Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел

• Название: Следующая остановка - расстрел
• Автор: Олег Гордиевский
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-227-00453-6

Он был заочно приговорен к расстрелу, и его дело до сих пор не закрыто! Как только не называли Олега Гордиевского после скандального побега из Москвы под самым носом бдительных чекистов. Но он всего лишь был не согласен с существующим в Советском Союзе режимом и приверженцем западной демократии. Проработав долгие годы на Западе в качестве сотрудника КГБ под дипломатическим прикрытием, он испытал на себе всё лицемерие пропаганды, кричащей о строительстве коммунизма в отдельно взятой стране. Оказавшись в сложных жизненных обстоятельствах, он начал сотрудничать с английской разведкой, пока не попал под подозрение Центра. О вербовке иностранной агентуры, о секретной «кухне» шпионажа и о своей жизни с предельной откровенностью рассказывает Олег Гордиевский в автобиографической книге, которая во многом расходится с общепринятыми представлениями о службе госбезопасности…

---

Первые же впечатления о нашем высоком госте были не в его пользу. Я знаю, что многие на Западе считали, что у Горбачева весьма привлекательное лицо, выражающее открытость и живость характера. С точки зрения моих коллег оно основательно подпорчено тюркскими, или монголоидными, чертами. Среди русских немало таких, кто относится к азиатам с предубеждением, расистским по сути своей, и считает их продажными и бесчестными. Вот и мои коллеги, подметив в лице Горбачева восточные черты, сразу же ощутили инстинктивное недоверие к нему.

Возможность составить о нем более полное представление мы получили несколько позже, когда вечером того же дня он приехал в посольство, на встречу с дипломатами и разведчиками. Он снова поздоровался с каждым из нас за руку, даже не озаботившись тем, чтобы кто-нибудь представил нас ему, как это делается обычно в аналогичных ситуациях, и сразу же приступил к своей речи. Мы знали, что времени у него мало, потому что было уже пол-восьмого, а ему еще нужно было переодеться и к без четверти девять успеть на официальный обед, устраиваемый в его честь. Поэтому в простоте душевной полагали, что наша встреча займет всего минут пять, он ограничится коротким обращением, примерно такого вот содержания: «Позвольте мне поприветствовать вас от имени руководства Коммунистической партии Советского Союза. Сотрудники вашего посольства находятся на передовом рубеже сражений, которые ведутся на внешнеполитическом фронте», — и далее в том же духе. Однако, вопреки нашему прогнозу, Горбачев проговорил сорок минут, с явным удовольствием вслушиваясь в свой собственный голос.

Эта встреча также вызвала у всех горькое разочарование. Его акцент и лексика были типичными для жителя юга России, а точнее, Северного Кавказа с прилегающими к нему областями, составляющими в целом регион, где сильное влияние на русский язык оказали украинцы, переселившиеся туда в девятнадцатом веке. Возникший в результате взаимопроникновения двух культур жаргон не был ни русским, ни украинским языком и посему стал считаться особым диалектом, получившим название «южнорусский». На ревнителей русского языка, жителей Москвы и Санкт-Петербурга этот говор производит весьма неприятное впечатление из-за его неблагозвучия. Особенно их коробит произношение буквы «г», которая в устах носителей этого диалекта звучит почти как «х», в результате чего «Гоголь», к примеру, становится «Хохолем».

На этом арго разговаривал Брежнев, им же пользовался и Горбачев, продемонстрировавший, кстати, и еще один удручающий факт — неумение правильно ставить ударения. Особенно резало слух «начать» вместо «начать» — грубейшая фонетическая ошибка.

Выступал он сумбурно, перескакивая с одной темы на другую, строил фразы, не сообразуясь с языковыми нормами. Словом, речь его не могла не вызывать раздражения у грамотных, образованных русских. На встрече с нами он проявил полное отсутствие чувства меры, ужасно затянув свое выступление, хотя обстоятельства никак того не требовали. При этом он сделал всего лишь одно или два интересных замечания, одно из которых заключалось в том, что внешняя политика США не определяется (как традиционно считали советские лидеры и аналитики. — О.Г.) некоей тайной капиталистической, или, точнее, империалистической, силой, оказывающей вполне определенное воздействие на руководство этой страны, а формируется в результате взаимодействия целого ряда соперничающих друг с другом учреждений: Белого дома, Национального Конгресса, государственного департамента, Национального совета безопасности, ЦРУ, министерства обороны и некоторых академических центров. В этом, по крайней мере, было уже кое-что новое — реалистичный и свежий подход к рассмотрению наиважнейших вопросов. Однако, перейдя к нашим внутренним проблемам, он нагнал на нас смертельную скуку. Мы не услышали от него никаких откровений или хотя бы упоминаний о гласности или демократических преобразованиях в нашей стране, но зато он рассказал нам пространно о невиданно холодной зиме, из-за которой пострадали в Сибири железные дороги и линии электропередачи.

