Людмила Прошак - И посетителя посетила смерть. Книга I. Тайная грамота

• Название: И посетителя посетила смерть. Книга I. Тайная грамота
• Автор: Людмила Прошак
• Жанр: Альтернативная история

Исторический детектив основан на реконструкции событий, произошедших в Великой Перми и прилегающих землях (северо-запад России, Москва, Киев, Прибалтика). Большинство героев – реальные исторические личности, в том числе и Стефан Пермский, гибель которого расследует главный герой с подачи Епифания Премудрого. Подсказка – в таинственных артефактах – в рисунках на посохе и в зашифрованных письменах…

---

Тихо потрескивая, в божнице мигала лампадка. На твердом ложе (настоятель спал на голых досках) лежал истончённый войлок. Антоний укрывался им ещё тогда, когда был ратником. На подставке покоилось Евангелие. Горкой лежали остро отточенные перья. И ни листка нигде. Впрочем, почему же нигде? Все свои тайны монах прячет за иконостасом. Андроник шагнул к божнице…

19

Исповедальная записка

настоятеля Оршина монастыря

игумена Антония о событиях

в год 6898 в месяце страднике 23-го дня13

Я проснулся и вышел во двор в мрачной уверенности, что прошёл ещё один день моей жизни. У каждого бывает такое утро, когда вместо того, чтобы радоваться тому, что ещё жив, начинаешь думать о том, сколько уже прожил, а следом приходит и мучительный вопрос – зачем жил….

Нарождающееся утро было безветренным и беззвёздным. Лишь яблоки свисали с ветвей зелеными полнолуниями. Рассвет пребывал в такой тусклой медлительности, что даже звуки вязли. По крайней мере, стучавшему пришлось изрядно потрудиться, прежде чем вратарь, очнувшись от дремоты, открыл засов. Возглас, который он издал, заставил и меня оставить созерцание незрелых плодов. В воротах стоял Евфимий. Я велел вратарю срочно разбудить Андроника, а сам повёл архиепископа в дальнюю келью, которая уже восемь лет носила название «митрополитской». Владыка, нахохлившись как больной воробей, молча лёг лицом к стене.

Я не знал, что думать. Мы жили своей жизнью, а князья и архипастыри – своей. С большим опозданием до меня дошли слухи о том, что преставился московский князь Дмитрий Иванович и о том, что его сын Василий признал Киприана митрополитом всея Руси. Что из того? Мне не нужно было прилагать усилия к тому, чтобы представить себе Киприана владыкой всех и вся, хотя и не мог вообразить князем того мальчика, что искал непродажных друзей. Но все эти перемены во внешнем мире меня не заботили. А вот появление Евфимия озадачило. Последний раз я был в Твери под Рождество, и там мне сказали, что владыка ещё позапрошлой зимой после очередной ссоры с князем Михаилом Александровичем удалился в монастырь, и епархия пребывает без архипастыря. Тогда как понимать появление Евфимия на пороге нашей обители?

Ещё толком не проснувшийся Андроник ждал распоряжений. Ну что ж, они были крайне просты: истопить баню и накормить гостя. Чем? Ну конечно же, капустой. С то поры, как мы попотчевали митрополита «монастырской курицей», не было ни одного неурожайного года на этот овощ. Заскрипел колодезный ворот, с кухни донесся звук передвигаемой посуды, застучали топоры, потянуло дымком от бани…

Среди всей этой суеты мы не сразу услышали, что в ворота опять стучат. Поскольку вратарь на заднем дворе помогал рубить дрова, отпирать пошёл я. Бог не обидел меня ростом, но конный всегда выше пешего, особенно если на всаднике митрополичий клобук. Снизу вверх я смотрел на Киприана, а он сверху вниз – на меня. Мы оба молчали. А что говорить? Я отступил, пропуская знатного гостя. Следом за ним въехали и его спутники. Во дворе стало тесно от клобуков, мантий, крестов. Обведя взглядом приезжих, я все же нашёл среди них ещё одно знакомое лицо. Это был Афанасий – тот самый молчаливый диакон, который отправился за Киприаном в изгнание. Рядом спешивались двое. То ли облачение на них было роскошнее, то ли лицо смуглее, то ли борода кучерявее, но они ещё не раскрыли рта, а было ясно – греки. Один из них, сверкнув белыми зубами, сказал что-то весёлое. Всадник – единственный, кто был без клобука – ответил. Греки рассмеялись. Улыбнулся и митрополит.

Не знаю, почему, но я не мог оторвать взгляда от всадника, отечество которого затруднился бы определить: он не казался мне ни русичем, ни греком; волосы, напоминавшие спелую рожь, были густо подернуты сединой; иней лежал и не таял на бровях, сошедшихся на переносице, на длинных усах, переходящих в белую бороду.. Из созерцательного забытья меня вывел голос митрополита: «Завтра собор в Твери, вот я и решил воспользоваться оказией, приехав накануне. Как, Антоний, моя келья ещё не занята?» Я мечтал только об одном – онеметь. «Свободна она, владыко!» Позади меня стоял Евфимий. «Ну вот, теперь уж точно все в сборе, – не растерялся митрополит. – Можно собор проводить». Я никогда по-настоящему не понимал отшельника Окула, но сейчас жаждал оказаться на его месте, причём немедленно.

