Жильбер Синуэ - Порфира и олива

• Название: Порфира и олива
• Автор: Жильбер Синуэ
• Издательство: ACT: ACT МОСКВА: Транзиткнига
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-036589-6: 5-9713-2209-5: 5-9578-3983-3

От смерти и Воскресения Спасителя нашего прошло всего двести лет, а в христианской церкви, еще гонимой и преследуемой, уже наметился раскол!

Чтобы примирить враждующих, вернуть веру сомневающимся и принести христианству НОВУЮ СИЛУ И СЛАВУ, наследие Святого Петра должен принять НЕОРДИНАРНЫЙ ЧЕЛОВЕК.

Но он, похищенный из родной Фракии римскими легионерами и проданный в рабство, еще не предчувствует своего грядущего величия...

Так начинается история Калликста I — загадочнейшего Папы раннего христианства...

---

Физиономия Ипполита побагровела, и он отрубил с явно преувеличенным озлоблением:

— Церковь не должна признавать иных союзов, кроме тех, что одобрены римским законодательством! Пойти против него значило бы просто-напросто примириться с союзами беззаконными, то есть с блудом!

Калликст кратким строгим взглядом напомнил священнику о сдержанности, потом спросил невозмутимо.

— Ты все высказал, брат Ипполит?

— Нет! Ты прекрасно знаешь, что есть еще один вопрос, в отношении которого я прошу тебя переменить намерения. И этот вопрос куда важнее!

— Да, неотменимость покаяния...

— Блуд, человекоубийство и вероотступничество суть непрощаемые грехи! Вспомни священные для всех нас предписания!

Калликст кивнул и произнес печально:

— Я помню: «Ежели кто совершит одно из этих прегрешений, должен лечь во прах, умерщвляя плоть свою лишениями, а дух скорбью. Искупать свой грех самоистязанием. Соблюдать суровость обихода, печься не о насыщении чрева, а лишь о поддержании жизни. Денно и нощно стенать, взывая к Господу. Распростираться ниц у стоп священнослужителей и преклонять колена перед братьями. Ибо всякий, кто повинен в трех непрощаемых грехах, должен принести покаяние и не чаять прощения ни от кого, кроме одного лишь Господа».

— По-моему, здесь все ясно.

— Один лишь Господь может даровать прощение, — в раздумье повторил новый епископ Рима. — То есть надобно влачить свою жизнь, как постыдную болезнь, уповая па посмертное исцеление. И что же, Ипполит, по-твоему, Назареянин оставил нам такое наследие? Стало быть, церковь должна прозябать в ничтожестве? Ведь недуг одного члена — страдание всех?

— А ты хочешь отпускать такие грехи, как убийство, плотские утехи и поношения Духа Святого? Но это значило бы пойти против божественных устоев! Как может признать подобное тот, чье теологическое образование...

— Ты, кажется, забыл, что и я недаром прошел школу Климента Александрийского, — оборвал его Калликст.

— Доброе семя не на всякой почве одинаково всходит. Есть плодородная земля, а бывает и камень дорожный.

Иакинф вытаращил глаза, потрясенный:

— Брат Ипполит!

— Оставь, — обронил Калликст очень спокойно. — Для него я всегда оставался продажным ростовщиком и мошенником.

— Неважно, кто ты! — продолжал священник в ярости. — Но я прошу тебя, я тебя умоляю не публиковать этого эдикта. Этим ты замкнешь врата вечности перед всеми несчастными, которые рискнут последовать твоим указаниям!

— Ты снова заблуждаешься. Мы тем паче замкнем эти врата, если оттолкнем великих грешников от церкви. Он сказал: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию».

Лицо Ипполита застыло, подобно каменной маске:

— Ты ловко цитируешь Писание, приноравливая его к своим взглядам. Но поберегись, Калликст, поберегись!

И, прежде чем папа успел попросить объяснений, его соперник, отбросив со своего пути дверную занавесь, достиг атриума, откуда уже доносился гул голосов — собравшиеся проявляли нетерпение. Иакинф ограничился грустным замечанием:

— Прискорбно. Нам бы пригодился теолог и писатель такой закалки.

— Не пойму этого ожесточенного упорства, которое он вкладывает во все свои возражения, — размышляя вслух, посетовал Астерий.

— Чего ты хочешь, — вздохнул Калликст, оставив все иллюзии. — Мы с Ипполитом давние соперники... — он выдавил смутную улыбку, — еще с того дня, когда я столкнул его родителя в бассейн имплювия. Ему, видно, никогда не суждено признать, что я стал тем, кем стал. А теперь пойдем. Время не ждет.

Они в свою очередь достигли атриума, прошли в перистиль. Там теснилось около двух сотен человек. Их встретили с заметным удовлетворением. Ни в манере держаться, ни в одежде присутствующих не было ничего, что бы позволяло отличить их от простых горожан, и однако они являли собой самое примечательное собрание епископов, съехавшихся сюда со всей ойкумены.

Всего несколько лет назад было бы чистейшим безумием собрать всех этих людей в одном месте, но теперь времена изменились. В делах Империи произошли новые перемены. Гелиогабал покинул этот мир по кровавому следу двух своих предшественников. Ныне, вот уже полгода, в Риме правил новый Цезарь, не кто иной, как Александр Север, сын Юлии Маммеи, последний отпрыск мужского пола, оставшийся от рода Северов. И Калликст получил от его родительницы, по-прежнему сохраняющей доброжелательный интерес к христианству, заверения в том, что общине нечего опасаться.

Папа занял место на предназначенном для него курульном кресле. Оно было установлено в самом центре перистиля. Вокруг во всех проходах стояли скамеечки, подле которых в ожидании томились епископы. Калликст знаком предложил им сесть прежде него, желая, чтобы они воспринимали его как primus inter pares[74].

Они так и поступили, за исключением нескольких, упорствующих в своем намерении выслушать его стоя. Они составляли жесткий узел консерваторов от христианства. Едва лишь воцарилась тишина, как их предводитель возвысил голос:

— Вы знаете, что нас разделяет, — заговорил он твердо, — за последнее время мы достаточно спорили об этом. Этот эдикт постыден! Вы ввергнете Церковь в пучину невзгод, меру которых невозможно расчислить!

— Неправда! Это не так! — послышались протестующие восклицания.

— Вы собираетесь упразднить всякий порядок! Отпущение непростительных грехов не может зависеть от мнения духовных иерархов! — Ипполит перевел дыхание и, устремив на Калликста пристальный взгляд, заключил: — Ты не Христос!

Папа медленно выпрямился и бестрепетно ответил на вызов оппонента:

— Но я наследник Петра. Он сказал: «Ты Петр, Камень, и на сем камне я создам Церковь мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах...».

Ипполит перебил, призывая собравшихся в свидетели:

— Это отнюдь не значит, что Господь дал Петру власть отпускать непростительные грехи. Мы ведаем, что их отпущение может исходить только от самого Отца Небесного. Лишь Божье прощение действительно.

— Мы сами суть прощение Божье.

— Да! Мы — Божье прощение, отныне даруемое человеческой рукой!

— Ересь!

Итак, это слово брошено. Оно вызвало в толпе изрядное смятение. Но Калликст продолжал, ни на миг не утратив спокойствия:

— Вспомни: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, я успокою вас; возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго мое благо, и бремя мое легко». Слышишь, брат Ипполит? Он обещал нашим душам облегчение! Мое единственное желание — не прогнать наших братьев назад в пустыню. От человека нельзя требовать больших усилий, нежели те, что в силах человеческих!

— Твои братья отринут тебя за это!

— Нет, Ипполит. Я Пастырь Добрый, я знаю моих овец, и мои овцы меня знают!

Повернувшись к собранию, Калликст продолжал:

— А я нам говорю, что нет роковой предопределенности там, где есть любовь. Что же такое наша вера, если она не вдохновлена любовью?

Затем, обращаясь к протестующим, он с жаром воскликнул:

— Вы знаете, что поистине разделяет нас? То, что я вижу заблуждение там, где вы усматриваете преступление. Там, где мне слышится жалоба, вы слышите лишь богохульство!

Оставаясь равнодушным, Ипполит насмешливо обронил:

— Ты ловко играешь словами.

И без промедления воззвал к толпе:

— Если вы позволите этому человеку убедить вас, будто епископ Рима обладает безграничной властью, вплоть до того, чтобы самому устанавливать пределы Добра и Зла, вы тем самым вступите на путь гордыни, который ведет к погибели. Знайте же, что по этому пути мы за вами не последуем!

— Да вы хоть подумайте!.. — закричал Астерий.

Умышленно избегая каких-либо дополнительных объяснений, Ипполит резко повернулся и устремился к выходу, его ученики поспешили за ним.

Калликст опомнился первым:

— Астерий, догони нашего брата и постарайся убедить его отказаться от прискорбных намерений.

Астерий повиновался. Калликст задумчиво смотрел ему вслед, пока он не скрылся за колоннами. В глубине души он понимал, что слишком поздно: раскола, первого в истории рождающейся Церкви, не избежать.

— Святой Отец, — робко окликнул Иакинф, протягивая ему пергамент, предмет распри.

— Читай, — просто сказал Калликст.

Тогда старик громким голосом начал:

«Я, Калликст, епископ Римский, викарий Господа нашего Иисуса Христа, хранитель ключей царства, сим эдиктом ныне предписываю прощать плотские грехи, человекоубийство и идолопоклонничество, в коих я обещаю отпущение через покаяние. Сверх того если римский закон гласит: „Нет брака для рабов“, я говорю: отныне брак между рабами так же священен, как и между свободными. С этих пор признается полноправным и союз между двумя христианами, каким бы ни было общественное положение того и другой. Я утверждаю, что пред Господом все подобные союзы законны.