Илья Носырев - Карта мира

• Название: Карта мира
• Автор: Илья Носырев
• Издательство: ФОРУМ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-91134-018-6

Что за время на дворе? Законы физики отменены, вместо них на Земле действуют законы волшебства. Только заглянув в календарь, можно понять: век на дворе-то уже тридцатый… Мужичье жжет ведьм, засиживающихся до поздней ночи в Интернете. Поэты сравнивают свои душевные терзания с ошибками на жестком диске. Эстет-маркиз, большой поклонник де Сада, по ночам превращается в анатомически отвратительное чудовище и опустошает собственную деревню. Ожившие мертвецы ведут классовую борьбу, а правительство призывает относиться к нежити по возможности политкорректно!

Рыцарь Рональд и монах Иегуда, прозванный Слепцом за дар теплового зрения, должны продраться сквозь фэнтезийный абсурд, который на поверку оказывается… абсурдом современной жизни. «Нам не понять этих людей: они мыслили ограниченными категориями своего жестокого XXI века», — вздыхает монах.

«Алиса в стране чудес», написанная историком, — страшная… и страшно комичная.

---

Не отдавались ли вы похоти с существами одного с вами пола? с козлами? со свиньями? с деревьями и камнями?

Как вы считаете: Единоподобен или Единосущностен Господь? (свою версию обоснуйте).

«Ого!» — только и подумалось Рональду. В церкви он сам не был уже Бог знает сколько времени, да и навскидку не решил бы, например, проблему о единосущности и единоподобии Господнем. Словом, анкета была замечательна тем, что после ее заполнения любой человек оказался бы еретиком. Это Святой инквизиции и нужно было.

Наспех возведенные трибуны были забиты народом, напуганным и любопытным. Эти люди готовились увидеть страдания и гибель своих родственников, но зрелище вызывало у них и неподдельный интерес: в скучной и страшной жизни даже казнь казалась невиданным развлечением, вроде визита всемирно известного цирка в захолустный городок.

Над площадью валил густой дым, истошно кричали крестьяне, растягиваемые на дыбах, подвешенные за ребро на железных крюках, протаскиваемые под колесом… Уже заметно пахло паленой плотью.

— Огонь очищает, огонь лечит, — равнодушно сказал Каликст. В ответ ему раздались слабые крики, уже неотличимые от стонов.

И только мертвецы столь же бесстрастно, как и папа, переговаривались между собой. Некоторые из них даже улыбались своим потаенным мыслям.

— Итак, все, кого мы сочли необходимым задержать, были допрошены. Некоторые из них сознались в ереси, некоторые были изобличены при помощи анкеты. Все они будут сожжены — равно как и те порождения ада, с которыми вступили в сношения нечестивые главари мужицкого бунта.

Самое обидное заключалось в том, что Рональда, как посланца Арьеса и, следовательно, второго по значимости человека, присутствующего на этой расправе, усадили рядом с папой. Впрочем, Каликст почти не замечал своего соседа и даже не обращал никакого внимания на то, что рыцарь время от времени перешептывался с Иегудой. Когда начался процесс, он и вовсе встал со своего кресла, изображая смирение — и одновременно влекомый охотничьим азартом: еще бы, такой расправы над еретиками не было с того самого времени, когда церковь признала джедаизм вредной формой манихейства. Рональд и Иегуда тоже последовали его примеру, а вот остальные зрители в присутствии папы продолжали сидеть: большинство — от незнания элементарных приличий, а вот маркиз, который сидел чуть ниже, — видимо, по каким-то ему одному ведомым причинам. «Вот сейчас папа уедет, и мы продолжим нашу беседу», — злорадно думал рыцарь.

— Жан Пустослов, правая рука злокозненного разбойника, именующего себя батькой Полифемом, упорствует в отрицании, — сказал костлявый, сам похожий на живого мертвеца монах, кланяясь папе. — Как показали многочисленные свидетели, именно Жан Пропойца еще в молодые годы участвовал в разорении соседнего поместья, принадлежавшего Кверкусу Сквайру, да упокоится его душа в лучшем мире. Кроме этого, в молодые годы он сочинил непристойную поэму «Юнона и Авось», о языческих богах.

Монахи живенько закрутили барабан с множеством острых кинжалов, впивавшихся в дряхлое тело человека, подвешенного внутри барабана. Он сипло, по-старчески закричал, срывая последние голосовые связки. Рональд мысленно поблагодарил небо за то, что Полифем в лапы монахам не попал, отбился и ушел с небольшим отрядом в родные леса.

Маркиз, сидевший на трибуне, что-то прошептал, сделав брезгливое лицо.

— «Варвары», — озвучил Иегуда.

«Неужели и этот мерзавец маркиз презирает и осуждает эту дикость?» — удивленно подумал Рональд.

— Пламя поднялось высоко, тень от костра падает на врагов государства, — сказал Каликст.

— Иоанн Плешивец, спознался с лешим противоестественной двояковыпуклой связью. — Монах явно любил вычурные формулировки. — Сознался в спознании, будучи в полном сознании — ив данный момент умерщвляется на третьей виселице. Вот он, ножками болтает все еще.

Каликст одобрительно кивнул.