Когда, наконец, мы разошлись, я отправился на поиски бедного старого Шатова, нашего временного аналитика, который не был допущен на встречу, хотя и страстно желал хотя бы одним глазком взглянуть на Горбачева.

— Ну как? — спросил он меня с завистью. — Что он собой представляет?

— Очередной советский аппаратчик, вот и все, — ответил я со вздохом. — По уши влюблен в самого себя. Стоило ему только произнести первое слово, как он тотчас же забыл обо всем на свете — проговорил без умолку целых сорок минут.

Шатов в недоумении уставился на меня:

— Вижу, ты просто ничего не понял, старик! Член Политбюро, способный говорить без бумажки целых сорок минут, — да он просто гений!

Визит Горбачева в Англию прошел весьма успешно — в немалой степени благодаря высочайшему мастерству переводчиков, которые при переводе значительно улучшали речь Горбачева. Большую роль в этом сыграла и исключительная эрудированность Михаила Богданова. Он свободно говорил по-английски и превосходно знал страну, что позволило ему теперь оказать мне бесценную помощь в составлении перечня наиболее интересных фактов, с которыми мы знакомили по утрам Горбачева. (Богданов — один из одареннейших учеников Кима Филби, неизменный участник проводившихся последних семинаров. К 1984 году уже имел в своем активе несколько довольно ценных осведомителей, которых ему удалось завербовать из числа сотрудников журнала «Экономист». С Брайеном Бидхемом, в частности, он установил столь близкие, сердечные отношения, что обратился в Центр с просьбой включить этого человека в число тайных осведомителей КГБ. (Примеч. автора.)

Но мне помогал в моей работе не только Богданов, но и мои друзья из английской спецслужбы, которые энергично снабжали меня нужными мне сведениями, но об этом, само собой разумеется, никто у нас даже не догадывался. Не будь их, я не знал бы, что делать. От нас требовали, например, чтобы мы каждый вечер высказывали в письменном виде свои предположения и догадки по поводу того, с чем может столкнуться Горбачев во время встреч, намеченных на следуюший день. Но сделать это обычным путем было просто невозможно. Поэтому мне приходилось отправляться к англичанам и настоятельно просить их оказать мне помощь — скажем, подбросить какую-нибудь идею относительно того, какие вопросы может затронуть в беседе с Горбачевым миссис Тэтчер. Они тут же предлагали мне несколько возможных вариантов, и я, ознакомившись с ними, ухитрялся состряпать весьма полезную на первый взгляд докладную записку.

Однако в основном меня спасало все же то, что в действительности встреча на следующий лень оказывалась значительно более плодотворной, чем мы предполагали. Когда я попросил англичан хотя бы намекнуть мне, какие вопросы собирается обсудить во время своей встречи с Горбачевым министр иностранных дел Джеффри Хау, они позволили мне ознакомиться с краткой справкой, которую подготовили ему специально для этой встречи. Недостаточно свободное владение английским усугублялось крайне нервозным состоянием, в котором я пребывал, и жуткой спешкой, и чтобы досконально запомнить содержание той справки, потребовалась максимальная концентрация памяти.

Вернувшись на работу преисполненный упоения собственной находчивостью, я, вопреки запрету, уселся за пишущую машинку и отстукал черновой вариант очередной докладной записки, составленной на основе данных, почерпнутых главным образом из моего негласного источника и, в меньшей степени, из газет. Затем я передал свое творение Шатову, и тот, проявив завидное прилежание, переложил его содержание на свой лад в столь неопределенных и расплывчатых выражениях, что Никитенко буквально взорвался, когда увидел конечный результат.

— Как я могу показать такое Горбачеву?! — завопил он в отчаянии. — Здесь же нет ничего конкретного!

Я согласился и скромно заметил:

— Леонид Ефремович, я не хочу полемизировать с Шатовым, поскольку он человек исключительно добросовестный, но, может быть, вы пожелаете взглянуть на подготовленный мною черновой вариант?

Никитенко, быстро прочитав мой текст, радостно воскликнул:

— Да это же как раз то, что нужно!

И хотя он чисто интуитивно уловил сходство моего текста по тональности с документами, выходящими из стен английского министерства иностранных дел, он не стал ничего менять, и докладная записка ушла в том самом виде, в каком была представлена мною.

Каждый вечер Никитенко, стоя на лестничной площадке в здании посольства с тремя-четырьмя страницами машинописного текста в руках, разговаривал с охранниками, пока не получал разрешения пройти в кабинет Горбачева и положить наши справки ему на стол. Когда документы возвращались к нам, иногда с отчеркнутыми абзацами, понравившимися Горбачеву, мы передавали их в резидентуру, а затем отправляли в Центр, чтобы наше московское начальство знало, какими материалами мы обеспечивали Горбачева во время его визита в Англию.