине. Очень холодно, мальчика клонит в сон. Вдали показываются длинные ряды бараков. По снегу идет колонна людей – некоторые из них падают, потом вновь поднимаются. Алексей видит, как одного из упавших избивают. Становится страшно. По лицу текут слезы и замерзают прямо на щеках.

Машина едет дальше. Лес. Стук топоров. Алексей видит лица дровосеков. Они пустые, изможденные, похожие на черепа. Мальчик зажмуривает глаза, а отец говорит сыну сухо: «Я хочу, чтобы ты все это увидел и запомнил».

Потом они возвращаются в бабушке. Отец обнимает сына, говорит: «Запомни, Алеша, все, что ты сегодня видел. Многое ты сейчас не поймешь, но это неважно. Главное – запомни. И пойми, почему я отправляю тебя отсюда».

Мальчик плачет. Отец и сын стоят, обнявшись, возле печи; Иван Макаров терпеливо ждет, пока мальчик перестанет плакать. «Это великая страна, Алексей. Никогда этого не забывай. – И, почти шепотом: – Но наша революция свернула не в ту сторону. Может быть, все еще наладится. Справедливость на нашей стороне. Но лучше тебе отсюда уехать. Я получил для тебя приглашение от твоих дяди и тети. Я знаю, твоя мать меня бы одобрила».

Алексей знает: когда отец говорит о матери, спорить бесполезно. Он прижимается к отцу: «Когда мы с тобой увидимся опять?»

Отец обнимает его еще крепче, но ничего не говорит.

Через два дня приезжает женщина, которую зовут товарищ Тулаева. Она высокая и толстая, взгляд у нее неприветливый. Мальчик сразу понимает, что плакать бесполезно – слезами тут не поможешь.

Отца он больше никогда не видел.

На финской границе Алексея встречает полный мужчина со смуглым улыбчивым лицом. На нем теплое пальто с меховым воротником.

– Я твой дядя Джанджакомо, – сообщает смуглый, скаля белые зубы.

Больше до самого Милана они не разговаривают, потому что не знают языка друг друга…

– Сколько вам было лет, когда вас привезли в Италию? – спросила американская журналистка, нарушив ход его мыслей.

– Мне было семь лет, – спокойно ответил он. – Поэтому, сами понимаете, я мало что помню.

Он улыбнулся и красноречиво взглянул на часы.

На самом деле Алексей очень хорошо помнил, как впервые приехал в этот дом. Он был растерян, подавлен размерами и великолепием дворца, никак не мог понять, зачем его привезли в это присутственное место. Потом появилась тетя – ее длинные прохладные пальцы гладили его по волосам. Пахло от нее очень странно, совсем не так, как от других женщин. Тетя немного говорила по-русски. Она была очень добра, объяснила, что Алексей теперь будет здесь жить.