А. Сметанников - Опыты морально-психологические, философические, etc.

• Название: Опыты морально-психологические, философические, etc.
• Автор: А. Сметанников
• Жанр: Философия

Основанные на личном опыте и общей гуманитарной эрудиции размышления о добре и зле, власти и мировоззрениях, истории и cовременности и о других глобальных координатах человеческих отношений.

---

Какой-то «поток сознания», так и до «постмодернизма» недолго докатиться… И за что я так «постмодернистов» не люблю? А вот не нравятся они мне, и все! Не глянутся, как сказал бы «наш великий земляк» В. М. Шукшин. В Барнауле-то так не говорят, – в Сростках, наверное, или еще где по деревням, – в Журавлихе, например, откуда родом мой отец.

Варварство и цивилизация

Из всех многочисленных категорий, или дихотомических пар, служащих для описания и осмысления истории, как сферы человеческого, понятия «варварства» и «цивилизации» представляются наиболее общими. Они характеризуют, прежде всех культурно-антропологических систематик, теории и практики человеческих отношений, развивавшиеся в конкретных регионах и социумах на протяжении тысячелетий.

История есть история выхода людей из природы, освобождения их от природной детерминированности, однако переход из «царства природы» в «царство свободы» совершается гораздо более сложно, трудно, и противоречиво, чем казалось многим из мыслителей, считавших этот процесс спонтанной и гомогенной эволюцией социальных форм.

Вопреки нынешнему словоупотреблению и соответственно происхождению понятия, существует лишь одна-единственная цивилизация. Это западная, или иудео-христианская цивилизация, это культура свободы, основанная на культе свободы; Рейналь указал на суть понятия «цивилизация» уже вскоре после его появления: «Освобождение от рабства, или, что то же самое, названное другим именем, цивилизация».6 Все прочие региональные традиции являются по преимуществу варварскими культурами природы, связанными с культом природы в различных формах, или с язычеством. Ясно, что это принципиальное утверждение означает отчасти возвращение к обычному в XIX веке пониманию «цивилизации».

(Упреки в расизме или шовинизме, которые может вызвать такая позиция, – неосновательны, поскольку, как будет подробно показано в дальнейшем, мы объясняем это фундаментальное различие между западной и прочими культурами отнюдь не «естественным» превосходством расы или нации, и считаем всех людей и все этнические группы более или менее равными от природы. Признать здравыми некоторые взгляды прошлого не значит автоматически восстановить в правах и его заблуждения, как бы ни были взаимосвязаны те и другие. Современная проблематика связана в немалой мере с тем, что между истинными и ложными идеями Нового времени все еще не проведена черта.)

По словам Тютчева,

мы принуждены называть Европой то, что никогда не должно бы иметь другого имени, кроме своего собственного: Цивилизация. … Вот, что искажает наши понятия…7

Смешение понятий происходит уже давно и причина этого, вероятно, – в самом процессе взаимодействия цивилизации с варварскими культурами. Когда Запад безусловно господствовал, он мог позволить себе называть вещи своими именами, но по мере того, как варвары осваивали в ходе «догоняющей» модернизации его военные, административные, и технические практики, становясь конкурентоспособными, а также создавали влиятельные диаспоры на Западе, ему приходилось все более «политкорректно» замещать простую дихотомию варварства-цивилизации как рабства и свободы идеей мультикультурализма. Это ярко иллюстрирует, например, история теорий модернизации, когда, во-первых, постепенно отказались от обычного для 50—60-х гг. и вполне оправданного отождествления «модернизации» и «вестернизации», и, во-вторых, практически исключили «политическую модернизацию» из стандартного прежде набора аспектов модернизации.

Именно уже в отношениях Европы с Россией, расположенной между варварством и цивилизацией, проявилось это напряжение между ними, связанное с глубоким противоречием в пробуждающемся общественном сознании между потребностью в развитии и необходимостью самоуважения. Кн. Щербатов, один из первых русских историков, – т. е., как это тогда обстояло, тех немногих людей, которым было дозволено знакомиться с летописями и архивами, – стал и первым консерватором в России, заговорив в унисон с Руссо, апологетом природы. Затем Чаадаев поставил вопрос со всей определенностью и становящееся национальное самосознание раскололось. Точнее сказать, только тем самым оно и возникло, как и принято считать, т. е. в процессе его становления произошел решительный переход от потенции к актуальности. (Самосознание как сознание, обращенное на самое себя, двойственно по определению, – в отличие от варварского или детского сознания, сугубо экстравертных, наивно ощущающих себя высшей инстанцией и точкой зрения из всех возможных.)

Один из основных вопросов современности: возможна ли социальная эволюция на основе традиционных варварских укладов, отвергающих идею свободного развития всей своей логикой? В России, где также не было традиции свободы, славянофилы пытались вчитать ее в патриархальное прошлое, но К. Леонтьев, считавший их «слишком либеральными», прямо приравнял свободу к природным процессам разрушения. Противоречие между интересами развития и стремлением к «самобытности» (identity), привело к катастрофе 1917 г. Это, разумеется, крайне упрощенная интерпретация, но упрощение подобно масштабному редуцированию в картографии; моя версия, смею полагать, относится ко многим другим как современная карта к средневековым.

Чем более позитивистским является сравнение между культурами, т. е. чем меньше оно основано на их качественных, внутренних характеристиках, и чем больше на внешних признаках, – тем менее заметно различие между культурой свободы и культурой природы, между цивилизацией и варварской культурой; черты рабства, столь явные на Востоке как для европейских путешественников, так и для Бодена, Гердера, Гегеля, или Маркса, интерпретировавших их свидетельства в историософических схемах, – тем легче объяснить при этом идиосинкратическими этнокультурными предрассудками наблюдателей и комментаторов. Теперь, как уже отмечено, не принято принимать в расчет системное различие между Западом и Востоком, стремятся по большей части его затушевать, согласно «политкорректной» парадигме равенства культур. Поставленный М. Вебером вопрос об уникальных свойствах западной культуры, обусловивших ее исторический успех, стал неудобен, и соответствующие исследования непопулярны.

Поскольку философия – это «любовь к мудрости», она по необходимости является и ненавистью к глупости. Вопреки поэту, нужно оспоривать глупца, необходимо рассеивать заблуждения, опровергать необоснованные мнения и системы мнений. Со времени лингвистического поворота стало ясно, что человеческая мысль редко выходит за пределы языковых игр. Собственно, принципиально нового в этом ничего нет, это утверждали еще софисты, и лишь для адептов наивного сциентизма это стало открытием. Человеку не дано знать, ему дано только верить; любое знание основано на вере, есть форма веры, – в этом сходятся все религии. Однако из признания этого вовсе не следуют те релятивистские выводы, которые спешат сделать малограмотные приверженцы постмодернизма, мультикультурализма, и прочих хаотизмов, так сказать. Против софистов выступил Сократ; вместо «мнения» он предложил не «знание», конечно, но такую практику сопоставления и публичной верификации мнений, которая в исторической перспективе стала философией и наукой, на которых зиждется цивилизация.

Один из китов, на которых стоит Запад – это интеллектуальная честность. Она не является, конечно, врожденным свойством западного человека, отнюдь не присуща ему от природы. Это – функция культуры свободы.

Задача состоит в том, чтобы осознать действительный масштаб истории и место современности в ней. Современность по преимуществу связана с появлением всемирной истории, с процессом глобализации, когда впервые возникает действительно совместное пространство и единое человечество.

То, что еще Трёльч и Гуссерль писали о «европейском человечестве», кажется теперь эпитафией. XX век стал водоразделом. Рациональность, которая представлялась М. Веберу определением западной цивилизации, была поставлена на службу варварству.

Задача состоит в том, чтобы описать то, что не было еще описано, высказано, выражено, и находится в латентном состоянии, не явлено, не выявлено в языке. То, что не выражено в языке, как в средстве согласования смыслов, относится еще к сфере природы, где нет различия между добром и злом, и держит человека в неопределенности. Ставка на слово.

Единство, власть, и собственность Deprivation, privation. Privare (lat.) – to deprive.

Институт частной собственности – одна из основ цивилизации. Духовная и материальная производительность Запада, его динамичное и опережающее развитие – обусловлены в значительной мере именно преобладанием этого института над родовыми, общественными и государственными формами собственности.