Тамара Александрова - Посиделки на Дмитровке. Выпуск восьмой

• Название: Посиделки на Дмитровке. Выпуск восьмой
• Автор: Тамара Александрова
• Жанр: Историческая проза

«Посиделки на Дмитровке» – сборник секции очерка и публицистики МСЛ. У каждого автора свои творческий почерк, тема, жанр. Здесь и короткие рассказы, и стихи, и записки путешественников в далекие страны, воспоминания о встречах со знаменитыми людьми. Читатель познакомится с именами людей известных, но о которых мало написано. На 1-й стр. обложки: Изразец печной. Великий Устюг. Глина, цветные эмали, глазурь. Конец XVIII в.

---

У Майки мать – Женя, а Анька, ее родная сестра, вышла замуж за младшего Троцкого. Лёвка никогда с отцом не расставался, и когда того выслали, он уехал вместе с ним. А Аня не хотела ехать. У нее было много братьев и сестер, и она понимала, что за это их будут преследовать. Но все равно все они отсидели.

Аню, как жену сына Троцкого, не только расстреляли, но прежде приносили буквально на руках в камеру, за волосы волокли и выбрасывали в камеру. А в камере с ней жила Комиссаржевская Анна Михайловна. Она и сейчас жива. Она имеет отношение к артистке Вере Комиссаржевской. Ее муж – родной брат Николай Федорович Комиссаржевский. Работал он в МИДе вместе с Чичериным. Его расстреляли, а жена сидела в Лефортовской тюрьме.

Старинная тюрьма, еще при Петре построенная. И я там сидела. Комиссаржевская видела, как Аньку эту бросали. Я потом у Комиссаржевской была, она живет на Кутузовском проспекте, и она мне рассказывала об Аньке.

А я Аньку не только хорошо знала, но даже когда мы были в Крыму, и она подружилась там с этим Лёвкой Троцким, я говорю: «Знаешь что, Анька, ты брось эту историю».

Как раз тогда Троцкий выступал на литературной дискуссии. Это был 1924 год. Уже Троцкого сняли с должности председателя Реввоенсовета. А Лёвка младше Аньки был. Я говорю: что ты парню голову заморочила? У Аньки тогда был муж – председатель райисполкомарма, который ведал интересными делами, инженер. Она не развелась, просто путалась с Лёвкой. Тогда на это так не смотрели. Но с Лёвкой она потом зарегистрировалась. Потом ей предъявили обвинения в троцкизме. Правда, очень красивая женщина. А они ее – за волосы. У нее длинные косы были… Она всегда работала, очень толковая была. Например, в Кремлевском кооперативе – был такой, для ЦРК и т. д. по продовольствию – она была там экономистом…

А Сталин, раз опять вы спрашиваете, невысокого роста, среднего, конопатый, оспа у него была. Усы тогда все носили, мой муж тоже. Я очень хорошо знала, и еще одна моя подружка, его сына Яшу, которого он потом не захотел менять на Паулюса. Он сказал тогда:

– Я генералов на солдат не меняю.

А соль в том, что Яша – от первой жены Сванидзе (она тоже была член партии, умерла в 1907 г., Яше было только 2 года). Потом, когда Сталин занял такое место в Кремле, семья Сванидзе отправила его к отцу. И он жил в Кремле. Яшу знали наши девчонки: и Майка, и Ира. Учился Яша там, где кремлевские дети учились. Там и Мирошникова Ирина училась, и другие. Вообще о Якове все очень хорошо отзывались. Сейчас жива его жена, получает пенсию за погибшего. А ведь Яша от отца ушел еще до совершеннолетия. Где-то разгружал баржи, лишь бы не быть в Кремле.

И Софья Дзержинская, вы же знаете эту историю, она тоже в Кремле жила. Это родная племянница, дочь брата Феликса. Она есть сейчас. Недавно 86-летие, если не путаю, отмечали. Она мне звонила, но я не могла прийти.

Да, так со Сталиным и вагонами. Все отвлекаюсь. Я тогда первая затеяла вопрос: вот так и так было. А он, такой нахал, такая сволочь, ко мне подходит, кладет руку мне на плечо и говорит:

– Ладно, сперва ты нам, потом мы тебе.

Я так стряхнула его руку:

– Я тебе сейчас в морду дам, такому гаду!

А он говорит, что я Махно. Он же дал телеграмму в 14-ю армию, чтоб меня арестовали. А начальник особого отдела знал меня хорошо. Это провокация была, ужасно. И когда я приехала, Серго и Горбунов сказали: «Ты сейчас не поедешь. Кончатся праздники, тогда поезжай».

Я приехала в Москву, пришла к Семашко, рассказала ему всю эту историю. Он ближайший друг был Ленина. Там была такая история, что пока я уезжала, эти вагоны со спиртным Сталин украл просто, пользуясь тем, что он член Реввоенсовета. А ребята не хотели за это отвечать, подготовили документы с вычетом того, что он забрал. И всё ввалили в один вагон.

Я прихожу, смотрю – вагона одного нет. Говорят, он подцепил себе паровоз, подъехал и забрал вагон.

