Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

• Название: Переяславская рада. Том 2
• Автор: Натан Рыбак
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1953

Историческая эпопея «Переяславская рада», посвящена освободительной войне украинского народа под водительством Богдана Хмельницкого, которая завершилась воссоединением Украины с Россией. За эпопею «Переяславская рада» Н. С. Рыбак удостоен Государственной премии СССР.

---

— Простите меня, ваша светлость, но звезды показывают, что упомянутым трем особам одинаково нежелательна ваша победа.

Юлиан Габелетто поклонялся Радзивиллу и отошел от амбразуры, почтительно склонив голову.

У Радзивилла задергалось веко на левом глазу. А ведь верно! Этот астролог прав. Кто не знает, что проклятый Ян-Казимир, этот повеса, а не король, завидует ему, князю Радзивиллу? Он готов руку протянуть еретикам — царю Московскому и гетману Хмельницкому, — лишь бы им удалось сжить со свету Радзивилла. Как бельмо на глазу у этих Ваза, незадачливых королей, благородный род владетельных Радзивиллов.

— Вейде! — говорит коронный гетман. — С нынешнего дня пану Габелетто быть неотлучно при моей особе.

Юлиан Габелетто еще ниже склоняет голову перед коронным гетманом литовским.

— Слушаю ясновельможного пана гетмана, — поспешно откликается Вейде.

3

Возвращаясь из-под Охматова в Чигирин, где ужо ожидал его Тохтамыш-ага, посол нового крымского хана Магомет-Гирея, Хмельницкий не раз останавливал свой усталый взгляд на белоголовых хлопчиках, точно воробьи сновавших у дороги. Глядел на малышей, думал радостно: «Вот им суждена иная доля. Может быть, проживут без раздора и войны. Без издевательств и обид. Шляхта польская, басурманские орды не будут им страшны. — Но тут же подумал: — Чтобы это осуществилось, предстоит еще биться, не щадя жизни, не год и не два. Теперь, когда с Москвой соединились, своей цели достигнем».

Хмельницкий задумался, вздохнул. Мысли его обратились к иному. Когда въезжали в Белую Церковь, в памяти снова возник далекий день той рады, на которой он услыхал от казаков страшное и презрительное слово: «Позор!»

Это была ему награда за тог проклятый Белоцерковский договор. Хорошая награда! Едко улыбнулся сам себе: заслужил такую после Берестечка. Что иное могли кричать казаки на раде?

У собора Хмельницкий приказал остановиться. Вышел из кареты, острым глазом сразу отыскал среди кладбищенских надгробий серый камень. Снял шапку, неторопливо подошел к нему. Томиленко с казаками шагали позади.

Наклонясь над камнем, Хмельницкий прочитал вслух:

«Здесь похоронен казак Федор Свечка, который служил матери-отчизне, жизни своей ради свободы ее лишился…»

Будто из-под земли поднялся и стал перед глазами Хмельницкого Свечка. Внимательный, добрый взгляд, ясный, чистый лоб…

Высоко в небе светит солнце. Манит далекая лазурь. Осокори у соборной ограды таинственно шумят зеленой листвой, не увидит этого и не услышит уже никогда Федор Свечка — ни голубого неба, ни стройных осокорей, ни шума листвы…

Хмельницкий горько вздохнул. Сказал с грустью:

— Спи спокойно, Федор Свечка!

Четверка лошадей, быстро перебирая коваными копытами, легко мчала гетманскую карету; есаул Лученко и двое казаков едва поспевали за ней.

По обеим сторонам дороги плыли навстречу белые хатки в тени вишневых садов. Перед хатами по тынам вился хмель и выглядывали на дорогу оранжевые подсолнухи. Из овражков, с лугов приятно веяло прохладой.

Было воскресенье. Гетманская карета, прогрохотав колесами по высокой гребле, весело покатилась под гору, въезжая в Байгород.

У церкви, на поросшем травой майдане, дивчата в цветах и лентах, молодицы в парчовых очинках, плисовых безрукавках и широких пестрых юбках стояли, взявшись за руки. Видно, только что кончилась служба. Дьячок запирал церковь.

Дед Лытка набивал люльку и жмурился на яркое солнце уже слабыми глазами. «Какого еще беса несут эти хватские кони?» — подумал дед, безуспешно пытаясь добыть огонь из трута сбитым огнивом.

Хмельницкий приказал остановить лошадей. Джура Иванко, сидевший напротив гетмана, проворно откинул подножку, по Хмельницкий, точно за спиной не было пятидесяти с лишним лет, легко спрыгнул на землю.

Его узнали. Дивчата загомонили;

— Гетман!

— Ей-богу, гетман!

Дед Лытка уронил люльку. Забыл на ступеньках кисет. Растолкал дивчат, остановился перед Хмельницким, окаменел.

— Здравствуй, казак! — поздоровался гетман, протягивая руку.

Затряслась белая Лыткина бородка, ноги подкосились, вот-вот на колени упадет. Да неужто это Хмель? И, сам не зная, что говорит, недоверчиво спросил:

— Ты гетман Хмель?

— Как будто я! — со смехом ответил Хмельницкий. — Что руки не подаешь? Уж не сердит ли на меня? Может, я обидел тебя когда-нибудь?

