Софи С./М. - Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она

• Название: Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она
• Автор: Софи С./М.
• Жанр: Современные любовные романы

Книга «Она» расскажет о юной девушке, «Он» – о парне. Здесь личная история каждого: и детская, с первыми страхами и переживаниями, и самая взрослая, не без откровенных сцен между первыми шагами в жестокий мир. Это роман о душевных тонкостях, и конечно, о страсти, но прежде всего – о Любви. Здесь сексуальность открывает нам истинное лицо героя, а удивительный сюжет находит место и тайнам преступлений, и трагедии серых будней, и особому миру со своей философией, где царствуют тёмные тона.

---

Есть понятие врождённой грамотности или чувства языка. Располагая богатым набором чувств, Вероника обнаружила и таковое: не уча правил, она писала диктанты на отлично и всегда знала, какой предлог подходит фразовому глаголу – тот, что к месту, просто лучше смотрится. В математике чувства не помогали. Оттого ли она не имела права на счастливое детство? Упрощение самой жизни зависело от упрощения выражений – раз уж упрощать их не было таланта, и желания соответственно, учительница советовала родителям «поработать здесь ремнём».

Бездарный в математике прекрасно проживёт и без неё, и Вероника прожила бы, если б не учительница. Однажды та разразилась оскорблениями – она молча собралась и ушла. Шла по улице и думала. Никогда она никому не мешала на уроке, другие ходят на головах – учителя орут на всех сразу. Другие щёлкают задачки – учителя требуют того же от всех. А ведь столетие назад эта же карга унижала бы её розгами на глазах у всех… Ради чего? Ни одной формулы не требовалось в жизни, даже при поступлении в ВУЗ, стало быть, ради того, чтобы сделать из неё больную на голову. Если уж она до сих пор просыпается в холодном поту от взгляда из-под очков, что бы с ней сделали розги?

По-взрослому взглянув на учительницу, она поняла, в чём дело. Школа – общеобразовательное учреждение, так что, будь добр, изучай всё предметы. Будь добр вариться там же, где и товарищ хулиган – вас уровняли и делом и криком. Была у них и «добрая учительница» и добром это не кончилось. После десяти лет равнодушного лицезрения беснующихся детей она решила стать строгой. Встала со стула, где, словно горбатенькая черепашка, сидела в очках и с карандашом, бросила тот самый карандаш и крикнула «Замолчали!» – Ей больше не хотелось вести урок, перекрикивая учеников, она покусилась на идеальную тишину. Но никто не замолчал. «Прекратили!» – разрывалась она. И тогда все хохотали. Одни дразнили, корчили рожи, другие танцевали на партах. А закончилось всё тем, что учительница встряхнула одного из мальчишек, он как-то причудливо затанцевал, оступился, упал и рассёк подбородок об угол парты. И тогда одноклассники закричали «Это вы его, это вы!» а учительница прикрыла лицо и разрыдалась. Это был знатный скандал. Было жаль добрую учительницу, и с чувством вины перед ней, Вероника превратилась в белую ворону, когда на родительском собрании надрывались жалобными воплями дети и отборными ругательствами родители. Она, да ещё пара тихонь, молчали. И это было странно. Беспощадно.

Снится кладбище, огороженное стеной из красного кирпича, скитания по его просторам, лабиринты, лестницы, ведущие в замкнутые пространства и страх… Когда она была маленькой и ещё не ходила в школу, родители снимали угол в пятиэтажке, на последнем этаже. Ей часто снилось, что она бежит наверх, а за ней гонится убийца. Мужчина. Вот-вот настигнет. Что будет тогда, точно она не знала, но вбежав на последний этаж, ломилась в дверь так, будто нечто страшнее смерти преследует её. Дверь не открывали. Ловушка последнего этажа – самое страшное из того, что запомнилось. А запомнился ещё и сарай. В бабушкином доме был сарай, полный сена для коровы, ей снилось, что после долгого бега по городу, она вбегала в этот сарай. Он тоже был ловушкой. У мужчины всегда был нож… Страх и возбуждение, боль и война страстей, принадлежность и буйство смятения… Тогда эти слова были пусты, тогда лишь дико колотилось сердце.

В деревне жили просто: дети, не то что в школу, и в садик ходили сами. Правда, из садика воспитатели одних не отпускали. Отец вечно пропадал, а мама работала санитаркой то сутки, то двое подряд. Придумали так: одна знакомая мамы, заходя за сыном, забирала и Веронику, выводила её на улицу и шла своей дорогой. Так делали и когда её перевели в городской сад, ей было пять, а она сама садилась в автобус до сада и обратно, ключ от дома носила на шее. Ещё года в три Вероника объездила на трёхколёсном велосипеде всю деревню и близлежащие поселения – так она гуляла. Тем временем, Советский Союз развалился, и по телевизору начали пугать людей то одним, то другим. Ходили слухи о педофилах. Вероника думала теперь, что мама рассказывала ей про «плохих дядь» как раз поэтому. Она говорила: «не бери конфет ни у кого, даже у соседей, они отравленные. Ни с кем никуда не ходи, а то порубят тебя на котлеты или наделают пирожков». Это запомнилось потому, что однажды её подружка Кристинка, ушла с каким-то дядей, а Вероника прибежала домой и заплакала. Говорит: «Мама, Кристинку на котлеты увели».

Она любила слушать сказки. Сказка прекрасна тем, что в ней имеется запрет и ослушание. Это будоражило. Любимыми были «Синяя борода» и «Снежная королева». «Ну давай ещё синюю бороду», просила она перед сном. Каждый вечер мама читала «Синюю бороду» по два-три раза. Не надоедало. Как же – это же борода! Он – злодей, поэтому о нём она не сочиняла истории перед сном, а вот по «Снежной королеве» была придумана особая история. Вероника помнила, что в садике в тихий час лежала с закрытыми глазами и представляла Кая и Герду и прекрасную королеву… Потрясающий момент, когда Кай попадает к королеве в замок – дальше можно выдумать что угодно! И что же она выдумывала? Королева такая суровая, ледяная, а он маленький беззащитный мальчик… Всё и так ясно – это уже будоражит, а если к тому добавить немного воспитательных моментов… Да, хорошая вещь выходит. Про королеву она выдумывала, когда ей было не больше пяти – в деревенский садик она ходила до пяти и помнит кроватку с черепахой, которая вдохновляла её. В городском саду захватывающих сюжетов стало много. Любой мультик она переделывала под такой сюжет. «Король лев», например. Львёнок тоже маленький и у него отличный отец… Могла она и своих персонажей придумывать.

Сюжеты были невинны: ничего пошлого и ничего ужасного. Они, напротив, будто существовали для защиты от насилия. Это был первый шаг к принятию факта о власти и послушании, где власть представлялась стороной добра.

Сквозь сетку ограждения детского сада она не раз видела, как папаша её подружки за руку тащит ту домой. Он дёргает её с раздражением, подгоняет – того гляди ударит. Она торопится, ступает в лужу и вздрагивает от страха… О, как она его боялась! Потеряла жалкую гигиеническую помаду, едва не задохнулась слезами и всё повторяла, что папа её убьёт… И вот она ступила в лужу – он хватает её за капюшон и швыряет в машину: «Безмозглое уёбище, – кричит он, – ну я тебе задам как приедем!» Он говорит с ненавистью и только озирается по сторонам – нет ли воспитателей. В пять это лишь казалось странным: объяснить его поведение Вероника не могла. Почему жизнь устроена так, что сильный не ищет равных, а понукает слабым? Почему в людях так много зла, что родитель ненавидит родного дитя, едва тот родился? Есть ли хоть что-то святое для таких и много ли их? Их много – понимала она. В её сюжетах всё было не так: там сильный был мудр, помогал слабому и оберегал его. Запреты всегда касались смертельно опасных занятий, а наказания были лишь возможностью, которую снисходительно и милосердно упускал достойный представитель власти (в те времена, обычно персонаж-зверушка: гордый лев, могучий белый волк и т.д.)

Сюжеты становились всё интереснее, походили на фильмы, лет в тринадцать героями стала влюблённая парочка. Здесь, линия «воспитания» обрела сексуальный подтекст, и, касательно насилия, любовники действовали по аналогии с детской версией. Осведомлённая о бесправности женщин, за которую они платят здоровьем, а то и жизнью; изнасилованиях, где невинные в крови и слезах сипло дышат разбитыми носами; побоях, которые несчастным приходится сносить от суженых, лишь от того, что они не могут дать сдачи или им некуда бежать… Она, конечно, представила всё это в другом свете: ничтожество в мужчине отменяется, а на освободившееся место приходит всё та же снисходительность и милосердие. Разумеется, любовь, забота и всепрощение… Отношение к женщине, уходит от отношения к равной, но лишь с самыми лучшими помыслами: охраны, помощи и скидок на уязвимость. Эти милые «глупышка», «малышка» перемежались с чем-то маниакальным. К примеру, с приступами ревности, где всё заканчивалось беспомощно: связанной в подвале с гудящей лампой и злыми от боли глазами над головой. Мы часто жаждем причинить боль именно от боли, кипящей в нас, а боль нам причиняют самые дорогие люди. Любовь и боль – родственные слова. Она вставала на сторону одержимого – заглядывала в его глаза, прикрывающие яростью слёзы, чувствовала себя настоящим маньяком, и в то же время, благородно. Живое трепетное сердце этого человека с его импульсивной любовью и ревностью стало сердцем истинно человеческим, израненным и горячим. Конечно, он не мог причинить вреда любимой – любовь никогда такого не допустит. Он, как правило, хотел признаний, и, получив их, отпускал её. Он оставался в одиноком раздумье, был и воплощением человеческой боли, и воплощением добра в зле, которое так сложно разглядеть. Героини редко падали столь низко, что бы оказаться предателями. Они понимали одержимых и эту одержимость – вот и всё.