Ну, тут я подняла шум, я же за вагоны отвечаю, потому что Троцкий издал такой приказ. Он против комиссаров был, а по существу – почитайте Ленина – комиссары сыграли в гражданскую войну очень большую роль.

Когда я Семашко все это рассказала, он позвонил туда и сказал, чтобы обязательно меня выслушали на Реввоенсовете. Семашко все-таки нарком. Меня слушали, и все поражались.

А Сталин так вышел и мне кладет руку на плечо, я прямо вздрогнула, и говорит:

– Да брось, ерунда.

А мои беспартийные помощники не могли с ним бороться. Я говорю:

– То, что он нам должен, надо все вычесть.

Я это при всех рассказывала. Барсуков был, Егоров. На него так смотрели все, как на идиота: дескать, какое он имеет право обзывать меня.

А Егоров еще рассказывал, что Сталин, когда приехал, ночью, в 3 часа, стал ему говорить о том, что необходимо ее снять, арестовать, там какая-то… Личные счеты просто стал со мной сводить. Кончилось это, конечно, провалом его, но он на это умел не обращать внимания. Так что я все-таки верх одержала над Сталиным.

Тогда советской власти было только 2 года. Я уже тогда его возненавидела: что это за тип такой, прицепился.

Спрашиваете, как же он пробился наверх? Везде висели листки, как Сталин бегал из ссылки. Для дураков это понятно. А для людей, которые имели представление о ссылке – только плечами пожимали. И ведь ни о ком больше так не рассказывали. Видно, он сам придумал и заставил распространять эти стенды.

А потом Берия написал работу «О некоторых вопросах большевизма в Закавказье» (я тогда в институте Красной профессуры училась, у нас старше меня на курс учился Мамулия из Грузии. Так он взял из архива нашего института грузинские газеты «Брдзола» и показал, сравнил: что написал Берия, писали Кецховели, Саукели (?) (или Церетели?) в 1905 году. Но они погибли, и тоже, наверное, от Сталина. Он воспользовался их документами, передал их Берии, и тот писал о нем).

А по существу это все вранье. Это не их заслуги. То были 1934—1935-е годы. И Мамулия поднял этот вопрос, что это не Берия написал, а Кецховели и Цулукидзе. И они его уничтожили. Пришили его к делу Кирова. Ведь дело Кирова сделал Сталин. Это же ясно сейчас.

Я знала всех этих людей, которые тогда были задействованы. И все знали. И ОН уже тогда оказался наверху. Прошел, потому что Ленин считал, что управление у нас должно быть интернациональное.

Это не то, что Егоров, который нашими войсками за границей еще в Первой мировой войне командовал, человек, вышедший из низов. Его поэтому и уничтожил Сталин. И всех подобных ему людей. Возьмите Блюхера, Егорова, Тухачевского.

Ну, а этих двух идиотов он оставил – это ничего не дало. Какое отношение имеет этот наш Семён Михалыч – он же тоже маршала получил один из первых. И потом Ворошилов. Он же тоже маршала получил. А был ничтожество с военной точки зрения.

Я помню, когда мы по распоряжению Ворошилова, который командовал войсками Украины партизанскими, все время отступали. А потом мне пришлось с Егоровым встретиться, и Егоров вместо Ворошилова был назначен, а армия переименовалась в 14-ю Советскую.

На стене ее комнатки в коммуналке висела фотография известной актрисы Аллы Тарасовой, знаменитой исполнительницы роли Анны Карениной. Проследив мой взгляд, она сказала:

– А кто тут старший?

Тогда мы паровоз нагружали дровами, чтобы с фронта вывезти всех раненых и больных. Ребята кричат:

– Иди, ты старшая!

Подхожу, а он говорит:

– Тебе, что, 16 лет?

Я говорю:

– Нет, 17.

А он:

– Вот сейчас возьму и отдам расстрелять по приказу Троцкого.

Иронически так говорит. А я на него посмотрела и говорю:

– Если каждый белогвардейский офицер будет нас расстреливать, конечно, мы проиграем революцию.

А у него вид был правда уж очень офицерский. Он говорит:

– Ты меня считаешь? (старше меня был лет на 20, наверное).

А я говорю:

– За кого ты меня считаешь, не разобрав дела? Я комиссар части, даже начальник, мне надо раненых отправить.

Он меня на «ты», я и думаю: почему я буду тебя на «вы» называть? Я говорю:

– Пойдем, я тебя постреляю.

А мы никакого пайка не имели, негде было получить. И мои размахивали винтовками, заряжают вроде. А я подняла руку, говорю:

– Никаких, без моего указания не стрелять. Пусть идет стреляет, но он расспрашивать меня не будет. Не такой же он дурак, чтобы меня расстрелять.

Мы потом с Егоровым очень дружили.

И вот он вынимает коробку из-под сладостей, и на ней записан номер нашего паровоза. Вынимает из кармана и говорит:

– Вот у меня номер паровоза, который вы захватили.

Я начала с ним спорить, пошли к нач. политотдела железной дороги. Политком назывался. И пока мы с ним туда шли, мы подружились. Я говорю:

– Что это командующий наш, Ворошилов, сбежал, что ли? Вот и приходится нам все самим.

Он говорит: