Антон Райков - Теория соотносительности

• Название: Теория соотносительности
• Автор: Антон Райков
• Жанр: Философия
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91419-458-8

«Теория соотносительности» – вторая книга автора (первая – «Философ и „Я“»), номинанта премии «Вторая навигация»-2009 «за философский дебют – первую крупную публикацию молодых авторов». Книга представляет собой сборник мыслей на самые различные темы: от теории познания до каких-то обычных жизненных наблюдений. И все-таки некоторые темы можно выделить особо, прежде всего это тема субъективности-объективности, вопросы о смысле жизни, тема научного спора (действительно ли именно в споре рождается истина?), отдельно можно выделить и притчи (о вдохновении и методичности, о легкой и трудной жизни и другие). Книга написана живым языком и является доступной для широкого круга читателей, интересующихся философской проблематикой.

---

И вот, вместо русского Сократа (или даже Платона), а Рудин, судя по роману, мог стать именно им, мы получаем разочарованного мелкого революционера, который не верит в революцию, и погибает на баррикадах. После этого Рудина жалеют и говорят, что он был, в целом, неплохой малый, да вот только растратил себя на болтовню. Сократ всю свою жизнь растратил на такую вот болтовню.

Переход на личности

Всем известен прием, когда во время обсуждения переходят от объекта спора на личности спорящих. Считается, что это прием запрещенный, и действительно, так оно и есть, поскольку либо спор идет о каком-то предмете, либо о личностях (и тогда предметом является сама личность): одно из двух. Но, стоит поразмышлять и о том, насколько все-таки можно изолировать обсуждение от личностей рассуждающих.

Представим себе двух людей, обсуждающих какой-нибудь вопрос, причем они не согласны по какому-то вопросу. Заметим, что несогласие во время дискуссий подразумевается, поскольку согласие снимает всякую необходимость что-либо обсуждать. Далее, несогласный приводит доводы в пользу своей позиции, которые либо принимаются, либо не принимаются. Если доводы принимаются, то дискуссию на этом можно считать законченной. Практика дискуссий, однако, показывает, что доводы противоположной стороны принимаются крайне редко или крайне избирательно. Что же имеет место дальше? А что может иметь место, кроме прихода к повторному несогласию. Далее, человек, исчерпавший свои доводы и видящий, что их не принимают, и уже вряд ли примут, начинает раздражаться и разговор переходит на личности.

Так вот, что я вижу: переход на личности есть следствие осознания того, что личность эта принципиально (именно принципиально, то есть она придает значение своему несогласию и упорствует в нем, что и выявляется по ходу дискуссии) с нами не согласна. Таким образом, личность признается убежденным носителем чуждых нам идей (до начала дискуссии мы можем считать ее просто заблуждающейся, и ждущей просвещения), и закономерно, как и все чуждое, вызывает отторжение. То есть попытки разведения позиций личности и самой личности неправомерны. Не принимая позиции, мы не можем принимать личность их излагающую (именно в этом отношении, то есть в отношении высказываемой позиции). И переход на личности по ходу дискуссий, в ходе которых не достигается согласия, неизбежен. Например, уничижительные высказывания в адрес позиции противника означают также и уничижительное отношение к тому, кто ее придерживается, ведь он то пришел именно к этой позиции, а она настолько «глупая». Значит, и пришедший к позиции тоже глуп. Можно ли не обижаться, когда тебя называют глупцом? Трудно. Но чего никак нельзя сделать, так это прикинуться, что позицию мы называем глупой, а человека ее излагающего, тем не менее, не оскорбляем (называя его позицию глупой). Нет уж, уничижая позицию, мы уничижаем и человека, и далее он закономерно обижается, и имеет полное право на обиду.

Но: собственно к дискуссии все это действительно уже не имеет отношения. Как только имеет место переход на личности: все – это и значит, что дискуссия исчерпала себя, что стороны сошлись на том, что они никак не согласятся друг с другом. Тут им остается пожать друг другу руки, похлопать по спине, ну или хотя бы не довести дело до драки. В общем, переход на личности – это индикатор спора, зашедшего в тупик.

Предел аргументации

К чему же все-таки ведут дискуссии, если они только с некоторой (невысокой) долей вероятности ведут к согласию дискутирующих? Ответ таков: в идеале дискуссия приводит к прояснению позиций спорящих. А именно, если вначале они просто не согласны друг с другом, то в конце они знают, в чем именно они друг с другом не согласны. Много это или мало?

