Людмила Рыбакова - Большой театр. Золотые голоса

• Название: Большой театр. Золотые голоса
• Автор: Людмила Рыбакова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-6994-7640-4

Большой театр всегда был и остается символом Москвы, России, русской культуры. Наша национальная реликвия, овеянная славой и духом великих, в любые времена он жил большими артистами, дирижерами, режиссерами, художниками, всецело отдающими себя творчеству, сохраняющими и продолжающими его традиции.

Предлагаемая вниманию читателей книга включает имена более ста лучших певцов Большого театра, солистов оперы нескольких поколений, начиная с легендарных вершин. Иллюстрированная уникальными фотографиями, она адресована всем, кому дорого искусство музыкального театра.

---

И.-И. открыл крышку одного из двух роялей. «Пролог из «Паяцев» можете спеть?»

Он стал играть сначала вступление. Я пропел несколько фраз. Он тогда перешел сразу к развитию кантилены и сказал: «Вот отсюда». Я страшно старался, спел всю фразу и удачно взял ля-бемоль, долго держал ноту. И.-И. встал, позвонил: «Вызовите ко мне Гольденвейзера, Райского, Игумнова и Тютюнника». Вскоре в кабинет вошли все вызванные лица.

– Сядьте и послушайте-ка русского Титта Руффо, – сказал Ипполитов-Иванов.

Я пел, и от радости грудь моя расширялась и звук шел счастливо и ярко. Когда я закончил, все поднялись с радостными лицами. Райский подошел ко мне, обнял за плечи и сказал: «Я беру вас и сейчас же». Я от радости ног под собою не чувствовал».

Работая со своим учеником над партиями Демона, Фигаро, Князя Игоря, Райский говорил: «Тебе многое дано, Митя, от богатой русской природы, а мы, педагоги, должны ювелирно обработать алмаз, чтобы он засверкал всеми огнями».

В 1920 году М.М. Ипполитов-Иванов рекомендовал Головина в Оперную студию Большого театра, напутствуя: «Лучший педагог – сцена, где ты постигнешь все лучше, чем от преподавания. Там ты будешь проливать и радостный пот, и слезы горечи. Это будет большой школой».

В Оперной студии Головин работал с К.С. Станиславским над партией Грязного в «Царской невесте» Н.А. Римского-Корсакова. Было интересно, но заработка не хватало, и он принял приглашение С.И. Зимина петь в его «Свободной опере». В сезоне 1923–1924 годов Головин пел партии Бориса Годунова, Кочубея в «Мазепе» П.И. Чайковского, Виндекса в «Нероне» А.Г. Рубинштейна.

До 1923 года Головин продолжал петь в церковном хоре.

Однажды в «Борисе Годунове» его услышал директор Большого театра и режиссер И.М. Лапицкий, и 10 октября 1924 года Головину был дан дебют. Он выступил в партии Валентина в «Фаусте» Ш. Гуно и был принят в труппу. Как писали позднее: «Природные голосовые данные Головина сами по себе могли бы предопределить блестящую будущность артиста. Не голос, а голосище исключительной силы, большого диапазона, необычайно свободный, гибкий, густого металлического тембра – один из тех голосов, которые «рождаются» не годами – десятилетиями».

В течение 1924–1928 годов Головин поет каждый год по три – четыре партии в русских и западных классических операх. И какие! Это – Эскамильо в «Кармен» Ж. Бизе, Трибуле в «Король забавляется» Дж. Верди, Фигаро в «Севильском цирюльнике» Дж. Россини и Фигаро в «Свадьбе Фигаро» В. Моцарта, Веденецкий гость в «Садко» и Грязной в «Царской невесте» Н.А. Римского-Корсакова, Амонасро в «Аиде» и Риголетто в одноименной опере Дж. Верди, Тонио в «Паяцах» Р. Леонкавалло, уже знакомые ему Демон и Борис Годунов.

Мизгирь. «Снегурочка»

Дирижер Н.С. Голованов не видел певца в партии Грязного и был против его выступления в ней. Однако Головин доказал свое право на нее. Он вспоминал: «А мне страстно хотелось спеть Грязного, тем более, что эту роль я готовил со Станиславским. В спектакле были заняты такие чудесные певцы, как Обухова, Петров, Стрельцов, Нежданова, а потом Степанова. Горько мне было слышать слова Голованова, но, к счастью, дирижер Л.П. Штейнберг был за меня, и в итоге я стал репетировать с нашим бельканто, с несравненной певицей Еленой Андреевной Степановой.

Образ Грязного был для меня очень интересен. Станиславский трактовал этого любимца грозного царя, как человека страстного, отчаянного, но по характеру цельного и с чертами рыцарской преданности. Татарин родом, он был горделив, отважен, подчас жесток, но любовь к нежной женственной Марфе обуяла его существо властно, ярко, роковым пламенем зажгла это лихое сердце. Вся линия его поведения – безрассудная, но предельно искренняя. Вся партия – поэма страстной, пылкой любви. В последней сцене раскаянья Грязного для вокалиста, разумеется, удобнее петь стоя. Но я во всех своих жестах интуитивно шел от музыки, и именно здесь в оркестре яркий тяжелый аккорд. Мне безудержно хотелось рухнуть к ногам невинной, загубленной мною страдалице, и я так и сделал. Петь было трудно, но драматизм сцены сильно выиграл. Позднее все без исключения баритоны приняли эту мизансцену. Мы с Еленой Андреевной были взысканы очень теплым вниманием публики, и, что особенно ценно, нас по нескольку раз ходили слушать знатоки пения и крупные музыканты».

