Наталия Лебина - Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

• Название: Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.
• Автор: Наталия Лебина
• Издательство: Прогресс-Академия
• Жанр: Публицистика
• Год: 1994
• ISBN: 5-85864-018-4

Лебина Н.Б., Шкаровский М.В. Проституция в Петербурге. М.: Прогресс-академия, 1994

Эта книга о проституции. О своеобразных взаимоотношениях: масть - падшая женщина. О просто свободной любви в царской России и о «свободной коммунистической любви» в России социалистической. Наконец, эта книга о городской культуре, о некоторых, далеко не самых лицеприятных ее сторонах. Историк Наталья Лебина и архивист Михаил Шкаровский, отказавшись от пуританского взгляда на проблему соотношений элементов культуры и антикультуры в жизни города, попытались нарисовать социальный портрет продажной женщины в «золотой век» российской проституции на фоне сопутствующих проституции явлений - венерических заболеваний, алкоголизма, преступности. Проституция, по их мнению, как лакмусовая бумажка, позволила выявить многие закономерности и деформации в развитии общества как в дореволюционной России, так и в советскую эпоху.

---

«Кислотой отравилась Маруся,

Заразившись болезнью дурной,

Отравляет других наша Дуся.

Знать, не в силах покончить с собой».

Стоит привести и еще один пример судьбы женщины, решившейся на самоубийство. «Л., 28 лет, неграмотная, в сожительстве… Употребляет алкоголь, кокаин. Была белая горячка. Больна сифилисом. Три раза покушалась на самоубийство. В 14,5 лет первая связь с человеком, который толкнул ее на проституцию. С тех пор, несмотря на довольно прочные и продолжительные связи, желала и продолжала быть уличной женщиной, среди сожителей был вор. Материальное положение хорошее, после четвертого года нынешнего сожительства — любима… Начала открыто проституировать, желая дополнительного заработка. Муж, который до сих пор относился к ней как «терпеливый врач», перестает ее любить. Она, желая вернуть любовь, мечется, опускаясь все ниже. 5 декабря, после ссоры с мужем, в состоянии опьянения, крайней раздражительности появляется мысль о самоубийстве. В 14 часов стреляется. Недовольна, что осталась жить»[164]. Одной из важнейших причин суицида продававших себя женщин, как следует из материалов Н. П. Брухановского, являлась тяжесть условий их ремесла и сознание позора его. Значительная часть — почти 40% — кончала с собой во время и накануне менструаций, когда состояние женщины особенно нервозное. У проституток этот период усугублялся невозможностью заниматься своим промыслом.

Сближали женщин, занимавшихся торговлей любовью до и после революционных событий, и чисто внешние признаки, например татуировки. В 20-х гг., как свидетельствуют данные криминалистов, у женщин, торговавших собой, можно было увидеть весьма циничные наколки в виде ажурных колготок с многократным изображением пенисов. В. Шаламов в «Колымских рассказах» описывает заключенную, «которая была татуирована с ног до головы. Удивительные, переплетающиеся между собой сексуальные сцены самого мудреного содержания весьма затейливыми линиями покрывали все ее тело. Только лицо, шея и руки до локтя были без наколок…»[165] Но у большинства проституток рисунки на теле носили сентиментальный характер, изображая цветочки с клятвой верности «на всю жизнь».

Публичным женщинам всегда сопутствовали венерические заболевания. Ситуация не изменилась и в 20—30-е гг. Точной статистики, отражающей уровень заражения сифилисом и гонореей именно проституток, не существует. Имеются лишь данные о неуклонном росте количества пораженных этими недугами в период НЭПа в Ленинграде: в расчете на один месяц в 1921 г. было 227 венерических больных, в 1922 г. — 163, в 1923 г. — 263, в 1924 г. — 704, в 1925 г. - 891, в 1926 г. — 2205[166]. И конечно, большинство среди больных составляли продажные женщины. Об этом свидетельствуют, в частности, данные ленинградских вендиспансеров. Так, из 700 проституток, прошедших в 1928 г. через вендиспансер Центрального городского района, только 3 были здоровы. В Василеостровском районе на январь 1928 г. насчитывалось около 400 женщин-сифилитичек, заболевших в процессе проституирования. Среди пациенток ленинградского профилактория в 1929 г. 80% не использовали предохранительных средств. Лишь 13% систематически обращались к врачу с целью обследования, у половины обнаружены венерические болезни в острой форме, а еще у четверти — в хронической[167].

Почти сразу после Октябрьского переворота многие врачи-венерологи с дореволюционным стажем стали налаживать медицинскую помощь больным сифилисом. Делалось это вначале на базе знаменитой Калинкинской больницы, получившей имя В. М. Тарновского. Она функционировала до 1924 г., и долгое время ее возглавлял С. Я. Кульнев. Затем в течение трех лет существовала амбулатория в том же помещении на Фонтанке, 166. В 1927 г. возобновилась деятельность всей больницы. В 1934 г. она была преобразована в Ленинградский дерматовенерологический институт, который, к сожалению, утратил имя В. М. Тарновского. А вот в фольклоре ленинградских проституток оно закрепилось:

Этими словами начиналась очень популярная в Ленинграде в 20—30-х гг. песня, текст которой почти полностью воспроизводил схему лечения сифилиса и даже последствия от запущенного заболевания.

