Илья Ратьковский - Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»

• Название: Дзержинский. От «Астронома» до «Железного Феликса»
• Автор: Илья Ратьковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906979-74-2

Когда восемнадцатилетний Феликс Дзержинский в 1895 году примкнул к революционному движению, то в качестве подпольной клички выбрал псевдоним «Астроном». Когда он умер в 1926 году, то друзья и враги уважительно называли его «Железным Феликсом».

Для одних он был создавшим ВЧК «первочекистом» и организатором Красного террора. Для других «аскетичным рыцарем революции», который реанимировал экономику России после Первой мировой и Гражданской войн, боролся с коррупцией и беспризорностью. Кем же он был на самом деле? И в честь кого были названы 1342 городских объекта России, площади, улицы, проспекты и переулки?

---

Положение перемещаемых по этапу лиц в Александровском централе, в отличие от отбывающих здесь наказание уголовников, было традиционно вольным. Они не работали в тюремных мастерских, свободно перемещались по тюрьме, выходили с конвойным для покупок в сельский магазин, чинили одежду, ходили сразу по приходу в тюрьму в баню, занимались различными своими делами перед отправкой по этапу. Эта была практика, как отчасти введенная прежним начальником тюрьмы Александром Петровичем Сипягиным и продолженная его приемником поляком И. И. Лятоскевичем[349], так и общая практика сибирских пересыльных тюрем. Административные ссыльные не приравнивались в тюрьмах к заключенным подследственным или к ссыльнопоселенцам, считаясь «полусвободными». Однако своей степенью «либерализма» Александровский централ действительно выделялся на фоне других тюрем. В конце XIX века в Александровском централе даже существовал театр из актеров-заключенных, не говоря уже о хорошей библиотеке и других благах. На известного исследователя тюрем рубежа XIX–XX веков Д. А. Дриля эта тюрьма произвела самое отрадное впечатление. «Начальство тюрьмы, – писал он, – стремится воздействовать на арестантов не с точки зрения наказания, а с точки зрения поощрения»[350].

Эти послабления арестантам отмечал и Дзержинский в своих письмах к Альдоне. «Весь день камеры наши открыты, и мы можем гулять по сравнительно большому двору, рядом – отгороженная забором женская тюрьма. У нас есть книги, и мы читаем немного, но больше разговариваем и шутим, подменяя настоящую жизнь пародией на нее – забавой… тюрьма меня не очень раздражает, так как стражника я вижу только один раз в день, и весь день я среди товарищей на свежем воздухе»[351].

Но в апреле 1902 г. ситуация с положением этапников из числа политических в Александровском централе резко изменилась, практически они были приравнены к отбывающим здесь наказание уголовным заключенным. Возможно, что причина этого крылась в громком апрельском событии, потрясшем Санкт-Петербург и всю Россию – в убийстве 2 (15 апреля) 1902 г. министра внутренних дел России Дмитрия Сергеевича Сипягина эсером Степаном Балмашовым. Отметим, что прежний начальник тюрьмы был хоть и дальним, но все-таки родственником убитого министра. Впрочем, имеются свидетельства, что сами заключенные, в отличие от администрации, узнали об этом событии намного позднее[352].

Между тем, в конце апреля, после вскрытия Ангары, в Александровскую тюрьму прибыла еще одна партия политических ссыльных. Теперь в тюрьме, кроме Дзержинского, были И. Г. Церетели[353], А. А. Ховрин[354], И. А. Будилович[355], М. С. Урицкий, М. Д. Сладкопевцев, Н. А. Скрипник[356], В. Ф. Ашмарин[357], М. И. Швейцер[358], Л. И. Зильберберг[359], И. С. Урысон[360], И. Х. Лалаянц[361], М. Б. Вольфсон[362], Г. И. Чулков[363] и многие другие известные в будущем революционеры, общим количеством около 50 человек[364].

Отметим, что большинство из них были двадцатилетними, полными энергии, юношами. «И мы, и наши тюремщики чувствовали, что должно что-то произойти здесь, за этими высокими палями, что невозможно собрать столько буйной молодежи и запереть эту взволнованную толпу, как стадо мирных животных, в хлеву. Эта страстная толпа должна была опрокинуть рогатки, нарушить порядок», – вспоминал Г. И. Чулков[365].

Важным моментом, вызывавшим возмущение среди этапников, помимо ухудшенных условий заключения, было также затягивание вопроса с отправкой их к месту ее отбытия. «Нам не давали точных сведений, куда нас везут. Якутская область, как известно, велика – по площади она равна, примерно, двум третям Европы, и не малая разница – попасть в Олекминск или в Якутск, или в Верхоянск, или в Колымск. Город от города – на тысячи верст. У нас были самые фантастические представления об условиях тамошней жизни. То распространится по камерам слух, что придется сидеть в темноте – нет в Якутске свечей; то будто бы нет там мыла или еще чего-нибудь. И мы, в панике, покупаем по пяти кусков мыла или несколько фунтов свечей – мы, которых отправляют туда на несколько лет. Вероятно, мы все тогда были отчасти лишены здравого смысла», – вспоминал Чулков[366].

О нервозности состояния говорили и политические споры арестованных об индивидуальном терроре. Споры велись вокруг выстрела рабочего-бундовца Хирша Леккерта[367] (1879–1902) в виленского губернатора Виктора Вильгельмовича фон Валя (1840–1915)[368]. Это была месть за то, что фон Валь приказал высечь в тюрьме арестованных участников первомайской рабочей демонстрации: 22 евреев и 6 поляков. Фон Валь был ранен, а Леккерт арестован и по приговору военного трибунала повешен 10 июня 1902 года. «В этих спорах решающее значение имели тогда слова Дзержинского. Он категорически отбрасывал методы эсеровского террора единичных бойцов, и указывал, что единственным путем должен быть путь массового действия рабочего класса…»[369]. Волновались мужчины-заключенные и о своих товарищах женского пола. В нервозной обстановке это реализовалось во всяческие проекты, на взгляд мужчин, позволяющих улучшить положение женщин. В т. ч. предлагали переженить всех заключенных, чтобы ссыльнопоселенцы-женщины не остались в Сибири без мужской поддержки. Это предложение нашло поддержку у части мужчин, но было сразу отвергнуто потенциальными женами.

Между тем с отправкой арестованных продолжали медлить. В этих условиях заключенные после общего собрания предъявили начальнику тюрьмы требование – немедленно запросить иркутского генерал-губернатора генерал-лейтенанта А. И. Пантелеева[370] о том, куда кого отправляют, чтобы каждый мог запастись всем необходимым в соответствии с местом его ссылки. Также заключенные требовали возвращения прежних порядков пребывания политических ссыльных в Александровской тюрьме. Немедленного ответа от тюремного начальства не последовало, в этих условиях 6 мая 1902 г. начался тюремный бунт.

На новой тюремной сходке политзаключенных было принято предложение Дзержинского «выкинуть из пересыльного корпуса тюрьмы всю стражу… запереть ворота и не пускать администрацию до полного удовлетворения всех предъявленных требований»[371]. Тюремщики были изгнаны (пересыльный корпус тюрьмы находился под охраной не более десяти стражников, часто пожилого возраста), а ворота были забаррикадированы. Над тюрьмою взвился красный флаг с надписью «Свобода». «Пересыльный корпус тюрьмы, огороженный деревянным частоколом, объявлен был самостоятельной республикой, отвергающей власти и законы Российской империи»[372]. Комендантом крепости стал Дзержинский. В его ведении было и красное знамя. На сохранившемся у Г. И. Чулкова фотографическом снимке он держал его древко, стоя на баррикаде[373]. По ночам заключенные дежурили у баррикады на часах, вооруженные двумя или тремя браунингами против не менее сотни солдат с винтовками, и ждали развития событий[374].

Через два дня в Александровское с ротой солдат прибыл из Иркутска вице-губернатор, наделенный чрезвычайными полномочиями. Он, очевидно, намеревался действовать по апробированной недавно схеме. Незадолго до Александровских событий, с 22 апреля 1902 г. при участии Иркутского комитета РСДРП проходила трехдневная забастовка более 200 железнодорожных рабочих на ближайшей к городу станции Иннокентьевской. На станцию был направлен вице-губернатор с ротой солдат, и забастовка была прекращена. Само присутствие войск, с угрозой применить оружие, оказалось действенным.

Между тем в Александровском иркутский вице-губернатор сразу попал в щекотливое и даже унизительное положение. Переговоры с тюремным начальством во время осады велись заключенными исключительно через дыру, сделанную в палях, в этих условиях парламентерам приходилось сидеть на корточках. Переговоры с вице-губернатором заключенные собирались вести таким же образом. «Целые сутки вице-губернатор не соглашался принять столь унизительные условия для предварительной конференции. А мы иначе не соглашались разговаривать. Наконец генерал решился сесть по-турецки»[375].

«Явилась «тройка» и вступила в переговоры. Одновременно собралась сходка. Между заседавшей сходкой под председательством Дзержинского и отверстием в заборе, где заседала мирная конференция, велась непрерывная курьерская связь. Республиканские власти держали себя с большим достоинством, как самостоятельная воюющая сторона. Как на всех мирных конференциях, и здесь обсуждался пункт за пунктом. Вице-губернатор оказался уступчивым и согласился в конце концов вернуть тюрьме ее старые вольности без применения каких бы то ни было репрессий к восставшим…»[376]. 8 мая противостояние сторон закончилось. «Дело кончилось миром. Мы разобрали баррикады, и нам дали списки с указанием, кто куда отправляется»[377].

12 мая 1902 г. Дзержинского отправили в Верхоленск с партией заключенных (44 человека). Дорога предполагалась продолжительной, до полутора месяцев, так как до Вилюйска предстояло проехать еще 4 тысячи верст. Дзержинский надеялся, что ему дадут возможность немного подлечиться в Якутске, так как здоровье его вновь ухудшилось[378]. Так же он намеревался использовать свою болезнь для подготовки побега.