Наталия Лебина - Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

• Название: Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.
• Автор: Наталия Лебина
• Издательство: Прогресс-Академия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1994
• ISBN: 5-85864-018-4

Лебина Н.Б., Шкаровский М.В. Проституция в Петербурге. М.: Прогресс-академия, 1994

Эта книга о проституции. О своеобразных взаимоотношениях: масть - падшая женщина. О просто свободной любви в царской России и о «свободной коммунистической любви» в России социалистической. Наконец, эта книга о городской культуре, о некоторых, далеко не самых лицеприятных ее сторонах. Историк Наталья Лебина и архивист Михаил Шкаровский, отказавшись от пуританского взгляда на проблему соотношений элементов культуры и антикультуры в жизни города, попытались нарисовать социальный портрет продажной женщины в «золотой век» российской проституции на фоне сопутствующих проституции явлений - венерических заболеваний, алкоголизма, преступности. Проституция, по их мнению, как лакмусовая бумажка, позволила выявить многие закономерности и деформации в развитии общества как в дореволюционной России, так и в советскую эпоху.

---

«Меня купит растратчик богатый

И на Остров уеду я с ним».

Существовал в городе в 20-е гг. и контингент потребителей, пользовавшихся притонами, а скорее тайными домами свиданий. Читатель уже знаком с делом некой гражданки Т., осужденной ленинградским губернским судом в 1924 г. за притоносодержательство. Салон обвиняемой посещали многие известные в коммерческом мире города люди, а также представители интеллигенции. Курьезная история произошла с известным партийным журналистом Ольдором (И. Л. Оршером), который, судя по всему, тоже наведывался к гражданке Т. Уличенный в связи с проститутками, он отправился искать защиту у М. И. Ульяновой. Та, как пишет К. И. Чуковский, «пришла в ужас… Тов. Оршер, мы вам доверяли, а вы ходите на свидания с эсерами и меньшевиками! Стыдтесь! Так до конца и не поняла, что такое дом свиданий».[237]

Почти такое же «непонимание» демонстрировали в начале 20-х гг. и многие партийно-комсомольские активисты, когда речь заходила о взаимоотношениях трудящихся слоев населения с институтом проституции. Известный в то время журналист И. Лин, специализировавшийся на молодежной тематике, писал в 1923 г.: «Торгуются с проститутками прилизанные молодые люди в пенсне, моноклях, в крепко заглаженных брючках, а рабочего парня там не найдешь, ему это не нужно»[238]. Желаемое в данной ситуации выдавалось за действительное. Как известно, до революции значительная часть рабочих рассматривала контакты с продажными женщинами как обычное явление, как своеобразный вид досуга. Материальные трудности первых лет революции несколько изменили ситуацию с таким «досугом». Стабилизация же экономического положения в середине 20-х гг. вернула многих к традиционным формам сексуальной жизни. Действительно, если в 1920 г., согласно данным опросов, к услугам проституток прибегали около 43% рабочих и 41,5% представителей других слоев городского населения, то в 1923 г. продажной любовью пользовались 61% мужчин, трудившихся на фабриках и заводах, и 50%, занятых в иных сферах экономики, в торговле и т. д.[239]

Многие рабочие, и в особенности молодежь, как явствует из источников, считали нормальным и естественным покупать ласки доступных девиц. Фабрично-заводские парни, по свидетельству медиков и социологов, полагали, что «пользоваться услугами проституток и болеть венерическими болезнями — дело вполне обычное, доказательство "молодечества"»[240]. Вначале 1925 г. в «Рабочую газету», выступившую с инициативой выявить отношение пролетарской общественности к потребителям продажной любви, нередко приходили письма с требованиями отменить порицание пользующегося проституцией, так как спрос на нее неизбежен. В декабре того же года губернский совет по борьбе с проституцией отмечал, что к уличным девкам обращается главным образом «рабоче-крестьянская масса» и лишь в некоторых центральных районах контингент потребителей носит смешанный — в социальном плане — характер. Любопытно отметить, что, чем выше были заработки рабочих, тем активнее они обращались к проституткам.

Анонимная анкета, проведенная в 1925 г. среди московских рабочих, показала, что к уличным женщинам ходят 27% текстильщиков, 31,6 — швейников, 42,3 — металлистов, 78% печатников — они были самой обеспеченной категорией рабочих. Та же картина наблюдалась и в Ленинграде. В августе 1928 г. областное совещание по борьбе с проституцией с грустью констатировало, что обращаемость к их подопечным повышается среди различных групп населения, и прежде всего рабочих, с ростом их материального благополучия. В пролетарских районах в конце 20— начале 30-х гг. складывался контингент постоянных потребителей продажной любви. Среди них, как отмечали авторы книги «Мелочи жизни», написанной по материалам обследования быта ленинградских окраин, можно было встретить «и мастера с «Треугольника», и безусого подростка с «Путиловского», и чернорабочего с «Веретена»…»[241].

Еще одним свидетельством прочных контактов «пролетарской массы» с институтом продажной любви является степень распространения венерических заболеваний в среде фабрично-заводских тружеников. Анкетирование 5600 больных сифилисом мужчин, проведенное в Ленинграде в апреле 1927 г., показало, что половина из них — представители рабочих, 19% — безработные, 11 — служащие, около 3 — крестьяне и 18% принадлежат к остальным социальным слоям. Начали половую жизнь с проститутками 31% опрошенных, а имели сношения с ними в дальнейшем подавляющее большинство анкетированных — 74%. Своеобразным показателем дальнейшей «демократизации» потребителей проституции мог служить и данные о местах заражения сифилисом и гонореей. В 20-е гг. заражались этими болезнями прежде всего те, кто имел половое сношение с продажной женщиной прямо на улице, на скамейке в парке, а иногда, как свидетельствуют материалы ленинградской милиции, на куче песка около Греческой церкви. Конечно, советские чиновники и нэпманы в этих местах не появлялись. Потребители же дешевой любви, не располагавшие большими средствами, не брезговали такой обстановкой. По данным обследования 1929 г., здесь происходило более половины контактов с проститутками. Таким образом, даже разрозненные, иногда косвенные материалы все же достаточно убедительно подтверждают то обстоятельство, что во второй половине 20-х гг. «социальное» лицо стороны спроса на услуги публичных женщин стабилизировалось. Как и до революции, основную массу потребителей составил так называемый средний слой, подавляющее большинство в котором представляли квалифицированные рабочие.

К сожалению, ничего определенного нельзя сказать о мужчинах, пользовавшихся продажной любовью в 30-е гг. Социологические исследования по этим вопросам уже не проводились. И конечно, в условиях репрессий и показного аскетизма нельзя ожидать откровенных ответов на вопросы об отношении к проституции. Тем не менее спрос на услуги института продажной любви, хотя и тщательно скрываемый, на самом деле не мог уменьшиться на фоне гигантских территориальных перемещений и тех сложных процессов, которые происходили в советском обществе в области брачно-семейных отношении. Подробнее читатель узнает об этом из последней главы книги. Здесь следует сказать лишь о том, что видоизменение форм проституции отразилось и на ее потребителе. До революции походы в публичные дома, в рестораны и трактиры, где обитали продажные женщины, являлись для многих некой формой проведения досуга. В советское же время, в особенности в 30-е гг., когда резко изменился стиль повседневной жизни, контакты с представительницами продажной любви осуществлялись сугубо тайно. Однако это не могло не сказаться на ощущении моральной и физической нечистоплотности содеянного. Растворение проституток в стабильных социальных слоях приводило к тому, что мужчины, обладающие повышенной сексуальной активностью, теряли чувство меры в обращении с контингентом женщин, не склонных к свободным половым контактам. В условиях пропагандируемой новой социалистической морали это нередко приводило к довольно драматическим ситуациям.

Читатель, вероятно, помнит, что авторы сочли возможным истолковать определенные административно-медицинские меры, принимавшиеся царским правительством в отношении института проституции, как некую форму «милости к падшим», в том числе и к потребителям, здоровье и безопасность которых охранялись Врачебно-полицейским комитетом. Новая социалистическая мораль, принципы которой оказались во многом созвучны религиозным установкам, резко осуждала сторону «спроса» и даже склонна была лишь ей приписывать инициативу в появлении проституции в условиях советской действительности. Уже в 1918 г. один из районных Советов Петрограда по собственной инициативе принял постановление, предписывающее наказывать «развратников и соблазнителей штрафом до 1 тыс. рублей и арестом с принудительными работами сроком до 1 месяца с опубликованием о сем в газетах»[242].

Двумя годами позже — в декабре 1920 — Всероссийское совещание заведующих губженотделами постановило считать пользование проституцией «как преступление против уз товарищества и солидарности»[243]. Рассматривая проституцию лишь как наследие капитализма, новые идеологические структуры пытались — во всяком случае, в первой половине 20-х гг. — снять с продажных женщин ответственность за их поведение. Так, в 1924 г. заведующий венерологической секцией Наркомата здравоохранения известный врач В. М. Броннер заявил в своем интервью «Рабочей газете»: «Основное положение, из которого мы исходим при построении нашей работы, — это то, что борьба с проституцией не должна быть заменена борьбой с проституткой. Проститутки — это только жертвы или определенных общественных условий, или тех мерзавцев, которые втягивают их в это дело».

Такая постановка вопроса была явно чревата политизированнным отношением к проблеме спроса на проституцию. Не случайно участники II Пленума ЦКК, проходившего осенью 1924 г. и посвященного проблемам партийной этики, вполне серьезно дискутировали на тему: может ли коммунист пользоваться услугами продажных женщин и как это сочетается с его идейными воззрениями[244]. Любопытно отметить, что при задержании гражданина, вступившего в контакт с проституткой, органы правопорядка прежде всего выясняли его партийность. В фондах ЦТ А СПб. обнаружено несколько спецсообщений, пересылаемых работниками милиции в райкомы ВКП(6). Эти документы датируются в основном 1923 г. Вот образец одного из них, отправленного в июне этого года начальником 6-го отделения петроградской милиции в Володарский райком РКП (б): «При сем сопровождается регистрационная карточка за № 14244, составленная на члена Р.К.П. тов. Архипова Николая за нахождение в номерах «Перепутья» с девицей легкого поведения»[245]. Такой документ, как правило, служил поводом к исключению из рядов РКП (б).