«Прощай, Тарновская больница,

Прощай, железная кровать.

На ней лежать одно мученье,

Укол, вливанья принимать».

В отличие от больницы им. В. М. Тарновского другие лечебные заведения почему-то не попали в фольклор. А было их не так уж мало, особенно в 20-е гг., когда борьба с последствиями безличностных половых контактов в Ленинграде велась очень активно. Росло число венерологических диспансеров, которые, кстати, появились лишь после революции, в середине 20-х гг. Любопытно отметить, что вначале в эти учреждения довольно часто обращались женщины, промышлявшие проституцией. По-видимому, продолжал действовать стереотип поведения, существовавший еще во времена Врачебно-полицейского комитета, куда систематически являлись профессионалки. Однако к концу 20-х гг. добровольные приходы в вендиспансеры сократились. В начале 30-х гг. в городе функционировало 20 медицинских учреждений, занимавшихся лечением и профилактикой сифилиса и гонореи. В 1929—1930 гг. наблюдался даже некоторый спад этих заболеваний. Однако уже в 1935 г. кривая заражений венерическими болезнями вновь поползла вверх, превысив показатели 1932 г. почти на треть[168]. В 1936 г. среди выявленных правоохранительными органами проституток более 50% страдали сифилисом и гонореей. Эти весьма приблизительные цифры — неясно, кого именно называли проститутками, — и все же свидетельствуют о том, что и в социалистическом городе продажная любовь прочными узами была связана с венерическими заболеваниями.

Проституции всегда сопутствует алкоголизм. К сожалению, каких-либо репрезентативных данных, которые проиллюстрировали бы это утверждение, найти не удалось. Имеются только отдельные свидетельства. В 1928 г., по материалам венерологического диспансера Центрального городского района Ленинграда, среди лечившихся там по собственной инициативе женщин 27% пили много, 46% — умеренно, остальные — редко. Ленинградский городской отдел социального обеспечения в середине 30-х гг. отмечал, что большинство продажных особ, судя по собранным сведениям, страдали наследственным алкоголизмом.

Как и до революции, женщины, промышлявшие торговлей любовью, потребляли наркотики, занимаясь одновременно и их распространением. В конце 1922—начале 1923 г. органы милиции раскрыли целую сеть квартир проституток в районе Рождественских (Советских) улиц, где почти круглые сутки продавали кокаин. Известный исследователь проблем проституции С. Вислоух писал в 1925 г.: «Торговля марафетом… и иными средствами самозабвения почти целиком находится в руках проституток»[169]. Двумя годами позже начальник управления ленинградской милиции, опираясь на агентурные данные, прямо заявлял о том, что наркотики являются «одним из факторов, влияющих на увеличение проституции»[170].

Даже в 30-х гг., судя по косвенным данным — материалам второго пятилетнего плана, — среди потребителей наркотиков по-прежнему выделялась группа публичных женщин.

Любопытно отметить, что революционные перемены практически не отразились на национальном составе проституирующих женщин в городе на Неве. Иностранные подданные не встречались среди, них уже в начале XX в. В остальном характеристики проституток совпадали с особенностями этнической структуры населения города в целом. Примерно то же можно сказать и о среднем возрасте ленинградских проституток — он, как и до революции, колебался где-то в пределах 23—25 лет.

Таким образом, многое в мире женщин, вынужденных или желавших торговать собой, осталось неизменным. Их занятие, как и до революции, было связано с пьянством, наркоманией, психической неуравновешенностью. Однако условия тоталитаризма придавали особый колорит всем проявлениям человеческой натуры. Проституция в городе на Неве тоже в достаточной мере мимикрировала и обрела не столь специфически петербургские или национально-российские черты, сколь советский, социалистический характер. Это выражалось, в частности, в изменениях социального состава тех, кого, по весьма нечеткой терминологии 20—30-х гг., все относили к числу проституток.

В столице Российской империи основную массу женщин, легально занимавшихся торговлей любовью, составляли крестьянки, впервые приехавшие в город. Тайно промышляли проституцией прежде всего представительницы наименее квалифицированной сферы обслуживания: портнихи, белошвейки, продавщицы и женщины из люмпенизированных слоев. После революции социальная база рынка продажной любви явно расширилась. В 1919 г., по данным Петроградского лагеря принудительных работ, более 40% привлеченных за проституцию женщин составляли низкоквалифицированные работницы, почти 24 — ремесленницы, около 15% — домохозяйки и лица интеллигентного труда. В числе продажных особ крестьянки не дотягивали до 3%.