Алла Полянская - Против ветра, мимо облаков

• Название: Против ветра, мимо облаков
• Автор: Алла Полянская
• Жанр: Детектив
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-99665-0

Когда Вика вышла из колонии, она думала, что самое страшное осталось позади. Да, ее осудили безвинно – она не убивала собственную сестру! – но в заключении девушка сумела выжить. Вот только забыть такое и жить дальше – невозможно… Со временем Вика, в прошлом известная телеведущая, смирилась с тем, что возврата к прежней успешной жизни нет, и стала привыкать к своему новому, полуподпольному, существованию. Однако судьба решила, что испытаний на ее долю выпало недостаточно. Случилось еще одно убийство, в котором вновь обвинили Вику, и теперь ей угрожает новый срок! Но для нее лучше умереть, чем вернуться в тюрьму…

---

В последний год он постоянно жил в Привольном, благо оттуда до Александровска десять минут езды. Бабушка совсем расхворалась и уже не могла управляться даже с тем небольшим хозяйством, что осталось. И только цветники, состоящие из георгин, соорудила по весне, как и всякий год, – сколько себя помнил Назаров, бабушка высаживала георгины и ухаживала за ними, а они в благодарность цвели изо всех сил до поздней осени, и, конечно, это было красиво.

Но вот все закончилось. В тот день бабушка встала спозаранку. Как всегда, кряхтя и охая, поднялась с кровати, нетвердо ступая ослабевшими ногами, прибралась в доме – он слышал ее шаги и дыхание, но просыпаться не хотелось, потому что было еще совсем раннее утро. Бабушка ушла в летнюю кухню, и он снова уснул. А она тем временем наварила ему еды, даже пирожков испекла – пока он спал, уставший с пятницы, и к моменту его пробуждения уже успела посудачить с соседками. Когда Назаров в половине десятого утра выполз из кровати, ванная оказалась занята – он оборудовал в доме отличную ванную, с душевой кабинкой, горячей водой и прочими удобствами. Бабушка долго мылась, потом тщательно сушила волосы, пока не сочла, что уже можно их украсить новым гребнем, который Назаров привез ей в подарок накануне вечером. А потом, обрядившись в новое чистое белье, бабушка прилегла отдохнуть.

– Баб, ты что тут?

Назарову нужно было складывать поленницу в сарае, и он заглянул в дом, чтоб сказать бабушке, что поел и завтрак отличный. А она лежала на своей кровати с высокими подушками и улыбалась знакомо и ласково.

– Устала немного, Женечка. Ты поел?

– Ага. Баб, очень вкусно, да только не надо было, тебе отдыхать доктора велели.

– Отдохну теперь. Как поленницу сложишь, курам воды налей и обед бери, наварила свеженького. А дальше уж сам справляйся.

Бабушка протянула к Назарову темную исхудавшую руку, и он послушно нагнул голову, позволяя поцеловать себя в макушку. Это в десяти километрах отсюда он солидный человек, главный редактор городской газеты «Суббота» – Евгений Александрович, а для бабушки он Женечка, как для местных подруг и приятелей – Женька или Жека, и это осталось неизменным.

– Как не станет меня, дом хоть и продай, но лучше живи тут, дом хороший, крепкий.

Назаров поморщился – разговоров о бабушкиной смерти он не любил категорически. Он, конечно, понимал, что рано или поздно это случится, но понимал где-то там, где он был Евгением Александровичем, а там, где он был Женечка или Жека – там он не хотел даже думать о том, что бабушка может вот так вдруг взять и уйти. Ну, вот умрет она, например, – и дальше что? Бабушка была всегда – строгая, все на свете знающая и умеющая, большая аккуратистка и вообще авторитет. Она всегда слушала и слышала его, вникала в его дела, а иной раз могла дать очень нужный и верный совет.

И то, что ее в какой-то момент может не стать, Назаров в глубине души не понимал и не принимал никаких разговоров о закономерном итоге жизни. Что это за итог, когда вдруг исчезает человек, который нужен?

– Баб, вот давай не будем об этом.

– Ты не верти головой, как норовистый жеребец, а слушай. – Бабушка нахмурилась. – Дальше-то разговор откладывать незачем. Дом я отписала тебе одному. Будут разговоры, скандалы – ну, пусть скандалят. Денег я скопила маленько, в сундуке лежат, найдешь. Вот ключ, держи.

Бабушка достала из-под подушки большой старый ключ и впихнула в руки Назарову.

– Вот с чего ты это сейчас затеяла, не понимаю.

– С того, Женечка, что старая стала, силы на исходе, уж то хорошо, что лета дождалась. Люблю я лето, понимаешь? – Бабушка вздохнула и погладила руку Назарова. – Как помру, не трать своих денег на похороны, мне гроб полированный, с вензелями, ни к чему. Одевают меня пусть Ленка и старуха Ткачева, им известно, что и как надевать. А им за это отдельно подарки положены, они знают, где взять, я уж распорядилась. А яму выкопает Гришка, Ленкин муж, и его дружки-алкаши, только водки им дашь уж после того, как готовую работу примешь, а то перепьются и копать позабудут. Ленка-то присмотрит, конечно, но и ты не зевай. Гришка знает, где рыть, я ему уж за это все обсказала. А дом потом захочешь – так хоть и продашь, а нет, то живи в нем, до города-то недалеко совсем, зато свежий воздух и овощи свои. А георгины мои осенью выкопаешь и спрячешь в погреб, в заслонку, а по весне если сажать не захочешь, то Вике отдашь.

– Бабушка…

– Ты не вертись, а слушай. – Бабушка тяжело вздохнула. – Я о Вике отдельно хочу тебе сказать.

Назаров вздрогнул. Бабушкину привязанность к Вике он знал, хотя о причинах не догадывался. Конечно, когда-то и для него Вика значила очень много, но с тех пор много воды утекло, да такой воды, что хуже помоев. Но бабушка была человеком очень стойким как в своих привязанностях, так и в антипатиях, и ее родственное отношение к Вике удивляло многих.

– Отдашь ей мой сундук, вместе с ключом вот этим и всем содержимым, тряпки-то тебе ни к чему, а Вика найдет им применение. И кур наших, если некогда будет ухаживать, отдашь ей, резать их не надо, молодые куры, несутся хорошо, и петух красавец. – Бабушка вздохнула. – А Вика… Я защищала ее как могла, и тебя прошу о том же.

– Баб, да от кого ее защищать? Виктория и сама…

– Женечка, она уже совсем не та сорвиголова, что была. Сломали они ее, нелюди, сломали совсем, и сейчас любое злое слово может толкнуть ее… к непоправимому. А потому, когда меня не станет, приглядывай за ней. – Бабушка тяжело поднялась и села в кровати. – Ты один у меня, Женечка, и я прошу тебя исполнить все в точности. А я уж оттуда за вами присмотрю.

– Баб, ну что за разговоры? Чего тебе вздумалось вдруг умирать? Живи, все же хорошо у нас! И не один я у тебя, и отец мой, и остальные…

– Молчи уж, защитник! – Бабушка презрительно прищурилась и снова стала похожа на себя прежнюю. – Умирать всякому человеку положено в свой час, вот для меня он и настал, что тут толковать и руки заламывать, пожила – пора и честь знать. А касаемо остальных… Бестолковые и пустые люди оказались и сыновья мои, и невестки, и внуки. Жадность им глаза застит, жадность и глупость, а живут непонятно зачем – едят, пьют, в ящик пялятся, и все их разговоры вокруг этого. Ведь и тебя они не привечают из-за того, что ты чего-то большего хочешь от жизни.

Возразить тут было нечего. Бабушка всегда была права, ее свойство насквозь видеть любого человека иногда пугало Назарова, потому что ее суждения о людях и событиях чаще всего оказывались верными, даже тогда, когда, казалось, она не понимает, о чем речь, – а через время оказывалось, что она была права.

Назаров никогда не заблуждался относительно своих родителей и остальных родственников. Самой смешной шуткой на семейных сборищах была отличная школьная успеваемость «Женьки-выскочки», как и его страсть к порядку. Его двоюродные братья частенько в лицах показывали злые шаржи на Назарова, и все весело смеялись. И даже мать ни разу не заступилась за него, считая все это просто семейными беззлобными шутками, на которые обижаться некрасиво.

Но время шло, и шутки становились все злее, пока в какой-то момент, как раз в тот год, что Назаров заканчивал школу, а впереди уже сияла медаль, шутки перестали быть шутками. На очередном семейном сборище по поводу Нового года двоюродные братья, подвыпив, нешуточно избили Назарова – просто за то, что «а че он!». И снова ни мать, ни отец не вступились за него, а наоборот, утром попеняли ему за то, что Женька загордился и шибко умный, нос воротит от родни. И в кого он только такой уродился, зазнайка? И вообще ни к чему обижаться – ну выпили, а чего по пьянке не бывает, тем более между своими, не со зла же.

А он категорически отказался считать «своими» людей, презирающих его просто по факту его существования, а потому молча собрал книги и кое-какие вещи и уехал жить к бабушке. Больше идти ему было некуда, и когда он, избитый и растерянный, возник на пороге бабушкиного дома, она всплеснула руками и заплакала. Назаров никогда не видел бабушку плачущей, даже когда умер его дед, бабушкин муж, с которым она прожила полвека без малого, и тогда бабушка не плакала, а лишь сказала: ну, прощай, Митя, свидимся не скоро. А тогда бабушка плакала, и Назаров, почти взрослый и самостоятельный, вдруг тоже заплакал – от обиды, от ощущения предательства, от того, что не знал за собой никакой вины, а с ним так обошлись не чужие даже, а свои. Которые в один миг превратились в чужих, мало того – во врагов. Потому что прощать напрасных обид Назаров никогда не умел, и этим он тоже был похож на бабушку.

И с тех пор он считал, что родни у него нет, только бабушка Варвара.

Конечно, мать с отцом тогда приехали за ним, через пару дней после случившегося, – Женькины синяки уже почернели и выглядели устрашающе, но до конца каникул обещали исчезнуть. Он расчищал во дворе снег, когда родители вошли во двор и, не взглянув на сына, сразу направились в дом.