Вообще говоря, не очень много. Как же немного, можете спросить вы, если речь идет о прояснении? Ведь прояснение позиции – это реально важно. Однако, заметим одну деталь: ведь это прояснение не для того, кто проясняет свою позицию, а для того, кто с ней не согласен. Тот, кто проясняет свою позицию, и так с ней знаком (если это реальная позиция). Те, кто разделает эту позицию, также с ней знакомы. А вот те, кто не разделяет, могут не знать нюансов, и теперь они понимают эти нюансы более четко. Более четко понимая эти нюансы, они просто более ясно не согласны с этой позицией, только и всего. Проблема всех дискуссий состоит в том, что изначально существует момент, который отделяет одну позицию от другой, и ставит предел принятия позиции другой стороны. Например, если я утверждаю реальность окружающего нас мира, а кто-то утверждает его иллюзорность, то совершенно ясно, что либо мы сдвинем эти лежащие в основе представления в сторону (то есть поставим под сомнение реальность или иллюзорность мира), либо будем не соглашаться с аргументами противника. Если я не считаю, что мир иллюзорен, то я не могу воспринимать аргументы, доказывающие его иллюзорность. А если я начинаю принимать иллюзорность мира, то я отказываюсь от изначального тезиса о его реальности. Но вот воспринимать аргументы противоположной стороны, находясь на «своей стороне» фактически невозможно.

Наиболее частым следствием такого структурного непонимания являются «круговые дискуссии». Под круговой дискуссией я понимаю дискуссию, которая воспроизводит себя до бесконечности, воспроизводя в промежутке отсылку к изначальному несогласию. А именно стороны находят общий язык по некоторым деталям, вроде бы завязывается дискуссия, а дальше одна из сторон говорит: но мир-то иллюзорен. А другая: да вы что, он абсолютно реален. И спор начинается с самого начала. Я и видел множество таких дискуссий, и сам в них участвовал. И выходил из них, когда видел, что элементарно говорю в третий-четвертый раз одно и то же. Но просто выход на каждый новый виток дискуссии давал надежду на то, что теперь что-то изменится. Однако, виток оказывался неизменно иллюзорно новым, спор был типично круговым. Воспроизводя себя до бесконечности, он вел в никуда (сопровождаясь ростом раздражения сторон). В общем, всякая аргументация (влияние аргументации) имеет свой предел и упирается в некоторые изначальные позиции, которые, в случае, если они остаются неизменными, сводят всю аргументацию к нулю (аргументы не воспринимаются как аргументы). Поняв, где этот предел, нужно уметь остановиться, иначе скоро начнется «переход на личности».

Конструктивная критика

Вот, часто со стороны людей, излагающих свои взгляды по тем или иным вопросам, можно ожидать таких высказываний: «Я готов выслушать критические замечания в свой адрес, но только мне хотелось бы, чтобы они были конструктивными». Иными, словами, конструктивную критику (то есть критику по существу) я принимаю, а неконструктивную – нет. Все это звучит замечательно, но вот если попытаться проанализировать, что скрывается за этой фразой, то поневоле начнешь сомневаться в искренности таких слов, тем более что и практика не подтверждает жгучего желания у кого бы то ни было выслушивать конструктивную критику. В чем же состоит суть проблемы? Да в том, что если критика является конструктивной, то она прямо опровергает того, кто излагает свои взгляды. Но для чего человек излагает свою позицию, для того, чтобы ее опровергли? Совсем не для этого; позиция излагается для того, чтобы ее приняли. Говоря же: «я жду конструктивных критических замечаний», человек фактически говорит: «я хочу, чтобы вы доказали мне, что я неправ». Это противоестественно.

Но как же тогда все-таки быть с феноменом критики, ведь ее благотворность не вызывает сомнений? Обратимся к человеку, который еще только пытается сформулировать какое-то положение. И вот, он его сформулировал, но потом подумал, и отбросил в сторону. Потом он переформулировал свое суждение и опять отбросил. Потом еще и еще раз, и допустим, все десять раз. А на одиннадцатый он таки сформулировал то, что хотел и уже спешит представить свое суждение на суд публики. Публика начинает судить: А как быть вот с этим-то? – спрашивает она. Так вот, крайне высока вероятность того, что вопрос публики касается какого-нибудь из тех моментов, который уже был критически осмыслен философом в процессе работы над своей темой. И что тогда? А тогда он с готовностью объясняет, как быть «с этим-то». Более того, в его изложении этот момент должен быть отображен вполне недвусмысленно, так что он может просто отослать спрашивающего к уже произнесенным им словам. Таким образом, всякая зрелая работа подразумевает целый ряд ответов на целый ряд вопросов критиков. И тот, кто проделал предварительную критическую работу, может довольно спокойно ожидать критики со стороны, поскольку уверен в ее «неконструктивности». Но это же самое спокойствие оборачивается лишь еще большим беспокойством в отношении критики конструктивной. И чем более зрелым является мастер, тем он должен болезненнее воспринимать именно конструктивную критику (даже саму ее возможность), поскольку она указывает на недостаточность той действительно серьезной критической работы, которую он проделывает.