Между тем и трапеза, и баня уже поспели. Я с облегчением известил всех пастырей и архипастырей о том, что после дороги им есть где и пыль смыть, и голод утолить. Афанасий, видно, ещё не забыл нашу «монастырскую курицу». Пока другие в очередь выстроились у парилки, он принёс в трапезную подорожники: трудоноши, листни, рыбники. Всё это наш повар благодарно принял, а вот от кваса наотрез отказался.

«Нет уж, вы нашего, оршинского, отведайте, – и поставил на стол запотевшие жбаны, полные житнего, медвяного, яблочного и яишного кваску, – а вот эти два прошу заметить особо, они с изюмом и мятой». Гости, обновленные после бани, не заставляя себя уговаривать, расселись в трапезной. «Ну что, хлебосольный хозяин, – обратился митрополит ко мне, – читай молитву». – «Позволь, владыко, – Евфимий махнул мне рукой, повелевая мне молчать. – Я на соборе решил не говорить ни слова, так что всё, о чем я передумал за эти два года, когда был вынужден удалиться в затвор, скажу сейчас…» – «Вот и потрапезничали», – Киприан, пытаясь скрыть раздражение, отодвинул от себя миску. Евфимий еле заметно усмехнулся и повернулся к образам. «Отче наш, Иже еси на Небесех!.. – Владыка произнес молитву на одном дыхании. – Аминь. Господи, помилуй. Господи, благослови». Евфимий поклонился иконам, выразительно посмотрел на митрополита и взялся за ложку.

«Обиделся, Евфимий? – митрополит положил подбородок на большие пальцы сложенных будто для молитвы рук. – На меня, который тебя судить приехал? На князя, с которым ты в многолетней ссоре? На паству, которую ты на три года без окормления бросил?» Евфимий устало потёр руками лоб: «Прости, владыко, я действительно не чаял тебя здесь встретить. Перед завтрашним днём с силами собраться заехал, устал с дороги. Я ведь с монастыря пешим шёл. И молитву сейчас прочитал лишь затем, чтобы подчеркнуть тебе – зла ни на кого не держу, архипастырем в дальнейшем себя не вижу, не по мне это, уволь». – «А говоришь, что зла ни на кого не держишь, – усмехнулся Киприан, усмешка эта ему далась нелегко, иначе не побелели бы так кончики пальцев прижатых друг к другу ладоней. – Ведь я первый твой упрек на свой счёт принять готов. Митрополит всея Руси – миротворец промеж всеми князьями литовскими, русскими, киевскими… Хожу, кланяюсь, договариваюсь и – слышишь ты, отшельник! – не стыжусь этого!» – «А я не договаривался? – вскинулся Евфимий. – Кто через войска из осаждённой Твери к московскому князю шел просить мира вместо Михаила Александровича? Я ходил с покорением и поклонением. Заметь, по просьбе самого тверского князя. И он же меня потом этим попрекал, дескать, был принят под диктовку Димитрия Московского. А на каких ещё условиях может быть заключен мир с победителем?» Я невольно вспомнил приезд Киприана в Москву, коему был свидетель и участник. Неужели митрополит забыл, как ему самому кричал в спину князь Дмитрий Иванович: «Чужеземца – из Москвы вон!..»

Евфимий же между тем решил поставить последнюю точку и, сам того не подозревая, слово в слово повторил то, что некогда сказал сам Киприан: «Я не воин, а епископ!» Митрополит, за весь разговор не изменивший позы, переспросил: «Не воин, говоришь? А может, и не епископ? Только ты вот на него взгляни, – Киприан кивнул на своего седого спутника, – он, ища епископа для своей епархии, неожиданно сам сделался архипастырем. Так, Стефан?» – «Так, владыко. Епископом поставил меня Пимен, – Стефан, извиняясь, слегка поклонился в сторону Киприана (положение и вправду неловкое, когда при нынешнем митрополите поминают низложенного предшественника). – Бога ради и ради спасения новокрещённых людей». – «Язычники и идолопоклонники твои новокрещённые люди, – незлобиво уточнил Киприан. – Сколько раз они тебя сжечь и умертвить замышляли, сколько раз с дрекольем ходили, с палками, с дубинами…» – «Так и у меня посох», – рассмеялся Стефан, приподнимая над столешницей высокий с перехватами жезл, увенчанный крепкой рукоятью. – «А почему сулкаXXIV, как полагается, нет?» – «Так ведь мёрзнут ленты да бахрома на морозе», – невозмутимо ответствовал Стефан.

Киприан, мельком глянув на свой золоченный, со змейками и драгоценными каменьями посох, счел необходимым вернуться к главному: «Евфимий, вольно или невольно, но ты презрел свой долг архипастыря. Князь – один из твоих духовных чад». – «Ох уж нет, – не вытерпел Евфимий, – не годится этот старый лис на роль ведомого дитяти. Потом, ты уж прости мне, владыко, за напоминание, но ты и сам не больно-то успешно Димитрия нянчил». – «Ты прав, – согласился Киприан. – Я не смог быть для Димитрия тем, кем был для него Алексей, который держал в своих руках бразды не только церковного, но и великокняжеского правления. Для архипастыря это стезя опасная. Призванный учить миру и согласию, он оказался вовлеченным в войны, брани и раздоры, за что и упрекал его Патриарх Константинопольский. Я Алексию не судья, но и не ученик. Последний раз спрашиваю тебя, Евфимий, будешь с князем мириться?» – «Ни за что! Хочу жить под Богом, а не под князем».