Джон Уилер-Беннет - Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии

• Название: Брестский мир. Победы и поражения советской дипломатии
• Автор: Джон Уилер-Беннет
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9524-4288-7

Книга британского историка Джона Уилер-Беннета посвящена одной из самых драматических коллизий Первой мировой войны – заключению мирного договора между Советской Россией и Германией.

Автор воспроизводит напряженнейшую атмосферу и драматический накал борьбы, которая велась вокруг заключения мирного договора на международном форуме в Брест-Литовске. Уилер-Беннет представляет реалистичный анализ ситуации, а также отдает должное политической дальновидности В.И.Ленина, «оставившего не у дел» те политические круги Германии и стран Антанты, которые хотели «растащить по кускам» ослабленную войной Россию и фактически лишить ее независимости и самостоятельности.

---

Турция была верна своим союзникам, но ее силы были на исходе. Ее армия понесла большие потери в живой силе, и многие воинские части существовали только на бумаге.

Все, таким образом, держалось на Германии; она была основой всего Четверного союза. В самой же Германии буквально со всех сторон слышалось мнение о необходимости как можно быстрее закончить войну. Сделать это предлагалось одним из двух способов: либо использовать военную силу Германии для заключения выгодного мира, то есть путем примирения со своими противниками на Западе, либо же путем наступления с их последующим разгромом. За мирный договор активно выступали министр иностранных дел барон фон Кульман и принц Баденский Макс, эту линию также втайне поддерживали кронпринцы Баварский и Германский. Однако Верховное военное командование придерживалось совершенно противоположной точки зрения.

Еще до того, как большевики предложили перемирие, Людендорф пришел к убеждению, что единственная надежда Германии на победу заключалась в осуществлении стремительного и страшного по силе и неожиданности наступательного удара на западном направлении, на который нужно было поставить все по принципу «пан или пропал». На штабном совещаниии в Монсе, состоявшемся 30 октября, когда в коридорах Смольного еще звучало эхо ленинского Декрета о мире, первый генерал-квартирмейстер принял роковое решение. «Это будет очень трудная борьба, – писал он Вильгельму II, – которая начнется в одном месте, продолжится в другом и займет много времени; да, она будет трудной, но в конце концов принесет успех». Император, вопреки своим убеждениям, согласился.

Для того чтобы осуществить задуманное, были необходимы три вещи: быстрота, необходимое количество войск и ощутимый успех на ранних стадиях операции. Неограниченное использование подводных лодок, чего так страстно добивались и на что так отчаянно рассчитывали Гинденбург и Людендорф, уже дало пик своего эффекта и начинало сходить на нет. Немцы буквально задыхались от экономической блокады, введенной странами Антанты; американские войска, укомплектованные свежими и энергичными молодыми солдатами, высадились во Франции вопреки хвастливым заверениям начальника штаба германских военно-морских сил, сделанным в феврале 1917 г, что ни один американский солдат не ступит на землю Европейского континента. Рассчитывать на быстрое нанесение удара на западе не приходилось. Для его подготовки требовалось время – именно оно было залогом успеха всей операции.

Срочно требовались подкрепления, поэтому прекращение боевых действий на Восточном фронте было самым настоящим подарком судьбы. В течение ноября эшелоны с войсками тянулись бесконечной чередой с востока на запад. Это была не замена уставших и измотанных дивизий свежими; речь шла о наращивании численности боевых частей. Крах румынского фронта, подтвержденный перемирием в Фоскари, заключенным 25 ноября 1917 г, позволил перебросить дополнительные силы, которые были сняты с итальянского и салоникского фронтов.

Германской армии победа была необходима. Вся судьба Четверного союза зависела от успеха этой операции. Поражение означало бы начало быстрого распада и неминуемого разгрома. Только победа могла остановить ход часов, который был уже слышен, отсчитывавших приближение смертного часа Четверного союза.

Октябрьская революция в России вдохнула свежую струю жизни и надежды в союз Центральных держав, и можно себе представить, какие чувства и эмоции вызвало в Крейцнахе телефонное сообщение Гофмана, сделанное 13 ноября. Если переговоры на востоке увенчаются успехом, все будет готово для удара на западе к середине марта 1918 г. С чувством благодарности и удовлетворения Верховное командование уполномочило Гофмана предпринять шаги к заключению перемирия.

3

Ранним утром 14 ноября, когда еще было совсем темно, три закутанных человека с завязанными глазами были проведены через линии немецких окопов под Двинском и доставлены в штаб дивизии, который возглавлял генерал-лейтенант фон Гофмейстер. Это были парламентеры, уполномоченные провести предварительное обсуждение вопросов, связанных с переговорами о перемирии. Весь день они ждали ответа из Брест-Литовска, и наконец в полночь ответ пришел. Германское командование выразило согласие на проведение официальных переговоров о перемирии. Они должны были открыться 19 ноября.

Имперские правительства в Берлине и Вене официально заявили 16 ноября, что советские предложения представляют собой подходящую основу для переговоров о перемирии, которые, как хотелось бы надеяться, помогут вскоре выявить более конкретные контуры всеобщего мира. И германский канцлер, и премьер-министр Австро-Венгрии сформулировали свое согласие на переговоры в очень взвешенных и тщательно выверенных выражениях; с одной стороны, давалось согласие на участие в переговорах, с другой – все было сделано, чтобы не выдать нетерпение и стремление во что бы то ни стало поскорее заключить мир.

17 ноября в Петрограде Троцкий уведомил дипломатические представительства союзных стран о том, что соглашение о предварительном перемирии почти достигнуто, и попросил проинформировать, согласны ли они принять участие в предстоящих переговорах. И вновь ответом было полное молчание.

Между тем в Брест-Литовск съезжались две наспех собранные делегации. «Сборную» Центральных держав возглавлял Гофман; в делегацию также входили барон фон Розенберг, представлявший германский МИД, а также военные советники – майор Бринкман из германского Генерального штаба и молодой лейтенант кавалерии Бернхард фон Бюлов, племянник бывшего канцлера; впоследствии он длительное время занимал пост секретаря государственной канцелярии. Австро-Венгрию представлял полковник Покорный, Турцию – генерал Зеки-паша и, наконец, Болгарию – генерал Ганчев.

У большевиков было больше трудностей при составлении делегации. Она, с одной стороны, должна была представлять победившую революцию и те силы, которые ее осуществили, а с другой – быть достаточно профессиональной для успешной работы. Совместить эти два фактора было нелегким делом в первые дни Советской власти. Поэтому делегация, которая в конце концов была сформирована и отбыла на переговоры в специальном поезде, отошедшем от Варшавского вокзала в Петрограде, была по составу довольно необычной – весьма контрастной и «разношерстной». Возглавлял делегацию Адольф Иоффе[66].

Это был типичный революционер-интеллигент, интеллектуал и мыслитель. Длинные волосы и борода обрамляли лицо, обладавшее характерными семитскими чертами, на столь же характерном семитском носу держалось пенсне. К такому же типу революционного интеллигента относился и Каменев, двоюродный брат Троцкого, правда, в его лице не было столь ярко выраженных еврейских черт, его усталые, полные задумчивости глаза были почти всегда полуприкрыты; казалось, что он либо весь погружен в раздумья, либо дремлет. Прямой противоположностью ему был секретарь советской делегации Лев Карахан[67].

Типичный армянин, почти что в точности напоминающий карикатурного пройдоху, который набирает в долг, а потом бегает от кредиторов, он мог с кошачьей быстротой перейти от кажущейся неспешной и ленивой сонливости к самой яростной и бурной агитации и неуемной переговорной активности. Эти два человека, а также Сокольников, обладавший очень большими способностями, представляли партию большевиков и являли собой революционный костяк делегации. Помимо них в ней были представители другой революционной партии, и среди них Анастасия Биценко: ее включили в качестве дани уважения к политическим союзникам большевиков, которые стали, правда, таковыми невольно и особого энтузиазма в этой связи не испытывали, а также в качестве подтверждения провозглашенного равенства прав мужчин и женщин. Биценко была известным боевиком партии эсеров, которая лишь недавно освободилась из заключения в Сибири, где отбывала 17-летний срок за убийство бывшего военного министра генерала Сахарова[68].

Поскольку революция, как было официально провозглашено, произошла в интересах солдат, матросов, рабочих и крестьян, то было необходимо, чтобы их представители также были среди членов делегации.

По иронии судьбы именно эти представители, которым отводилась в общем-то вспомогательная роль, были более колоритными и запоминающимися, чем их коллеги-революционеры, составлявшие костяк делегации. В их задачу входило быть своего рода «витриной» революционной демократии; для них участие в такого рода мероприятии было совершенно из ряда вон выходящим делом, и им так и не удалось полностью освоиться в совершенно непривычной для них обстановке. Среди них был солдат Николай Беляков, средних лет, невысокого роста, крепко сбитый, угрюмый, насупленный и молчаливый, напоминавший чем-то барсука; типичный старый солдат, как говорят англичане, «старина Билл», которого можно встретить в любой армии. Другим представителем был матрос Федор Олич, высокий и симпатичный, которому очень шла его аккуратная морская форма; однако он явно чувствовал себя неловко в непривычной для него обстановке. А вот молодого рабочего Обухова эта обстановка нисколько не смущала. Он относился к происходящему с легкостью, как будто ему просто предложили покататься на машине и он теперь наслаждался этой «автопрогулкой». На его смуглом лице отражалась некоторая дерзость, но в то же время легкий юмор и природная веселость; он сидел развалившись на сиденье вагона, из-под растегнутой жилетки виднелась черная рубашка; при этом казалось, что он демонстрировал безразличие к происходившему.