— Нет, пан гетман, нет, твоя ясновельможность! — Лытка обеими руками схватил руку гетмана. — О том только и думал, как бы перед смертью тебя повидать! — признался, не выпуская гетманову руку. — Такого о тебе наслышан…

— Какого? — спросил весело Хмельницкий.

— И злого и доброго, — заговорил уже смелее дед, озираясь на толпу, выраставшую вокруг него и гетмана. — Но ты не гневайся, — успокаивал он гетмана, — сладкого слижут, а горького выплюнут. Вот и хорошо, что ты не сладкий и не горький…

— А какой же? — спросил Хмельницкий.

— Терпкий, как терновник, — выпалил Лытка, отпускай руку Хмельницкого.

Запыхавшись, вынырнул из толпы войт Товстонос. На оловянной тарелке, устланной вышитым рушником, поднес с поклоном гетману круглый хлеб и соль.

Хмельницкий принял. Прикоснулся губами к хлебу. Передал джуре.

— Как поживаете, побратимы?

Не ожидая ответа, сказал:

— Живите покойно. Этим летом жолперы сюда не придут. Разгромили мы их под Уманью.

— А мы уже беспокоились, — вмешался Лытка. — Хотели на помощь тебе, гетман, идти.

— Ты уж отдыхай, казак.

У Лытки даже голова закружилась. Господи! Вот уже второй раз перед всем миром называет его гетман казаком. Разве так обращался к нему кто-нибудь из панов?

— Как село зовется, войт?

— Бангород, ясновельможный пап, — ответил, кланяясь в пояс, Товстонос.

Не знал, что же дальше делать: то ли приглашать гетмана к себе на обед, то ли велеть в колокола ударить?

— Байгород, говоришь? — Хмельницкий повел бровью. — А Явдоха Терновая где?

— В своей хате, видать, ваша милость.

— Только что из церкви ушла, — отозвался кто-то из толпы.

— Повидать бы ее хотел, — сказал Хмельницкий.

— Сейчас велю покликать, — засуетился войт.

— Не надо, мы сами к ней пойдем.

— Да оно далеченько, — забеспокоился Товстонос. — Пригорки да овражки, не с руки будет вашей милости… Способнее каретой доехать…

— А ну, пошли пешком.

Хмельницкий весело махнул рукой, приглашая всех за собою, и зашагал в своих сафьяновых сапогах вдоль пыльной улицы. Детвора бежала рядом, заскакивала вперед, дивчата, взявшись за руки, шли позади. Дед Лытка, отпихивая плечом Товстоноса, все норовил шагать с гетманом в ногу. Показывал на сожженные усадьбы:

— Татары и ляхи память по себе оставили.

Появился откуда-то Логвин Ракитный. Шагал, как аист на своих длинных ногах, Войт поглядывал на него подозрительно. Не приведи господи, еще пожалуется гетману. На всякий случай, чтобы избежать зла, ткнул ему в руку свой кисет. Подумал: «Курн, ирод! Пес с тобой». Но Логвин кисет возвратил — не до тютюна было сейчас. Ловил глазами каждую морщинку на гетманском лпце.

Хмельницкий расстегнул кунтуш. Снял бархатную шапку, отороченную собольим мехом, и надвинул на голову хлопчику, что крутился под ногами. Голова хлопчика потонула в шапке.

— Как звать? — спросил Хмельницкий, наклонясь над хлопчиком.

— Микола, — смело ответил хлопчик.

Хмельницкий положил ему руку на плечо.

Хлопчик вдруг смешался, вырвался и побежал. На шапке сверкало павлинье перо. Миколку тесной стеной окружила детвора.

В сердце Хмельницкого теплой волной шевельнулась зависть к Миколке.

— Ишь казакует, — засмеялся Лытка.

— Как бы шапку не попортил, — забеспокоился Товстонос.

А у Лытки сердце зашлось. То билось бешено, то замирало. Обязательно нужно ему с гетманом потолковать, но слова не шли с языка. Куда девались? То, бывало, долгими ночами вел с ним разговоры до самого рассвета, а теперь, когда выпало счастье идти с ним плечо к плечу, не хватало слов.

Ветер приятно освежил голову Хмельницкому. Сдержанный гомон голосов доносился сзади. Он оглянулся. Все село шло за ним. Дивчата, бабы, мужчины. Мелькнула мысль: «Вот это войско! Разве пойдут так за Потоцким или за Радзивиллом?» Усмехнулся, подмигнул Лытке, ткнул кулаком в бок Товстоноса. Радость наполняла сердце, пенилась через край.

Явдоха Терновая еще издали увидела толпу. Хлопцы, присланные Товстоносом, говорили, перебивая друг друга:

— Бабуся, сам гетман к вам идет!

— В шапке с пером, чеботы красные, шпоры звенят…

— А сабля так и сверкает…

— Кунтуш из такого кармазина, что у панов не бывает…

Явдоха Терновая слушала детский щебет. Глядела на дорогу. Вот он, гетман. Сразу узнала. Шагает легко. И Лытка с ним рядом. Улыбка скользнула по губам Явдохи. И сразу слезы набежали, затрепетали на ресницах. Хмельницкий был уже близко. Поклонился, как матери, и спросил: