Генрих Сечкин - На грани отчаяния

• Название: На грани отчаяния
• Автор: Генрих Сечкин
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-7905-1669-6

Настоящее издание включает автобиографическую повесть `На грани отчаяния` - откровенные, шокирующие воспоминания о суровой реальности мира в тюрьмах и лагерях, где автор провел в общей сложности пятнадцать лет, и путевые заметки (`Америка с черного хода`) о малоизвестной, закулисной жизни в Соединенных Штатах Америки.

---

«Негуманно!» слышится со всех сторон. А гуманно, когда в детскую песочницу с жутким хряским звуком падает с десятого этажа тело и через развалившийся череп вылетают вырванные ударом челюсти, а дети в ужасе разбегаются в разные стороны? Гуманно, когда индивидуум бросается под колеса автомобиля, а водитель, в большинстве случаев, попадает за решетку, надолго оставляя свою рыдающую семью? Гуманно, когда отчаявшийся включает на кухне газ, в результате чего весь дом вместе с его домочадцами взлетает на воздух? А какое количество неудачных попыток суицида, в результате которых человек остается уродом?

Изуродованную колесами автомашины собаку солдат-собаковод обычно пристреливает, чтобы не мучилась. Так неужели человек хуже собаки? Думается, если существовала бы служба смерти, где перед окончательным обслуживанием с пациентами проводилась бы определенная предварительная психологическая и религиозная терапия, можно было бы в значительной степени избежать нередких случаев, когда человек, поддавшийся внезапному душевному порыву, решает свести счеты с жизнью. Такие поводы, как несчастная любовь, измена, потеря близких, не должны уносить жизни людей. Стресс постепенно проходит, и если бы человек имел возможность вместо совершения самостоятельной казни обратится за помощью в специальную, постоянно действующую службу смерти, то, возможно, усилия специалистов смогли бы сыграть положительную роль в снятии стрессовой ситуации и сохранить ему жизнь. Но если выхода нет, тогда…

Один мой товарищ рассказывал мне, что, будучи постоянным свидетелем неимоверных мучений своей горячо любимой и безнадежно больной матери, умолявшей прекратить ее мучения, он был на грани порыва исполнить ее желание. Религия утверждает, что самоубийство - это грех. Убить человека - грех еще больший. Но наступает война, и люди хладнокровно, по приказу и по личной инициативе преспокойно убивают друг друга, исполняя свой «святой» долг перед Родиной. Я не силен в религиозных догмах, но думаю, что если Всевышний направляет руку убийцы, то это продиктовано какой-то непостижимой нашему сознанию целесообразностью мировоззрения. И если, вопреки воле Божией, врач вставляет умирающему искусственное сердце и тот продолжает жить, то, возможно, мы неправильно истолковываем эту Волю. «Человек - единственное существо, которое может перечеркнуть себя как неудавшуюся фразу», - сказал Фридрих Ницше. Так, может быть, под таким же углом взглянуть на службу смерти?

А вообще-то о чем я думаю?…

Через два года за хорошее поведение и организацию художественной самодеятельности меня расконвоировали. Теперь я ходил на работу без конвоя, а в свободное от работы время мог заниматься чем угодно. К вечерней проверке необходимо было являться в зону. Опоздание исключалось. В этом случае о бесконвойке можно было забыть навсегда. Кроме этого, не исключалась возможность загреметь на штрафняк. Я наловчился после основной работы ходить в отработанные отвалы и мыть золото лотком. Это было разрешено и всячески поощрялось. Дело было простое. Насыпай грунт в маленькое деревянное корытце, подставляй под льющуюся воду и потряхивай под наклоном, чтобы вода стекала вместе с породой. Самые тяжелые частицы остаются внизу. За вечер мне иногда удавалось намыть от десяти до двадцати граммов. Касса расплачивалась за намытый металл наличными по одному рублю за грамм.

Однажды летом я с очередным уловом золота шел к кассе, которая находилась в начале вольнонаемного поселка. И вдруг оцепенел от изумления. Около одного из домов я увидел прелестное создание с букетиком полевых цветов в руках. В поселке было много женщин, но, изможденные, в морщинах, растрепанные и неопрятные, они никогда не привлекали мое внимание. Девушка с любопытством уставилась на меня.

Я ничем не напоминал заключенного. Короткая прическа, которую наш «хозяин» разрешал иметь всем, кто выполнял норму выработки, вольная одежда и начищенные сажей, разведенной в солидоле, хромовые сапоги (что так же разрешалось, но уже не всем). Свою лагерную форму я использовал как спецодежду для работы. Слава богу, она осталась в забое. Очевидно оставшись довольна осмотром и не узрев во мне ничего, что внушало бы опасение, создание решительно протянуло мне руку и детским голоском произнесло:

- Женя.

Галантно высыпав в ее ладонь все намытое мной золото (за неимением других ювелирных украшений) и ужасно смущаясь, я ответил:

- Гена.

Я не осмелился назваться Генрихом, так как мне показалось, что мое нерусское, напыщенное имя, может не понравится новой знакомой. А больше всего на свете меня в тот момент страшила возможность какой-либо неловкостью спугнуть это нежнейшее, милое существо. Высыпав золото на землю и отряхнув свои ладошки о школьный передничек, Женя известила меня о том, что в поселковом клубе сегодня состоятся танцы под баян. Мне ничего не оставалось, как пригласить ее туда, предварительно проинформировав, что я не очень силен в этом виде искусства. Женя уверила меня, что ничего проще на свете не бывает и что она научит меня этому в два счета. Обуреваемый счастьем, я неуклюже танцевал до полного изнеможения, изо всех сил подавляя желание прикоснутся к ее нежному, трепетному телу. А потом в руки мне попала гитара, и остаток вечера я вдохновенно пел проникновенные лагерные песни (других просто не знал), а жители поселка - в прошлом все заключенные - внимательно слушали.

Потом мы с Женей, взявшись за руки, бродили по сопкам, и с каждой минутой я убеждался в том, что расстаться с ней будет невозможно. Вглядываясь в ее по-детски наивные и счастливые глаза, я ощущал себя парящим в небесах. Мне казалось, что подобное я испытал только один раз. Когда был в Раю. Ее маленькие теплые ладошки, чуть вздрагивая, трепетали в моих заскорузлых руках. Нежность, переполнявшая все мое существо, туманила мозг, кружила голову. Я не понимал смысл ее слов и только взахлеб вслушивался в прелестную музыку журчания ее речи. Не верилось, что все это происходит в действительности. Скорее всего, это прекрасный сон. И только одна-единственная мысль омрачала происходящее. Ведь я могу проснуться!

Наступил самый жуткий миг в моей жизни. Окончилось неземное счастье. Настало время возвращаться в зону и в связи с этим объяснить свой статус. Заплетающимся языком я попытался это сделать.

К моему великому удивлению, Женя отреагировала на мое сообщение совершенно спокойно: во-первых, она видит меня уже не первый раз; во-вторых, ее отец тоже бывший заключенный и после освобождения остался на Колыме, вызвав к себе семью; а в-третьих, раз меня расконвоировали - значит, я хороший. А сама она учится в десятом классе, и специальная машина возит поселковых учащихся в районный центр в школу.

Я был изумлен железной логикой маленькой леди, но, несмотря на это, объяснил, что мне сидеть еще шестнадцать лет, а потом еще пять лет я буду лишен гражданских прав (правда, я не представлял себе, что это такое). Да и статья моя не предусматривает никакого снисхождения. Даже под амнистию я не попал. На мои возражения Женя отвечала, что ей сейчас уже семнадцать, а когда я освобожусь, то будет тридцать три. И будет она тогда еще не совсем старая. А ждать меня она согласна всю жизнь, но только если каждый день встречаться.

После этого она вытянула вперед свои пухлые губы, всем своим видом показывая, что я могу ее поцеловать. Дикий норов, арестантская ущербность и чувство неизмеримой нежности мгновение боролись во мне. Так и не решившись на столь геройский поступок, я обалдело потряс ей руку и бросился бежать через сопки в зону, так как время уже сильно поджимало, а возможность больше никогда не увидеть эту прелестную девчушку при моем опоздании повергала меня в ужас. Когда я вбежал в проходную лагеря, шла последняя минута…

Мы встречались почти все лето каждый день, кроме выходных, которые стали для меня настоящей пыткой. Лоток свой я давно уже забросил. Прямо с работы летел стремглав к своей юной подруге, мы уходили в сопки и, забыв все на свете, проводили там вечера до последней, роковой минуты расставания. Под строгим контролем и инструктажем Жени я постигал незнакомую для меня технику поцелуев, которую сама она знала только по романам. Мы разговаривали без умолку. О чем? Я не могу вспомнить ничего. Просто слова бездумно выпрыгивали из нас, в то время как горячее чувство нежности, закипая, переполняло наши души.

Моя любимая гитара была напрочь заброшена и неподвижно пылилась на гвозде. Музыкальным подопечным из самодеятельности я перестал докучать своим беспрестанным присутствием. Ставшие предельно короткими встречи с Морозом превратились в диспуты, на которых я эгоистично делился с ним своей безудержной радостью, а он, защищаясь от обидной тоски, пытался сразить меня циничными замечаниями типа «так ты еще не пошворил ее?». Я в ярости бросался на него с кулаками, и он, сдаваясь, заявлял, что пошутил.