Евгений Рашковский - Философия поэзии, поэзия философии

• Название: Философия поэзии, поэзия философии
• Автор: Евгений Рашковский
• Жанр: Философия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906860-02-6

Название книги неслучайно. Философия и поэзия – два сродных, но притом специфических, одно в другое без остатка не разменивающихся, поля человеческого воображения и словесного творчества. Об их содержательных различиях – концептуальности философии и спонтанной образности поэзии – написано немало. Немало будет сообщено читателю и на страницах этой книги.

---

142

Там же, с. 75–76.

143

«Кулиг» (kulik) – шляхетский обычай конно-санных поездов на Масленицу. Реплики этого стихотворения Словацкого можно найти и в прозе Стефана Жеромского, и в кинематографе Анджея Вайды, в частности, в четырех эпизодах фильма «Пепел» (“Popioly”): собственно кулиг – переход героев фильма с «австрийской» на «французскую» сторону разделенной Польши – атака польских улан под Сарагоссой – польский эскорт в сцене бегства Наполеона из России.

144

Зарубежная поэзия…, с. 479.

145

Публикация этого очерка в польском переводе (журнал “Kuznica”, Eodz, г. 1, z. 4–5) была осуществлена на полтора месяца раньше публикации русского оригинала. Как доказывает один из крупнейших ученых-пастернаковедов, Лазарь Соломонович Флейшман, особая заслуга в этой публикации принадлежит поэту Мечиславу Яструну (см.: Л. Флейшман. Первая публикация пастернаковской статьи «О Шопене» // В кругу Живаго. Пастернаковский сборник. Ed. by L. Fleishman. – Stanford, 2000, c. 239–250).

146

Полн. собр. соч. T. 5. – М., 2004, с. 62.

147

Там же, с. 65.

148

Е.Б. и Е.В. Пастернак. Комментарии. – Там же, с. 551. Эти слова невольно приводят на память рассуждения одного из героев романа «Доктор Живаго» – религиозного философа Николая Веденяпина – о евангельском стержне европейской и, следовательно, российской истории и культуры (книга I, ч. 1, главка 2; ч. 2, главка 10). Эта же тема поэтически выражена Пастернаком в стихотворном приложении к роману, в частности, в стихотворениях «Рассвет» и «Рождественская звезда». Так что по всему выходит, что краткий очерк о Шопене оказывается неотъемлемым моментом текстуальной предыстории пастернаковского романа.

Nota bene. В первоначальных редакциях романа Веденяпину (здесь он еще не успел отделиться от другого романного персонажа – Воскобойникова) вменены некоторые черты физического облика Николая Александровича Бердяева (См.: Полн. собр. соч. Т. 4, с. 550).

149

«После грозы» (июль 1958). – Поли. собр. соч. Т. 2. – М., 2004, с. 193.

150

Подробнее об этом см.: Е.Б. Рашковский. Профессия – историограф…, с. 133–135.

151

Полн. собр. соч. Т. 5, с. 62.

Nota bene. В этом определении реализма как достоверного и непроизвольного выражения внутреннего опыта художника, как его «креста» легко «прочитывается» отвержение Пастернаком тогдашней казенной догматики «социалистического реализма» – именно как предвзятого, в угоду скороспелым земным интересам художественного оформления человеческой «блажи».

152

Там же, с. 62–63.

153

Из стихотворения «О, знал бы я, что так бывает…», 1932 (Полн. собр. соч. Т. 2, с. 80).

154

Б. Пастернак. Собр. соч. в пяти томах. Т. 2. – М.: Худ. лит., 1989, с. 242.

155

Полн. собр. соч. Т. 2, с. 149.

156

Там же, с. 175. Речь здесь, разумеется, об эмиграционном, парижском периоде творчества Шопена.

157

Здесь я позволил себе применить неологизм Николая Александровича Бердяева (Н.А. Бердяев. Судьба России. Опыт по психологии войны и национальности. – М.: Леман и Сахаров, 1918, с. 20). На страницах этой же книги Бердяев много говорил о «востоко-западном» сродстве культур России и Польши, о горькой, но во многих отношениях провокативно-творческой несогласованности европейских и ориентальных начал в их историческом опыте. Подробнее см. об этом в статье: Е.Б. Рашковский. «На космическом перевале» (Востоковедная эвристика в русской религиозно-философской мысли XIX – начала XX в.) // Ориентация – поиск. Восток в теориях и гипотезах. – М.: Наука / Воет, лит., 1992).

158

Как отмечал Анджей Дравич, стихотворение «Трава и камни» всерьез поставило вопрос о некотором сходстве вольнолюбивых менталитетов поляков и грузин (см.: A. Drawicz. Pocalunek па mrozie. – Wyd., Eodzkie, 1990, s. 198). По мнению же Флориана Неуважного, польская тема в поздней лирике Пастернака связана с особо значимыми для поэта ценностями «непринужденности (spontanicznosci) и свободы» (F. Nieuwazny. Literatura ро roku 1953. Poezja // Historia literatury rosyjskiej XX wieku. Praca zb. pod red. A. Drawicza. – W-wa: PWN, 1997, s. 472).

159

Вариант: «Где с мессианизмом Мицкевича…» (Полн. собр. соч., т. 2, с. 436). Важной схолией к вариантам этой последней строфы может послужить следующий пассаж их поздней мемуарной прозы Пастернака – «Люди и положения», 1956-57: для Грузии, пишет поэт, характерна «полная мистики и мессианизма символика народных преданий, располагающая к жизни воображением и, как в католической Польше, делающая каждого поэтом» (Полн. собр. соч., т. 3, с. 341).

160

Там же, с. 167.

161

См.: Т. 10. С. 447–448.

162

Вл. Броневский (1897–1962) – один из крупнейших польских лириков XX столетия, сочетавший в своем творчестве традиции шляхетского романтического вольнолюбия с идеологией последующей польской «левицы», что, впрочем, характерно для польской истории второй половины XIX – первой половины XX в.

Пастернаку принадлежит перевод стихотворения Броневского «Я и стихи» (“Ja i wiersze”) из книги «Древо отчаяния» (“Drzewo rozpaczy”).

163

Позднее, после инспирированного советскими властями скандала вокруг романа «Доктор Живаго» (1958), стихотворение печаталось под заголовком «Поэт» (“Poeta”).

164

«Хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но всё равно, предвестие свободы носилось в воздухе все предвоенные годы, составляя их единственное историческое содержание» («Доктор Живаго», кн. 2, ч. 16, главка 5. – Полн. собр. соч. Т. 4, с. 514).

165

См.: A. Drawicz. Wolna literatura // Historia literatury rosyjskiej…, s. 539–540.

166

См.: Р.А. Jensen. Boris Pasternak als Aesthetiker in Sinne Soren Kierkegaards // Wiener slawische Almanach. Sonderband 31. – Miinchen, 1992, s. 399–437.

167

Единственный пастернаковский перевод из Болеслава Лесьмяна (1877–1937) – стихотворение «Сестре» (“Dosiostry”) – увидело свет опять-таки лишь после смерти Пастернака, в 1963 г. на страницах литературной вкладки в № 4 журнала «Польша».

168

Из русских поэтов наибольшую страсть к созданию больших переводных поэтических антологий проявил, пожалуй, Валерий Яковлевич Брюсов.

Объем пастернаковских переводных «антологий» – от Шекспира до грузинских поэтов-современников – весьма велик, но переводческий подвиг Пастернака был следствием необходимости содержать семью и помогать многочисленным друзьям, ставшим жертвами сталинского террора. В числе последних можно упомянуть Анастасию Цветаеву, Ариадну Эфрон, Нину Табидзе. А среди тех, кому Пастернак смог уделить немалую чисто моральную поддержку, можно вспомнить Надежду Мандельштам, Варлама Шаламова, Кайсына Кулиева…

169

S. Poliak, указ соч., с. 481–482.

170

Вспомним описание ликующего янкелева полонеза, этого воспевающего польскую вольность «всем концертам концерта» (“koncertu nad koncertami”) из 12 книги «Пана Тадеуша»; вспомним также и столь важный для поэтики «Пана Тадеуша» контраст этого эйфорического описания с надрывными строфами Эпилога об отчаянии и ожесточении человека, утратившего родину и ее звуки.

171

Вспомним: Шопен как бы переоткрывает и заново познает свою родину в собственном третьем, ми мажорном этюде, опус 10 (См.: Б.Л. Пастернак. Шопен. – Полн. собр. соч. Т. 5, с. 63), а Пастернак – «красу» России на страницах собственного романа, о чем и говорится в стихотворении «Нобелевская премия»:

Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей

(Полн. собр. соч. Т. 2, с. 195).

172

См.: A. Walicki. Russia, Poland, and Universal Regeneration. Studies on Russian and Polish Thought of the Romantic Epoch. – Notre Dame – L.: Notre Dame Univ. Press, 1991.

173

См.: A.V. Lipatow. Rosja i Polska: konfrontacja i grawitacja. Historia. Kultura. Literatura. Polityka. – Torun: A. Marszalek, 2003.

174

Так покойный русский философ и филолог В.В. Бибихин переводил введенную Жаком Дерридой категорию “la difference”.

175

Nota bene. Ветхий Завет – понятие, вошедшее в мipoвую культуру и науку из христианской, Новозаветной традиции. В традиции же иудаизма древнееврейский канон Священного Писания обозначается аббревиатурным понятием ТаНаХ: Тора + Невиим + Ктувим (Хтувим) – Закон, Пророки, Писания.

176

См.: Р. Ricoeur. Temps biblique. – “Archivio di filosofia”, Padova, 1985, anno 53,# 1.

177

Эккл. / Кохелет 3:1, 4–7. Библейские цитаты даю в своих переводах.

178

Одно из самых доказательных обоснований статуса Ветхозаветного канона как одного из памятников мipoвой историографии см.: И.П. Вейнберг. Историческая мысль на Ближнем Востоке I тысячелетия до н. э. – М.: Еврейский унив. в Москве / Наука-ВЛ, 1993.