В 1928 году, по настоянию А.В. Луначарского, Наркомпрос послал Головина в Италию для совершенствования вокального мастерства. С ним работал выдающийся дирижер Виктор де Сабата, они прошли партии Риголетто, Фигаро, Жермона из «Травиаты» и Симона Бокканегра из одноименной оперы Дж. Верди. В это же время Головин спел в миланском театре Ла Скала партию Фигаро в «Севильском цирюльнике» Дж. Россини.

После Италии последовало приглашение в Монте-Карло, где он спел в «Риголетто», «Травиате» и «Севильском цирюльнике». Его партнерами были выдающиеся певцы А. Пертиле, Т. Скипа, Дж. Маккормак, Ж. Тиль и другие.

В Париже Головин выступил с концертами. Эти выступления познакомили публику с новым русским певцом. «Лучшей похвалой в то время было «петь как Шаляпин, и я удостоился такого сравнения в зарубежных рецензиях, – вспоминал Головин. – Всюду, где я выступал, публика меня приветствовала как певца молодой советской оперы, но в то же время и как соотечественника великого Шаляпина».

Монакские газеты писали: «…Выступление русского баритона Головина произвело неизгладимое впечатление. По красоте и силе звука, по благородству тембра голос Головина не знает себе равного. Чтобы дать представление об этом феноменальном артисте-певце, достаточно сказать, что он свободно берет верхнее «до», предельную ноту лучших теноров…»

«…Головин в роли «Риголетто» – явление исключительное. Сравнивая его с лучшими баритонами мира в этой роли, нужно признать, что Головин превосходит их во многих отношениях. В его исполнении столько чарующей теплоты, блеска, огня и подлинного стихийного дарования…

Восторгам и неистовству публики не было границ».

Парижские критики с восторгом указывали «на исключительную звуковую гибкость и разнообразие тембровых красок у Головина, благодаря которым ему удается с исключительной выразительностью голосом рисовать самые сильные драматические эффекты – трагический смех и неподдельное человеческое рыдание (Риголетто) и мрачное величие «духа изгнания» (Демон)».

Директор театра «Колон» в Буэнос-Айресе, в Аргентине, предложил Головину контракт на 60 спектаклей, но советское правительство не разрешило певцу эти гастроли.

Головин вернулся из-за границы в начале 1929 года и выступил в ряде городов с концертами. Залы на его концертах были полными, публика принимала восторженно, критики тоже не скупились на похвалы.

На концерты в Киеве откликнулась газета «Вечерний Киев»: «Перед нами ряд отзывов французской печати, в которых экспансивные критики наперебой сравнивают Головина с Титта Руффо, Баттистини и Шаляпиным. Поскольку родиной Головина является страна самокритики, то мы полагаем, что и сам талантливый певец стоит на той же точке зрения.

У Головина действительно богатейший материал, равным которому не обладает ни один из лучших наших баритонов. В отношении тембра он необычайно монолитен и как бы высечен из одного куска; качество это приобретает еще большее значение, если сказать, что самый тембр голоса очень приятен, влажен и бархатист. При большой тесситуре своего голоса Головин во всех регистрах поет без малейшего напряжения, щеголяя неутомимостью верхов и бесстрашием своих фермато.

Сделал ли певец за время своего пребывания за границей какие-либо успехи? Бесспорно. Все основные качества его вокальных средств, о которых мы говорили выше, еще более усилились в смысле обогащения. Одновременно с этим у Головина появилось искусство фразировки и необычайно бережная, «вкусная» манера подачи кантилены. Все это действительно приближает Головина к разряду первоклассных певцов.

Вместе с тем недостаточной все же следует признать художественную интерпретацию исполняемого. Кому много дано, с того много и спросится. И если в таких вещах, как ария из «Мазепы» или ария из «Иоланты», можно ограничиться чисто природными данными – взрывом темперамента и вулканической стихией чувства, то в арии из «Севильского цирюльника», например, одних этих данных уже мало. Помимо «партитуры звука» ария эта имеет еще неписаную «партитуру фразы». И можно было бы очень точно указать целый ряд выигрышных возможностей, упущенных Головиным.

Разумеется, этот недостаток не смог испортить общего и весьма высокого впечатления от концерта».

На концерт в Твери откликнулась газета «Волжская коммуна»: «…Повторный концерт еще с большей убедительностью подтвердил наше мнение о том, что Головин – это выдающееся явление нашей оперной сцены. Голос этого артиста исключительной красоты и силы находится в редком сочетании с его эмоциональными выявлениями. Громадный темперамент, печать глубокой субъективности в интерпретации, виртуозное владение как большими драматическими подъемами, так и тончайшими изгибами чисто лирических переживаний, непринужденность исполняемого и, наконец, легчайшее преодоление предельных трудностей – вот факторы в творчестве этого артиста. Шумные овации и настроение зрительного зала ярко демонстрировали успех Головина».