Паулина Гейдж - Искушение фараона

• Название: Искушение фараона
• Автор: Паулина Гейдж
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-352-01852-0

Роман Паулины Гейдж «Искушение фараона» – это по-настоящему захватывающая, загадочная история, полная приключений, страсти и мистики.

Царевич Хаэмуас, сын Рамзеса Второго, богат, влиятелен и почитаем во всем Египте как талантливый врачеватель и благородный человек. Но его душу давно терзает тайное желание – заполучить легендарный Свиток Тота, который, как считается, наделяет своего владельца способностью возвращать к жизни усопших и понимать язык зверей и птиц. Наконец судьба улыбнулась молодому царевичу, и в нераспечатанной гробнице он нашел заветный манускрипт. Но мог ли он подумать, что там его ждет и великая любовь?

Завораживающая, мастерски написанная история о чувственности и любви, несомненно, приятно порадует читателей уже знакомых с Паулиной Гейдж по ее роману «Искушение богини».

---

ГЛАВА 14

Будь осторожен с той, что пришла из чужих краев,

Чей город тебе неизвестен…

Она подобна коварной и лживой воде,

Скрывающей свою истинную глубину.

На следующее утро Хаэмуас, едва войдя к себе в кабинет, чтобы написать несколько неотложных писем, лицом к лицу столкнулся с сыном Пенбу Птах-Сеанком. Чертами лица молодой человек так сильно напоминал отца, что сердце перевернулось в груди Хаэмуаса. Однако, присмотревшись внимательнее, он заметил, что сын повыше, не так крепко сложен, а глаза, в которых светились проницательность и суровая ясность, свойственные и Пенбу, были более близко посажены, линия рта выражала твердость и непреклонность. Хаэмуас заметил, что Птах-Сеанк бледен, глаза у него опухли, видимо, он оплакивал отца. И все же Хаэмуас с восхищением отметил про себя, с какой решимостью и самообладанием молодой человек явился сегодня к своему господину, – в свеженакрахмаленной одежде, держа в руках дощечку для записей, он весь был воплощенная готовность продолжить нерушимую традицию верности и благородного служения, вот уже многие поколения чтимую в этой семье. При виде Хаэмуаса Птах-Сеанк распростерся ниц.

– Поднимись, – мягко проговорил Хаэмуас.

Молодой человек поднялся на ноги естественным и грациозным движением, но тотчас же вновь опустился на пол, на сей раз в традиционной позе писца, готового к работе. Хаэмуас сел. Его охватило глубочайшее сочувствие к этому молодому человеку.

– Птах-Сеанк, я любил твоего отца и скорблю сейчас о нем наравне с тобой, – глухим голосом произнес он. – Ты не должен думать, что теперь, когда сердце твое разрывается от скорби, тебе следует во что бы то ни стало находиться здесь. Иди домой, вернешься, когда почувствуешь в себе силы.

Птах-Сеанк поднял на господина полные решимости глаза.

– Мой отец долго служил тебе верой и правдой, – сказал он. – И, следуя законам нашей семьи, я с младых ногтей знал, что в будущем, когда отца не станет, я должен буду занять его место. Теперь, когда он готовится совершить свое последнее путешествие, он будет обо мне невысокого мнения, если я, пусть и в столь горестную минуту, несмотря на собственные страдания, не поставлю во главу угла долг по отношению к своему господину. Ты готов приступить к работе, царевич?

– Нет, – медленно произнес Хаэмуас. – Нет, не готов. Пока я вполне могу обойтись услугами временного писца. Ты должен, когда минует семьдесят дней траура, привезти тело отца сюда, в Мемфис. Я распоряжусь, чтобы его гробницу богато украсили золотом, жрецы станут молиться за него каждый день, люди будут делать приношения. Я также, с помощью твоей матушки, сам позабочусь о похоронах, с тем чтобы эти мысли не тревожили и не отвлекали тебя, поскольку у меня будет к тебе одно весьма важное поручение. – Хаэмуас наклонился вперед и стал пристально всматриваться в лицо молодого человека. Тот встретил его взгляд, не дрогнув. – Твой отец начал работу по изучению родословной женщины, которую я собираюсь взять в жены, – говорил Хаэмуас. – Родом она из Коптоса. Пенбу успел лишь приступить к исследованиям и не оставил после себя никаких записей. Я хочу, чтобы ты отправился в Коптос, завершил работу, начатую твоим отцом, а потом сопроводил домой его мертвое тело.

– Это задание – большая честь для меня, царевич, – ответил Птах-Сеанк, слабо улыбнувшись. – Я также очень благодарен тебе за твой такт и понимание. Но, прежде чем ехать, я должен узнать об этой госпоже как можно больше.

Хаэмуас рассмеялся.

– Узнаю сына Пенбу! – воскликнул он. – Ты не скрываешь своих мыслей, и у нас с тобой, я уверен, впереди будет много споров по разным вопросам. Отлично. Пока, до отъезда, позаботься о благополучии своей матушки, а я тем временем подготовлю все необходимое, потом подробно объясню тебе цель поездки и составлю кое-какие рекомендательные письма для коптосской знати. Вот. – Он взял в руки исписанный папирус. Разогрев восковую палочку над пламенем свечи, горевшей сейчас исключительно для этой цели, он капнул несколько капель воска на свиток и прижал к нему свое кольце с печатью, после чего передал свиток Птах-Сеанку. – Ты официально принят ко мне на службу, – сказал он. – По всем вопросам можешь обращаться к Ибу, управляющему. А теперь, Птах-Сеанк, отправляйся домой, посвяти сегодняшний день оплакиванию невосполнимой утраты.

Горло молодого человека судорожно сжалось. На этот раз он поднялся неловко, неуклюже, спешно поклонился царевичу и выбежал из комнаты. Хаэмуас все же успел заметить, , как в его глазах блеснули слезы.

Больше не было причин оставаться дома. Хаэмуас приказал подать носилки и в сопровождении Иба и Амека ступил на борт своей лодки, чтобы меньше чем через час оказаться в доме Табубы. Сисенета он не видел с того злополучного дня, когда тот подготовил ему перевод древнего свитка, а сам царевич так недостойно утратил контроль над собой. Теперь Хаэмуас с ужасом думал, что ему придется как-то объяснить свой испуг этому сдержанному и уверенному в себе человеку, однако, пока носильщики шагали по узкой извилистой тропинке, ведущей к дому, ни Сисенета, ни его племянника нигде не было видно.

Дом, как и всегда, стоял окутанный тишиной и безмолвием, словно здесь и не было ни души, и эта тишина, казалось, убаюкивала, словно монотонная колыбельная, какой хотят унять беспокойное дитя. Хаэмуас спешился, подошел к открытой двери, ведущей внутрь, в приемный зал. Почему-то ему вдруг вспомнилось – и было в этом воспоминании что-то тревожное, – как в детстве няня каждый вечер перед сном тихонько напевала ему особую песню, заклинание, призванное отпугнуть злого духа – демоницу с лицом на затылке, которая иначе могла пробраться в комнату и украсть его дыхание. Он лежал, испуганный и зачарованный, не спуская доверчивых глаз с нянюшкиного лица, а та продолжала напевать, раскачиваясь в такт колыбельной. Тьма, царящая в огромных покоях, казалось, начинает шевелиться по углам, приобретает некие смутные очертания. «Та, что приходит во тьме, обернув лицо заду, пусть убирается прочь, пусть нога ее не ступит на этот порог. Зачем ты пришла? Я не дам тебе целовать малыша, не дам причинить ему зло. Ты пришла, чтобы забрать его? Я не отдам его тебе!» «Матушка любила меня с той же яростной самоотверженностью, что и моя старая няня, – подумал Хаэмуас, охваченный искренним раскаянием. – Несмотря на свои царские обязанности, она всегда была рядом, если мне было плохо или я болел. А когда я понадобился ей самой, меня возле нее не оказалось. В ее последние часы место, предназначенное рядом с ней для меня, оставалось пустым. Я не выполнил свой долг перед матерью. И перед отцом тоже, потому что я не оправдал его доверия, забыл о том, что должен быть его ушами и глазами в делах государства. Важные послания горой возвышаются на моем столе, словно мусор, намытый рекой, а все потому, что я сам перестал себя узнавать. Человека, который сгорел бы от стыда при виде этих предательств, больше не существует, он умер, отравлен ядом женщины, вошедшей в его плоть и кровь». Охваченный такими мыслями, он подошел к чернокожему слуге, появившемуся откуда-то из прохладного полумрака дома. Выслушав Хаэмуаса, слуга, не произнеся ни звука, неслышно удалился. И вот уже Табуба спешит к нему по белым плиткам, устилающим пол; ее прекрасное лицо печально, она протягивает к нему руки. Взяв его руки в свои, она пристально всматривается ему в лицо.

– Дорогой Хаэмуас, – сказала она. – Вчера я получила письмо от Шеритры, в котором она просила, чтобы ее вещи отослали домой, и объясняла причину, почему она не может вернуться к нам сюда. На твою долю выпала двойная потеря. Мне так жаль.

Хаэмуаса глубоко тронуло ее участие. Притянув ее к себе, обхватив руками ее стройное, тонкое тело, он стоял, опустив подбородок ей на голову. Он заметил, что духами она сегодня не пользовалась, и теплые волосы издавали свой обычный человеческий аромат. Он чувствовал, как внутреннее напряжение постепенно спадает, и только теперь понял, каким сильным оно было.

– Должен признаться, что смерть матушки тронула меня меньше, нежели потеря несчастного Пенбу, – тихо проговорил он. – Мы все понимали, что она умирает, и для нее смерть стала желанным избавлением. А Пенбу едва лишь закончил строительство своей гробницы на самом краю мемфисского некрополя. Он очень гордился ее богатым убранством.

Неудивительно, что слуги так тебе преданы, – ответила Табуба, все еще уткнувшись лицом ему в плечо. – Пойдем же, милый брат. В моей комнате есть вино, и я натру твои плечи душистым бальзамом. Я чувствую глубину твоего горя, ее выдают мышцы, сведенные от напряжения.

При этих словах Хаэмуас заметил, что она и в самом деле касается его спины: одна рука между лопатками, другая – пониже, на пояснице, как раз поверх пояса юбки. Одурманенный, он вдруг представил, как эти руки скользят все ниже, захватывают ягодицы, слегка их сжимают…