Василий Богданов - Бунтующий Яппи

• Название: Бунтующий Яппи
• Автор: Василий Богданов
• Жанр: Русское современное

Наша Библиотека-Вселенная – целое хитросплетение текстуальных созвездий: здесь есть крошечные тексты-карлики, тексты-гиганты, текстовые галактики, закрученные в причудливые вихри, текст – Млечный путь и текст Полярная звезда. Истории в этой книге, как детали конструктора, читать их можно в произвольном порядке, следить за любым персонажем или сюжетной линией, объединяющей нескольких героев. При этом необходимо помнить, что в конце сборки всегда остаются лишние детали.

---

Свобода и одиночество всегда идут рука об руку и вместе рождают мужчину. Если разобраться, культ мужского одиночества существовал во всех великих цивилизациях, не заражённых вирусом «романтической любви». Мужчина сначала приобретал социальную зрелость, достигал успехов на военном и политическом поприще и затем уже, когда карьера близилась к апогею, связывал себя с женщиной для совершенно конкретной цели – продолжения рода. А услуги, необходимые ему с момента полового созревания, он, как и я, получал от специально обученных жриц любви. Греки и римляне, германцы и кельты не создали бы своих цивилизаций, не совершили бы великих завоевательных походов, если бы не культивировали мужское одиночество! Все они воспринимали любовь к женщине как зло, как проклятие богов, которое сродни безумию, и лишь глазу современного человека кажется, что древние поэмы воспевают любовь. Разве любовь описана в «Илиаде»? Скорее, трагические её последствия – гибель народа, коллапс великой троянской цивилизации, павшей из-за того, что один из её представителей заразился вирусом «романтической любви». Но тогда в древнем мире любовь была исключением, куртуазная эпоха сделала её правилом, и теперь мы пожинаем плоды. Любовь сбивает современных мужчин с толку, ориентирует на достижение ложных целей и в итоге, как сказал бы Менегетти, создаёт благодатную почву для пышных, но бесплодных цветов «пустого эротизма».

О космополитизме
(японская кухня)

Комочки слипшегося риса, покрытые сырой рыбьей плотью, зелёный пластилиновый шарик васаби с отпечатком поварского пальца, «роза» маринованного имбиря и миска с соевым соусом. Произведение искусства на плоской деревянной дощечке. Вооружившись палочками, я чувствую себя японским художником.

– Как ты можешь жрать сырую рыбу?! – брезгливо морщится Илья. – Такая гадость! А маринованный имбирь?! Это же, блин, по вкусу как мыло с одеколоном!

Пощёлкав в воздухе палочками, я с аппетитом отщипываю ими кусочек от зелёного шарика васаби и бросаю в соус. Илья – консерватор и ксенофоб. Его черносотенная бородатая рожа резко диссонирует с подчёркнуто лаконичным и аккуратным интерьером суши-бара. Я прицеливаюсь в Илью кончиком палочки и мысленно рисую вокруг него грубую обстановку русского придорожного трактира, в котором расторопный половой в красной косоворотке по щелчку пальцев угадывает, что сударь желает штоф водки и блинов с сёмгой. Таковая рама, имхо, гораздо более подходит к этому румяному купеческому портрету.

– А тарелки! – продолжает кипеть Илья. – Ты посмотри, блин, на эти тарелки! Это же натуральные собачьи миски! Как же из них можно принимать пищу?!

Я не спеша отправляю в рот суши с креветкой, предварительно окунув его в соус, и внимательно смотрю на Илью. Хвост креветки остаётся торчать снаружи.

Мой прадед по отцовской линии был японцем, по материнской – евреем. Но сам я не чувствую в себе ни капли японской или еврейской крови. Если разобраться, я и русским себя не считаю и вообще национально себя не идентифицирую. Национальность как фактор расплавилась в глобальном космополитическом тигле современного мира.

– На кого ты похож! – стыдит меня Илья, показывая пальцем на торчащий у меня изо рта креветочный хвост. – Посмотри на себя!

– Это как Харуки Мураками наоборот, – замечает Замша. – У него японцы носят джинсы, жрут гамбургеры и слушают Элвиса Пресли, а мы тут суши жрем и скоро в кимоно все переоденемся вообще!

– Ну ладно, – машет рукой Илья, – выпить-то, блин, у них есть хоть что-нибудь приличное?

– Сакэ, – отвечаю я, аккуратно вынимая палочками креветочный хвост изо рта и складывая его на край дощечки.

– Это что за хрень? Китайская рисовая водка? – спрашивает он.

– Японская, дурень.

– Яп-п-понский городовой! – восклицает.

– Китайская рисовая водка называется ханжа, – замечаю я. – Культурой других стран надо мало-мальски интересоваться, между прочим.

– Нет, Грин, а зачем мне это? – возражает Илья. – Есть только одна культура, которую я обязан знать – русская!

– А вот интересно, китайское пиво тоже, наверное, как-нибудь называется? – не к месту интересуется Замша.

В кафе шумно. Официантки в пепельно-сливовых кимоно снуют с подносами. Чисто европейская суета в японском ресторане – тоже знак космополитичного бытия.

– Китайское пиво называется одним словом, – отвечает ему Илья.

– Каким? – моргает Замша.

– Гов-но.

– Почему сразу говно?! – возмущается Замша. – Почему ты не можешь по-другому сказать, если тебе что-то не нравится?

– А как надо сказать?

– Ну как-как. Сказал бы просто: «Мне не нравится китайское пиво!»

– А что я сделаю, если то, что мне не нравится, говно и есть?! – вскидывает брови Илья и широко улыбается. – Волшебница! Волшебница, можно Вас на секундочку! – кричит он проносящейся мимо со скоростью экспресса официантке. Почтительно склонившись, та замирает с плохо скрываемым раздражением, но выражение её лица резко меняется, когда она видит развалившегося на простом деревянном стуле Илью, излучающего обаяние древнерусского князя.

– Голубушка, – ласково обращается он к ней, – нам бы с товарищем водочки, ну и закуски какой-нибудь, что ли. Селёдочки там, огурчиков сообразить.

– У нас, к сожалению, такой закуски нет, – дарит ему улыбку официантка.

– Да как же так, красавица? – качает головой Илья. – Совсем ничего?

Официантка с сожалением пожимает плечами, не переставая улыбаться.

– Ай-ай-ай, – расстраивается ксенофоб. – А что ж у вас есть в таком разе?

– Да всё, – растерянно отвечает она. – Всё. Смотрите меню.

Илья придирчиво разглядывает меню:

– Та-а-ак. А вот это что же такое, позвольте полюбопытствовать?.. – Он тычет пальцем в глянцевую страницу.

– Вот. Тут же написано. Это унадзю под кисло-сладким соусом с кунжутом на подушке из риса.

– Что такое унадзю? – настороженно переспрашивает Илья.

– Унадзю – это угорь.

– Угорь, – морщится он, – не пойдёт. А это?

– Цыплёнок в соусе терияки.

Илья пыхтит и хмурит лоб.

– Цыплёнок и какие-то бяки к нему. Да-а-а-а уж, ассортиментик! Ну вот я, пожалуй, другое буду. Вот это. Это, кажется, единственная человеческая еда в Вашем дьявольском заведении.

– Пельмени со свининой? – переспрашивает с улыбкой официантка.

– Так точно, пельмени, – кивает он головой.

– Соус какой?

– В смысле?.. – Он удивлённо уставился на неё.

– Ну, обычный или облегчённый, – поясняет она, оторвавшись от записной книжки. – Облегчённый менее солёный.

– А можно мне со сметаной или с горчицей или на худой конец с хреном? – спрашивает Илья.

Официантка опускает руки и снова беспомощно улыбается.

– Нет, к сожалению.

– Ладно, – сжалился Илья, – соусу вообще не надо.

– Вообще не надо?

– Вообще не надо соусу. Принесите просто пельменей без соусу. И водки. Пятьдесят граммов. Холодной. Вот и весь и сказ. – Он захлопнул меню и вернул его официантке.

– Хорошо… – Она поклонилась и кинулась выполнять заказ.

– А меня? – слабо возмутился Замша. – А я? Ну что такое! Всегда так! – воскликнул он и расстроенно швырнул своё меню на стол.

Мы с Ильёй довольно заржали во всю глотку. Все официанты игнорируют Замшу.

– Смирись с этим, дружище, – хлопает его по плечу Илья, – сейчас девица подаст мне водки, так ты её не отпускай, лови за ноздрю и делай заказ. Господи, ну что у нас за народ? – продолжает он, наваливаясь на стол. – Падкий до всего иностранного! Сколько, блин, у нас по городу японских ресторанов? А узбекских кухонь? А итальянских? А еврейских? А чёрт его знает каких? А русский ресторан в русском городе есть? Хорошо, если есть один или два и всё! А должно быть наоборот, я так считаю.

– Так почему ты не возьмёшь и не откроешь русский ресторан? – спрашиваю я Илью.

– Это же понятно почему, – отвечает он, – денег у меня столько нет.

– Ну-ну, – понимающе усмехаюсь я, расправляясь с очередным суши.

– У русского человека страсти к стяжательству нет, – важно продолжает Илья. – Русский человек иначе совершенно устроен, ему не свойственны ни западный предпринимательский дух, ни жажда власти. В нём на генетическом уровне глубоко сидит понятие о том, что деньги – зло и власть – зло. Благодарю покорнейше, красавица! – Илья поклонился улыбчивой официантке, поставившей перед ним плоское блюдо с пельменями и рюмочку водки. – Да, и любезная, будьте так добры, обслужите, пожалуйста, сего незаметного молодого господина, – указал он на Замшу.

Официантка, рассыпаясь в извинениях, вопросительно посмотрела на Замшу. Тот, хлопая ресницами, объявил, что желает коровий язык с кунжутом и рисом и маленькую рюмочку пшеничной. Девушка тотчас умчалась выполнять заказ.