— Валтасар Гопнонстоп, сапожник. Повинен в страшном пьянстве, будучи в коем, неоднократно возносил хулу на святой престол и утверждал, будто видел святого Михаила, играющего на баяне. О чем сообщил его брат, находясь ногою в известного рода сапоге, изобретенном испанской нацией.[23]

Капитан Александр подсаживал сморщенного и трясущегося крестьянина, стоя на деревянной лестнице, приставленной к виселице, и ободрял его задушевными словами:

— Ну, ты не бойся! Надо умереть, понимаешь, надо. Они там не ошибаются, наверно, был на тебе какой-то грех. Может, ты просто забыл. Не так страшна смерть, как малюют, — если ты настоящий мужик, все нормально пройдет. Ну-ну, не дергайся, так только больнее выйдет. Давай, будь здоров.

Валтасар вцепился в надетую на шею петлю обеими руками, а капитан уже спускался вниз, чтобы отодвинуть лестницу.

— Портупея Поповна, дочь священника. Вопреки протесту скорбящего о том отца отдавалась по первому требованию людям всякого сословия — а помимо того колдовскими заговорами произвела воспаление гульфика у 150 человек в округе. Была высечена и отдана на поругание солдатам.

«Бедные солдаты», — зажмурился Рональд. — «Отчего монахам не преподавать начатки биологии — хотя бы те разделы, что касаются инфекционных болезней?»

— У меня все, — объявил монах. Следующий начал зачитывать анкеты своих допрошенных.

— Инесса Куртизанка, обвинена в ереси. Умерла под пыткой. Вина, следовательно, не доказана. Мое упущение.

Рональд вспомнил Инессу, одну из подруг Луизы, тоже черноглазую крашеную блондинку.

— Вы слышали? — воскликнул Каликст. — Вина не доказана! Церковь, будучи беспристрастным судиею, признает ее невинной! Да послужит это к устыжению тех, кто обвиняет нас в бессмысленной жестокости и неправосудии. Нам не нужно осуждение безвинных, и вы в этом только что убедились!

Толпа ответила ему овацией. Крестьяне, под суд Святой инквизиции не попавшие, радовались своей участи и сейчас готовы были самого черта встретить аплодисментами и криками «Ура!».

— Как говорится в книге «Молот ведьм», которую написали два благочестивых монаха — Вайль и Генис…

— Шпренгер и Инститорис[24], — шепотом подсказал Рональд, наклонившись к уху папы.

— Неважно, — отмахнулся тот. — Итак, как говорится в книге «Молот ведьм», колдовство — не только игра воображения. Оно — действительность, и оно совершается бесчисленное количество раз с божьего попущения. Грех отрицать колдовство, но больший и горший — его не карать.

Он ласково погладил по корешку книгу, которую держал в руках. На обложке золотой вязью готических букв значилось:

Г.Ч. Ли. История инквизиции в средние века.

«О Господи!» — мысленно воскликнул Рональд. Генри Чарльз Ли был всего лишь добродушным историком, жившим спустя столетия после конца той самой, настоящей, древней инквизиции, считавшейся уже анахронизмом, ушедшим в прошлое кошмаром. В его трудах, равно как и в трудах историков-современников, Орден рисовался примерно в таких словах: «Сотни тысяч сгоревших на костре, миллионы томившихся в тюрьмах, искалеченных, отверженных, лишенных имущества и доброго имени — таков общий итог деятельности инквизиции. Среди ее жертв — участники народных еретических движений, руководители восстаний, герои патриотической борьбы, философы и естествоиспытатели, гуманисты и просветители, противники папства и феодальных порядков», и т.д., и т.п. Теперь же Церковь, не имея на руках «Молота ведьм» и других основных источников — они до нашего времени просто не дошли, — изучала книги историков, ища в них описания пыток и способов допроса. Эх, знали бы о том сами несчастные историки-гуманисты, они в гробу бы перевернулись.

— Прокопий Разлюли-Малина, — выкрикивал монах. — Повинен в содержании притона для говорящих животных, загадочным образом расплодившихся в окрестностях. Поил их пивом и устраивал содомические вечеринки, в коих сам принимал весьма активное участие. После наказания плетьми будет удушен.

— Народ, я вижу, скучает, — зловеще сказал папа, наблюдая передние ряды. — Зажигайте мертвецов, что ли, а то этак мы все уснем!

И, усмехнувшись собственной шутке, он забулькал горлом, точно голубь.

Громадный костер вспыхнул сразу с нескольких сторон, но прикованные к бревнам мертвецы даже не шелохнулись, пока пламя пожирало их сухие тела.

— И вот они вознеслись, словно пташки! — произнес папа и залился радостным смехом, захлопал в ладоши. Толпа зашумела.

В отличие от прежнего папы Бонифация, образованностью Каликст не славился; зато его считали человеком из народа, крепким «хозяйственником»: при нем Церковь утроила количество бочек вина, производимого за год, а количество навоза, за золото развозимого по полям феодалов всего государства, и вовсе удесятерила. И в закулисных баталиях Каликсту равных не было: любимцы Бонифация уже давно жили в отдаленных уголках империи, стараясь по возможности о себе не напоминать.